Скандинавские боги

– Даже такой конь не протащит камни через эту грязюку, – заявил Локи. – Потонут и рухнут, оба.

Но Свадильфари твердо стоял на ногах даже в самой густой и мокрой грязи и неутомимо возил камни в Асгард, хотя волокуша была так тяжела, что прорезала глубокие борозды в склонах холмов. А строитель играючи затаскивал камни на верх стены – уже поднявшейся на сотни футов от земли! – и пристраивал каждый на место.

Грязь высохла, проклюнулись весенние цветы: желтая мать-и-мачеха и белая ветреница. Стена поднималась вкруг Асгарда, и было это дивное, величавое зрелище. В готовом виде она будет поистине неприступна: ни великану, ни троллю, ни карлику, ни смертному ни в жизнь ее не одолеть. А пришелец все строил и строил, и пребывал в неизменно отличном расположении духа. Нипочем ему были и снег, и дождь – и коню его, кажется, тоже. Каждое утро привозили они строительный материал с гор, и каждый день зодчий клал новый ряд гранитных блоков на предыдущий.

И вот настал последний день зимы, и стена была почти совсем готова.

Боги сели на свои троны в Асгарде и принялись держать совет.

– Солнце, – молвил Бальдр. – Мы отдаем ему солнце.

– Мы поместили луну в небесах, дабы отмечать дни и недели года, – угрюмо промолвил Браги, бог поэзии. – И теперь не будет у нас больше луны.

– А Фрейя? Что мы станем делать без Фрейи? – спросил Тюр.

– А я вам скажу, – ответила Фрейя, и в голосе ее звучал лед. – Если этот строитель и правда великан, я выйду за него замуж и уеду в Йотунхейм. И мне очень интересно, кого я буду ненавидеть больше: его, за то, что увез меня, или вас – за то, что дали увезти.

– Ну, не надо так… – начал было Локи, но Фрейя не дала ему закончить.

– Если этот великан и вправду меня увезет, – сказала она, – с солнцем и луной в придачу, я буду просить у богов Асгарда только одно.

– Что же? – вымолвил Всеотец, молчавший до сих пор.

– Прежде чем уехать, я хочу увидеть, как того, кто навлек на нас это бедствие, убьют у меня на глазах, – заявила Фрейя. – Думаю, это будет только честно. Если мне суждено навек удалиться в страну инеистых великанов, если луну и солнце сорвут с неба и мир погрузится в вечную тьму, пусть жизнь того, кто довел нас до этого, станет расплатой.

– А, ну, конечно, – подал голос Локи. – Распределение вины – дело трудное. Кто теперь в точности помнит, чье это было предложение? Насколько я помню, все боги приложили руку к этой злосчастной ошибке. Все предложили, все согласились…

– Ты предложил, – рявкнула Фрейя. – И ты уболтал этих идиотов тебя послушать. И я увижу твою смерть, прежде чем покину Асгард.

– Мы все… – начал Локи, но увидел лица богов, собравшихся в пиршественном чертоге, и умолк.

– Локи, сын Лаувейи, – объявил Один. – Все это – плоды твоего дурного совета.

– Такого же дурного, как все прочие твои советы, – вставил Бальдр.

Локи метнул в него свирепый взгляд.

– Нам нужно, чтобы строитель проиграл заклад, – сказал Один. – Без нарушения клятвы. Он не должен успеть.

– Понятия не имею, чего вы от меня ждете, – поспешно сказал Локи.

– Ничего мы от тебя не ждем, – заверил его Один. – Но если завтра к вечеру строитель успеет закончить стену, твоя смерть будет мучительной, долгой, скверной и постыдной.

Локи посмотрел поочередно на каждого из богов и на всех лицах прочел свою погибель, а с нею гнев и негодование. Никакого милосердия, никакого стремления понять и простить.

Да, смерть наверняка будет скверной. Но какой у него есть выбор? Делать-то что? Напасть на строителя… Или вот еще…

– Предоставьте это мне, – кивнул Локи и вышел из пиршественного чертога.

Никто из богов даже не попытался его остановить.

Строитель закончил таскать камни из саней на стену. Завтра, в первый день лета, на закате, он ее закончит, а после покинет Асгард с сокровищами. Еще двадцать гранитных глыб – и всё. Он слез по грубо сколоченным деревянным лесам и свистнул коню.

