Страница 9 из 30
Г. Демин с колоссальным удовольствием сообщил мне, что «твой Фокин с “Трупом” провалился. Это не плохо, а ужасающе, зал недоумевал и шумел». Что ж, жаль, но не исключаю, что это Москва театральная старается. Уж если она не любит, то хоть удавись.
4 апреля
Шахиня сегодня про «Живой труп» говорила оживленно и с удовольствием, которое не подделаешь. «Очень серьезно это все», что – правда.
ТВ. «Закрытый показ» с А. Гордоном. «Гадкие лебеди» К. Лопушанского (российский кинорежиссер и сценарист). Странное тяжелое кино, но мне скорее понравилось, чем нет. Пафосное, как всегда у него, но мысли и тексты есть замечательные. К стыду своему, не знала, что это повесть Стругацких. Г. Гладий в главной роли – он умеет быть личностью.
Неожиданный ракурс конфликта отцов и детей. Удивило, что многие в студии (и старые, и молодые) говорили, что «старики» в долгу перед детьми, что столько наворочали в XX веке. Это правда, но молодые так легко приняли эту версию, что ощутили себя и правоверными, и безгрешными, и имеющими право обвинять и требовать. А жестоки страшно. Так, словно никогда не состарятся.
7 апреля
С 11 до 17 час. Сидела на конкурсе Смоленского в Щуке. Такой тоски за те 7 или 8 лет, что я сижу в жюри, не было никогда. Много страшно заурядных работ. Никаких. Я бы из 24 человек оставила всего двоих: мальчика из Екатеринбурга и девочку из Ярославля. Наши «добряки» оставили человек 8 или 9. А завтра еще 24… И куда потом их отбирать? Из двух зол лучшее, как выражается Аля Заславская?
Вечером лицезрела опус Дашкевича-Кима-Оренова в Хабаровской оперетте. Они сваяли «Самолет Вани Чонкина» по Войновичу. Думали, что русский лубок ваяют, а вышла «Вампука, оперетта постсоветская». Разлюли-малина. Музыка и слова – будто 30 лет не прошло – сляпаны на остатках и ошметках «Бумбараша». Тот же прием Иванушки-дурачка, попавшего в водоворот истории, хотя войны разные. Но там был режиссер Н. Рашеев, стилист, а здесь Вова О., собравший, разжиживший, адаптировавший на самую широкую публику приемы М. Левитина, И. Бергмана, М. Захарова и др. В музыке, я уловила даже цитаты из Г. Гладкова. Процитировали и Ф. Легара (венгерский и австрийский композитор и дирижёр, 1870–1948), и частушки полупохабные вплели, но забыли назвать М. Дунаевского. Канкан А. Семенова «Тарарабумбия» на слова А. Введенского (русский поэт и драматург из объединения ОБЭРИУ) исполняют как вставной номер (в середине и в конце на поклонах) как клоуны, в цилиндрах и с красными носами. Азартно, моторно – но зачем? Драматургия ужасная, действие стоит, актеры поют фронтально, на публику, а дальше хоры, то поют, то маршируют. Все кукольное, с понтом гротеск. Основной сюжет – как Ваня приревновал Нюру к быку. Бык – огромная голова, с десяток ног артистов под полотнищем, чудище – драконище из детских елок. Второй сюжет – политический – аналогия Сталина и Гитлера. Спускаются красные полотнища с бантами, играет немецкий марш, Гитлер похож на Чаплина из «Диктатора» и тоже танцует балериной, клоуном, пигмеем. Сталин в белом костюме и бурках сидит за письменным столом, которым ему служит мавзолей. И оба кричат «Расстрелять!».
И третья линия – еврейская тема сильно устаревшая, разжиженный Бабель и Шолом-Алейхем. – Мойша по фамилии Сталин, бегущий отовсюду со своей Цилей, лирически и меланхолически поющий про Иерушалайм Ершалаим. Старик, все комментирующий, во все встревающий. Он все время что-то советует Чонкину, он спорит с НКВД, он дает отпор немецкому диверсанту и местному стукачу. Эдакий дед Щукарь навыворот. Финал – ребенок Нюры и Вани у еврейских стариков на руках – просто «Скрипач на крыше».
