Страница 12 из 60
Мы заметили, как вздрогнули глаза девушки.
Майор взял паспорт и хотел вернуть его Нине.
— Не возьму, — быстро сказала Нина и сделала такой жест, будто ей давали гадюку.
— Ей жить негде и есть нечего, — вмешался Вовка.
Майор подержал некоторое время паспорт Нины и положил на стол.
— Что же с тобой делать? — спросил сам себя майор. — Могу устроить санитаркой в госпиталь.
— Пожалуйста, товарищ майор! — воскликнула Нина — Я все буду делать: полы мыть, белье стирать, за ранеными ухаживать. Еще я песни умею под гитару петь, стихи на память читать. Устройте меня, товарищ майор.
Майор присел за стол, написал на бумажке адрес госпиталя и фамилию человека, к которому должна обратиться Нина.
Потом еще раз пожал нам руки, и мы вышли в коридор. Нам хотелось обнять друг друга, обнять весь мир.
И вот теперь мы с Вовкой маршируем, чеканя шаг, и поем:
— Раз, два, левой! — кричит старшина. — На месте!
Мы пришли на футбольное поле. В футбол на этом поле уже давно никто не играет. Конец января. Снежок лепит, земля давно замерзла. То, что она замерзла, — это нам точно известно, потому что мы каждый день ползаем по ней. Конечно, по мороженой земле ползти легче, чем по грязи.
— Ложись! — кричит старшина.
Ложись — это значит не просто лечь, как ложишься в постель. Надо лечь молниеносно с винтовкой в руке. Вернее, надо упасть на землю лицом вперед. У меня еще кое-как получается, а у Вовки не выходит. Он сначала на колени становится, а уж потом ложится.
— Встать! — кричит ему старшина. — Ты что, Берзалин, богу пришел молиться? Ложись!
Вовка опять рухнул на колени, а потом лег.
— Встать!
Вовка стоит, прижав винтовку к груди. Старшина ходит вокруг Вовки, а мы лежим и посматриваем снизу вверх.
— Какой ты вояка, Берзалин, — говорит старшина, — тебя уже два раза убили. Ты думаешь, фриц дурак? У него автомат на пузе. Он очереди пущает во все стороны. Пуль сколько хошь. Вся Европа на него работает. Он и не целится. Тра-та-та — и крышка… Ложись!
Вовка рухнул, и его железная пряжка звякнула о мороженую землю.
— Встать! — еще яростнее крикнул старшина. — Ложись! Встать!
Вовка с трудом встал.
— У меня сил больше нет, товарищ старшина. Гимнастерка мокрая.
— Отставить разговоры! Вот заставлю десять верст бежать, тогда не только гимнастерка — штаны будут мокрые. Это тебе не детский сад.
Вовка молчит, глядя себе под ноги. И по тому, что он тяжело дышит и по его вискам текут струйки пота, ясно, что сил у него на самом деле нет.
— Будущий командир, — усмехается старшина. — Тебе часовщиком работать, винтики в лупу рассматривать.
— Он обвыкнется, товарищ старшина, — сказал я. — Через месяц попросит: дайте чего-нибудь тяжеленькое потаскать.
— Адвокат! — резко бросил мне старшина, и усы его дернулись от злости. — Встать!
Я поднялся с земли и стоял по стойке «смирно».
— В армии адвокатов нету, — сказал старшина. — Есть прокуроры. Понял?
— Так точно!
Старшина дал команду:
— Начинай упражнение номер два.
Мы встали с Вовкой друг против друга, взяли винтовки наперевес и начали сражаться. В основном винтовкой махал я, а Вовка защищался — ему нужно было отдохнуть…
Потом мы кололи чучела, которые висели на перекладине. Расправившись с ними, мы бежали по полю стадиона. Винтовки наперевес, — мы кричали «ура!».
И опять слышалась команда:
— Ложись! По-пластунски, вперед.
Мы ползли по беговой дорожке. Она казалась длинной, как дорога через весь земной шар. И лучше не поднимать голову. Двигай локтями и коленями и смотри, как мелькают камушки перед носом.