Свадильфари, как обычно, пасся средь высокой травы на лесной опушке – почти в полумиле от стены. Но хозяйский свист он всегда слышал исправно.

Строитель тем временем собрал веревки, привязанные к исполинской волокуше, и приготовился впрягать своего могучего серого скакуна. Солнце низко висело в небе, но до захода оставалось еще несколько часов; с другой стороны неба, высоко над горизонтом сиял бледный диск луны. Вскоре то и другое будет принадлежать ему – большой свет и малый, и с ними госпожа Фрейя, что прекраснее и солнца, и луны. Но строитель не любил свежевать пока еще не убитого медведя – вот будет добыча у него в руках, тогда и посчитаем прибыль. После такой-то тяжелой работы – да и долгой, вон ведь, целую зиму пахал…

Он свистнул еще раз. Странное дело, никогда еще не бывало такого, чтобы коня приходилось звать дважды. Отсюда ему было видно Свадильфари: тот тряс гривой и чуть ли не танцевал посреди цветущего весеннего разнотравья. Шаг вперед и шаг назад, словно по теплому вечернему воздуху плыл к нему некий сладостный аромат, да только ускользал – дразнил, но не давался.

– Свадильфари! – позвал хозяин, и жеребец навострил уши, запрядал и легким галопом понесся к нему через луг.

Строитель видел, как бежит к нему конь, и радость играла у него в сердце. Копыта глухо простучали по земле, и высокая гранитная стена ответила эхом, двойным и четверным, так что на мгновение строителю почудилось, будто целый табун скачет навстречу.

Хотя там была только одна лошадь.

Он потряс головой.

Нет, не одна. Не одна четверка копыт гремела – две…

Вторая принадлежала гнедой кобыле. Что она – кобыла, ясно стало сразу же: даже промеж ног ей смотреть не пришлось. Каждая ее линия, каждый дюйм, все в ней до последнего волоска было истинно женским. Свадильфари на бегу завертел головой, замедлил скок, попятился и громко заржал.

Гнедая кобыла на него даже не взглянула. Она встала, будто его здесь и не было, нагнула шею и вроде бы начала пастись. Но стоило Свадильфари приблизиться до десятка ярдов, как она тронулась с места, сначала легким галопом, потом побыстрее… и серый красавец кинулся следом, пытаясь ее поймать, но всегда на корпус или два отставая, пытаясь куснуть за круп или хвост, но неизменно промахиваясь.

Вместе промчались они через луг в молочно-золотом свете гаснущего дня – серый конь и гнедая кобыла, – и тела их блестели от пота. Это было похоже на танец.

Строитель хлопал в ладоши, свистел и звал скакуна по имени, но Свадильфари не слышал его.

Он даже бросился следом, думая поймать коня и привести его в чувство, но гнедая будто поняла, что у него на уме: она замедлила бег, потерлась ушами и гривой об голову серого и снова кинулась бежать к темной гряде леса, словно за нею гнались волки. Свадильфари припустил следом, и через мгновение оба скрылись в тени.

Строитель выругался, сплюнул и стал ждать, пока конь вернется.

Но тот не вернулся.

Тени стали длиннее. Строитель вернулся к волокуше, поглядел в сторону леса, поплевал на ладони, взялся за веревки и потащил сани через покрытый травой и цветами луг к горному карьеру.

На заре его еще не было. Солнце успело высоко взобраться на небо, когда строитель вернулся в Асгард, волоча за собой сани с камнями.

Лишь десять было их на этот раз – все, что он смог привезти, – и силач пыхтел и ругался, но тащил и тянул, и с каждым шагом приближался к стене.

Прекрасная Фрейя стояла в воротах, наблюдая за происходящим.

– Я гляжу, у тебя только десять камней, – заметила она. – А чтобы закончить стену понадобится в два раза больше.

Ничего не ответил ей зодчий, продолжая волочь свою ношу к незаконченному проему ворот. Никаких больше улыбок или подмигиваний – физиономия его теперь напоминала маску.

– Тор возвращается с востока, – как ни в чем не бывало добавила Фрейя. – Скоро он будет здесь.

Боги Асгарда вышли поглядеть, как он трудится, и встали плечом к плечу вокруг Фрейи. Молча смотрели они на его муки, но вскоре принялись улыбаться, хихикать и даже задавать вопросы.