Печать султана

Судья подыскивает подобающие слова соболезнования, однако в английском языке так мало стереотипных фраз для выражения чувств. На турецком он знал бы, что следует сказать. На персидском и арабском тоже. Как говорят французы, язык для выражения значительных событий должен изобретаться всякий раз, когда они случаются.

— Я очень сожалею, господин посол. — Фраза представляется Камилю чрезвычайно легковесной. Турецкая формулировка «Мир тебе» кажется ему наиболее приемлемой в данном случае, однако он не знает, как перевести ее должным образом.

Посол жестом приказывает ему замолчать, а затем снимает со стены за креслом позолоченный колокольчик и звонит. Мгновенно в кабинет входит слуга. Создается впечатление, что он стоял и подслушивал все это время за дверью.

— Сэр?

— Пожалуйста, пригласи сюда мисс Сибил.

Через несколько минут слышится шуршание шелка, и в кабинет входит полная девушка. Останавливается на пороге. На ней кружевное платье цвета индиго. Жемчужина в виде звезды на золотой цепочке покоится на шее, еще две такие же сверкают в серьгах. Светло-каштановые волосы создают ореол вокруг головы. У девушки мелкие черты, а само лицо круглое — очень простое. Однако выражение мечтательности в широко расставленных фиалковых глазах придает ему некое благородство. Она напоминает Камилю плотную, но идеально пропорциональную орхидею гимнадению, растущую в лесах поблизости от Стамбула. Чашелистик орхидеи сгибается вниз от скромного розового капюшона, издающего сильный аромат.

В ярком облике девушке чувствуются какая-то грусть и смирение. Двигается она с легкостью хорошо обученного слуги.

— Вы звали меня, отец?

Камиль поспешно встает и кланяется. Посол манит дочь рукой:

— Сибил, дорогая. Это судья Камиль-паша. Он говорит, что найдено мертвое тело. Обстоятельства довольно странные. Пусть он сам расскажет. — Взгляд посла скользит по бумагам, лежащим на столе.

Сибил вопросительно смотрит на Камиля. Она мала ростом по сравнению с ним, едва достает ему до плеча. Фиалковые глаза пристально и с любопытством рассматривают его.

— Мадам, — произносит он и низко кланяется. — Садитесь. Прошу вас.

Она садится в кресло напротив. Посол принимается перелистывать дипломатические депеши.

— Что вас интересует? — У нее нежный мелодичный голос, напоминающий шум воды в ручье.

Камиль испытывает некоторую неловкость. Он не привык говорить о таких вещах с дамами. Надо подумать. Как можно смягчить сообщение о происшествии?

Она наклоняет голову и говорит, поощряя его:

— Пожалуйста, скажите мне, в чем суть проблемы. Кого вы нашли?

— Мы нашли мертвую женщину. — Он бросает на нее быстрый взгляд, пытаясь понять, какое впечатление произвели его слова на дочь посла. Она побледнела, но на вид совершенно спокойна. Он продолжает: — Мы полагаем, что она подданная иностранной державы. Мне поручили вести это дело, так как не исключено, что женщину убили. В данный момент мы пытаемся установить личность погибшей.

— Почему вы думаете, что ее убили?

— Девушка утонула. Такое нередко случается на Босфоре по причине сильных подводных течений. Однако ранее ей дали наркотики.

— Наркотики? Могу я спросить, какие именно?

— Мы считаем, что ее опоили белладонной. Мне кажется, вы называете ее «сонной одурью».

— Понятно. Белладонна, — размышляет Сибил. — Она применяется как снотворное?

— Воздействие гораздо сильнее, часто она просто парализует. В таком состоянии человек может утонуть даже в луже.

— Ужасно. Бедная женщина. Что еще вы можете сказать о ней? Во что она была одета?

— Ее нашли без… — Камиль умолкает, не зная, что говорить дальше.

— Без одежды? — Лицо девушки розовеет.

— Тело нашли в Босфоре через несколько часов после смерти. Возможно, течение виновно в том, что на ней ничего не было, хотя это маловероятно.

— Но зачем же исключать такую возможность? Вы сами говорили, что течение там очень сильное.

Камиль некоторое время обдумывал свои слова.

— Одежду европейских женщин не так легко привести в беспорядок.

Посол поднимает от бумаг встревоженное лицо.

Глаза Сибил изумленно сверкают. Потом она говорит тихим голосом:

— Как печально. Вы говорите, она совсем молодая?