А старшина идет и покрикивает:
— Вольнов, прижми живот к земле. На четвереньках только в яслях ползают.
Наконец-то кончился урок, и снова мы шагаем в строю и поем.
А младший командир идет сбоку и подкручивает усы. Они у него царские. Кончики вверх загибаются. Говорят, старшина еще в первую мировую войну в боях участвовал. У него Георгиевский крест есть. Конечно, в ту войну старшина был молодой, а теперь ему уже сорок пять. Но мускулы у него крепкие, упражнение с винтовкой делает будь здоров. Ростом старшина невысок, но плечи широкие, руки большие и голова на крепкой шее. Когда он командует, шея краснеет. Особенно хорошо это сзади видно.
Мы встаем ровно в пять. На дворе темная январская ночь. Спать бы да спать, а тут в нательной рубашке на зарядку беги. Раз-два, влево. Раз-два, вправо… Старшина уже поджидает нас на конюшне.
Училище наше минометное на конной тяге. Каждому прикрепили лошадь, или, вернее, каждого прикрепили к лошади. Курсанты меняются, а лошади остаются. Мне досталась кобыла Серия, а Вовке — мерин Зипун; мерин высок, как Россинант. Но Вовка не Дон-Кихот. Трудно ему залезать на своего коня. Правда, за все это время мы только один раз садились на лошадей, зато чистим их каждый день.
Конюшня длинная. Стойла по сторонам. Тусклые лампочки посредине. Каждый подбегает к своей лошади, хватает щетку и чистит. А старшина, как Наполеон — руки на груди, расхаживает по коридору. Когда он проходит близко, то скребешь лошадь особенно старательно. Но как только старшина прошел, подлезешь под лошадь и греешь спину о ее живот. (Наверное, в этот момент ты похож на черта, пытающегося приподнять кобылу.) А между ног лошади поглядываешь, куда движется внушительная фигура старшины.
Если старшина не поверит, что ты чистил лошадь, он вынет носовой платок (наверное, этот платок он носит специально для лошадей), проведет им по крупу лошади и внимательно посмотрит, есть ли на платке грязь. Особую «любовь» старшина питает к Вовке. Он подходит к его мерину чаще, чем к другим, и не жалеет платка.
— Видишь? — спрашивает старшина Вовку, показывая грязь на платке.
— Так точно! — кричит Вовка и драит своего Зипуна до тех пор, пока тот не заржет.
Чем ближе к завтраку, тем больше поднимается наш молодецкий дух. Завтрак — самая милая минута в жизни. Мы приходим на завтрак умытые, лица выбриты, сапоги начищены, животы подтянуты.
В огромном зале длинные столы. Одним краем они упираются в стену. У каждого стола две скамейки. Пятнадцать человек на одну скамейку, пятнадцать — на другую. Сидим плотно, как патроны в обойме. Старшина во главе стола на стуле, как папа на именинах.
Почему-то старшина ест быстрее всех. Зубы, что ли, у него хорошие или его так в первую мировую войну приучили… Раз, два — миска пустая. Раз, два — хлеба, масла и чая нет. И какое ему дело, что мы хотим насладиться этой редкой минутой.
— Встать! — кричит старшина и обтирает рукавом усы. — Выходи строиться.
Старшина чинно прохаживается перед строем, потом вдруг спрашивает:
— Сыты?
— Сыты, — отвечаем мы не очень стройным хором.
— Хлеба хотите?
— Хотим! — кричим единым духом.
— На занятия шагом марш!
Старшина доволен своей шуткой.
— Запевай, ребята! — весело кричит грузин Ладо Гашвили.
Егор Вольнов запел, ударяя на «о». Он с Волги.
Мы подхватили песню:
От песни кровь ударила в наши головы, шаг стал тверже. Мы курсанты. Кто мы были год назад? Мальчишки. Прошлой зимой мы с Мишкой мастерили зажигалку, набивали ее серой от спичек и стреляли из уборной в открытую форточку. За нами гонялся с метлой дворник. А теперь я запросто разбираю и собираю миномет, держу в руках боевую мину, хожу на стрельбище и там палю по мишеням из боевых винтовок.