В финале гуманный немецкий шпион, проникшийся любовью к странной стране, чинит ераплан и все вместе они улетают отсюда к е. матери. А потом на экране показывают кучу летящих кукурузников. А вначале еще Сашка Филиппенко читает свое любимое стихотворение Ю. Ряшенцева с нелучшими рифмами «Зачем России оперетта?» Затем, чтобы в свободной и демократичной стране – в эзоповой форме по старой привычке – «сказать правду». Все это как-то бесцельно, старомодно, неталантливо. Срубили бабки. И главное – бывшие левые с таким удовольствием вписались или сами выписали, пересоздали стиль постсоветского апофеоза. Смотришь на сцену и вспоминаешь правительственные концерты, «Березки», милютинский «Девичий переполох» и т. д.
В финале чуть не заплакала: всем весело, а мне смертельно грустно; это, значит, вот такой театр осталось мне досматривать на своем веку? Труппа скандировала «Режиссера!». Вместе, надо сказать, с Дашкевичем. Половина зала (кроме другой половины, которая, возмущаясь, ушла в антракте, и нас двоих с О. Кудряшовым) аплодировала стоя так, будто перед ними БДТ лучшей своей поры.
Тут надо бы дать реплику Ирины Прозоровой: «Выбросьте меня!.. Я забыла, как по-итальянски окно».
И этот Вова О., ласковый разводящий, дилетант, ободравший, как липку, нескольких своих друзей и учителей, пишет статью о том, что Толя Васильев зря прожил свою жизнь, жулик и ничего не сделал для русского театра. Что ж ты раньше молчал?! А сейчас хочешь понравиться начальству, бросаешь камень в человека, который остался один? И на фоне этой талантливой статьи – вот этот «Чонкин», выдвинутый на «Золотую маску»! Привезти его можно было, либо ничего не понимая, либо за очень большую взятку. Не удивлюсь. Володя и мне ее предлагал: мило, между делом, весело. Если, мол, появится желание писать (он что, меня не знает?), то какой-то Приморский фонд оплатит мою работу. «И, поверь мне, гонорар будет раз в пять больше, чем вся ваша ТЖ». Это мы с Юлькой Мариновой делаем ТЖ, посвященную «Сатирикону». Вернее, она делает номер, а я сделала беседу с Райкиным. И думаем обе, что О. Пивоваров попытается нас надуть с деньгами. Кстати, манера говорить и ласково предлагать неприличные вещи у него та же, что у Вовы. Они не умеют обижаться.
Умер Андрей Толубеев. 63 года исполнилось 30 марта. Я слышала, что у него рак, но теперь этого никто не боится, все борются, и многие успешно. А тут открыла, как всегда, интернет, и получила шок. Как же жалко! Не мой был актер, но крупным все-таки стал. Не таким, конечно, как папа, но все-таки крупным. И сыграл много, и успел немало. И человек был весьма определенный, с убеждениями. Их – все меньше.
8 апреля
Опять сидела на конкурсе Смоленского. Так тяжело и малоинтересно не было никогда. 48 человек всего, а мне понравились (но и то не очень страстно) человек 5–6. Из них бы и выбирала. Но наши «старики» упертые, у них каноны, которые не перепрыгнешь.
Стала переделывать беседу с Райкиным. Страшно не хочется. Она мне разонравилась совершенно. Хотя Юлька Маринова говорила всякие хорошие слова («она номер держит», «номер наконец-то сложился, благодаря ей»). Костя текст прочел и несколько фрагментов сократил. Зачем? Не понимаю. «У меня есть правило, коллегам оценки не раздавать» – это, действительно, его правило. Но тут оценки, по-моему, не обидные. Особенно про Каму. А мне жалко «предать забвению» эти оценки.
– Увы, я не могу себе позволить, например, пригласить на нашу сцену такого замечательного режиссера, как Кама Гинкас… Он мало заботится о публике. Он любит ее помучить.
– Ну почему? Полный зал МТЮЗа слушает его «Нелепую поэмку» прекрасно.
– Но там не 1000 мест! (С сожалением.) Нет, у нас это не пройдет. – Просто у вашего театра другая история, другая аура, другая публика, у которой другие привычки.
– Нет, вы поймите меня правильно, Кама – замечательный режиссер, большой мастер. Да, он мучает меня, но он же и вытрясает из меня душу. В результате – это всегда побеждает. Меня – побеждает. Но он… слишком непростой, что ли, для моего зрителя. Тут не будут ходить на это.