— Да, немногим больше двадцати лет. Маленькая, стройная, светловолосая. При ней нашли драгоценности. — Судья берет платок, все еще лежащий на столе посла. — Вы позволите?

— Да, я взгляну. — Кожа Сибил приобрела цвет пергамента, а на носу проступила россыпь крошечных веснушек.

Девушка наклоняется и берет у Камиля сверток. У нее полные руки с ямочками на суставах пальцев, которые сужаются, образуя округлые, просвечивающие, как морские раковины, ногти. Она кладет пакет на колени и разворачивает его.

— Бедная женщина, — бормочет Сибил, поглаживая по очереди каждую вещицу. Потом берет крестик и хмурит брови.

— В чем дело? — оживляется Камиль.

— Я видела его раньше, вот только не помню, где именно. На каком-то вечернем приеме в одном из посольств. — Она поднимает глаза: — Что еще вы можете сказать о ней?

— Короткие волосы, на левом плече большая родинка.

— Да, конечно! — Сибил изменяется в лице. — Какой ужас!

Судью охватывает волнение. Сибил знает покойную.

Посол бросает взгляд на дочь, потом переводит его на Камиля. Смотрит на судью с неодобрительным выражением лица и вздыхает.

— Послушай, Сибил, дорогая… — Он не встает из-за стола, теребя пальцами бумаги.

Камиль подходит к креслу девушки:

— Сибил-ханум.

Он осторожно берет сверток из ее рук и обворачивает его другим носовым платком, который достает из кармана. Тонкие пальцы девушки нервно скручивают льняную ткань, потом она прикладывает платок к глазам. Камиль никогда не пользуется носовыми платками по их прямому назначению, считая это отвратительной европейской привычкой. Он находит другое применение для квадратного куска чистой ткани.

— Простите, Камиль-паша.

Судья вновь садится и выжидающе смотрит на нее.

— Это, наверное, Мэри Диксон.

— Кто она, дорогая? — спрашивает посол.

— Ты должен помнить ее, отец. Мэри служила гувернанткой у внучки султана Абдул-Азиза, Перихан.

— Да, Абдул-Азиз. Неврастеник, покончивший жизнь самоубийством. Не пережил того, что реформаторы свергли его. Нелегко перенести такое человеку, единолично правившему страной в течение пятнадцати лет. Он попросил у матери ножницы, чтобы подровнять бороду, и вскрыл ими себе вены. — Посол рассматривает свою ладонь, затем переворачивает ее и изучает тыльную сторону. — У него ничего не осталось. Несколько комнат в наследственном дворце.

Посол поднимает взгляд на Камиля и улыбается, показывая ряд неровных желтых зубов.

— Прошло уже десять лет. Несчастье случилось в 1876 году, не так ли? В июне, насколько я помню. Странно, что он задумал совершить самоубийство в теплый прекрасный день. Хороший был человек, черт побери. — Он отодвигает бумаги на край стола, а потом его лицо вдруг выражает недоумение, будто он что-то потерял. — С его преемником вам тоже не повезло, верно? — продолжает он. — Говорят, Мюрад — горький пьяница. Я так и не успел ни разу встретиться с ним. Через три месяца правления у него произошел нервный срыв. Похоже, он чего-то очень боялся. — Посол тихо смеется. — Не могу понять, почему реформаторы хотят вновь посадить его на трон. Наверное, потому, что он покладистый парень.

Камиль избегает смотреть в голубые глаза, взгляд которых направлен на него в упор. Он критически относится к правительству, однако его оскорбляют непочтительные замечания посла.

Неожиданно раздается веселый голос Сибил:

— Не хотите выпить чаю, Камиль-паша?

Глава четвертая

ПЯТНАДЦАТОЕ ИЮНЯ 1886 ГОДА

«Дорогая Мейтлин!

Надеюсь, у тебя все хорошо, ты здорова и весела. Я уже несколько недель не получала от тебя писем. Понимаю, что путь от Эссекса до Стамбула неблизок и всякое может случиться с посланием. Тем не менее меня очень беспокоит отсутствие новостей от тебя, дорогая сестра. Молюсь о том, чтобы у тебя, Ричарда и моих любимых племянников, Дика и Нейта, все было хорошо. Представляю вас всех сидящими в саду и пьющими чай с пирожными или играющими на лужайке в бадминтон, живую и веселую игру, которой мы так увлекались в детстве. Как правило, побеждала упрямая Мейтлин.