Сновидение

Почему она не пристегнула ей ремень безопасности? Она пристегнула свой, его щелчок она помнила с уверенностью. Почему же она оказалась не способна защитить дочь?

Судмедэксперт обошел стол и направился ей навстречу:

– Я должен предупредить: удар был исключительно силен.

Его голос звучал не так, как в другие дни, куда менее уверенно, и Абигэль услышала, как он вздохнул за ее спиной. Она уставилась на простыни, туда, где должна была находиться голова ее отца. Взялась рукой за верхний край и приподняла. Ужас. Кровавое месиво, усеянное стеклом и металлом, – она невольно отвела глаза. Через несколько секунд судмедэксперт вернул простыню на место и показал на маленькие трубочки в опечатанных пакетиках, лежавшие на лабораторном столике в стороне. Некоторые были закупорены фиолетовой пробкой: для токсикологии.

– Хоть опознание и затруднительно, наука, безусловно, установит их личности. Я взял пробы клеток изо рта в присутствии аджюдана Пальмери и капрала Лебона, которые передадут мазки в лабораторию научной полиции для сравнительного анализа ДНК.

– В багажнике машины было три чемодана, – вмешался Пальмери. – Ваш, вашего отца и вашей дочери, я полагаю.

Перед глазами Абигэль стояла Леа, улыбалась ей, сердилась, торопила ее. Калейдоскоп образов и звуков, словно из потрескивающего телевизора где-то в глубине ее мозга.

– Нужно, чтобы вы поскорее подтвердили, что багаж принадлежит вам. Потом мы откроем эти чемоданы и возьмем ДНК с их зубных щеток или расчесок для сравнения с ДНК этих мазков, взятых с тел. Простите за бюрократизм в такой момент, но идентификация затруднительна из-за силы удара, а мы должны быть уверены в том, кто они такие.

Он достал из кармана пакетик с маленьким ключом.

– Этим ключом открывается розовый чемодан в цветочек. Мы нашли его в кармане куртки… – Он кивнул на вторую простыню. – Вам, разумеется, вернут эти чемоданы со всем их содержимым.

Другие картины: Леа прячет в карман ключ от розового чемодана, убрав туда плюшевого котенка. Судмедэксперт отвел ее к противоположному концу первого стола, где лежало большое тело, где она приподняла простыню.

Папа.

– На нем были брюки из серой фланели, черный ремень «Хьюго Босс» с золотой эмблемой на пряжке, – начал перечислять судмедэксперт, – голубая рубашка, пара…

– Да, да, на нем все это было, – перебила его Абигэль. – Этот ремень я сама подарила ему еще давно. Он зарабатывал не так много, но всегда любил красивые вещи. Он тогда еще работал в таможне и…

Судмедэксперт протянул ей зажигалку «Зиппо» с выгравированной на ней шахматной фигурой: слоном.

– Я подумал, что тебе бы хотелось ее получить. Она была в его кармане.

Абигэль повертела зажигалку с ощущением, будто сжимает льдинку. Ее отец никогда с ней не расставался. Он выгравировал слона, потому что был сильным игроком в шахматы, а ее между тем так и не научил играть. Она приподняла простыню, на этот раз снизу. Только одна нога была обута в кожаный сапог. Отец, этакий феодальный судья, такой прямой в этих сапогах, которые он так любил… Она подняла простыню до торса, снова увидела следы уколов на израненных, окоченевших руках. Ткань, казалось, обожгла ей пальцы, она выпустила ее, глаза снова заволокло слезами.

– Это он, мой отец. Ив Дюрнан.

Всем в зале хотелось покончить с этим как можно скорее. Тишина, нарушаемая шорохом ткани и урчанием вентиляторов, билась в висках.

Абигэль шагнула ко второму столу и застыла перед простыней. Она почувствовала, что не сможет ее приподнять. Такой нелогичный, такой бесчеловечный жест. Эрман Мандрие подошел к ней и встал рядом:

– Хочешь, я это сделаю?

– Пожалуйста…

Судмедэксперт повиновался. Длинные светлые волосы обрамляли разбитое, неузнаваемое лицо. Негатив ствола дерева. Абигэль снова не смогла вынести эту пучину ужаса. Она отвернулась и поймала взгляд, которым обменялись Фредерик с братом. Жалость прямо-таки сочилась из всех пор их кожи.

– У нее был отличительный знак на правой лодыжке, – сказала Абигэль. – Маленькая временная татуировка, черно-белая, кошка. Она потребовала это на свои тринадцать лет. Я, вообще-то, была против, но эта татуировка должна была исчезнуть через несколько недель. И потом, я решила ее побаловать, мою девочку. У ее подружек были татуировки, и… она так любила кошек. О боже мой…

Абигэль прижала кулаки ко рту. Каждый вздох разрывал ей грудь. Она направилась к другому концу стола и тихонько приподняла простыню, открыв две голые ноги. Ножки девочки, белые, как тальк. На правой лодыжке была вытатуирована маленькая кошка с черно-белыми ушками.

Абигэль почувствовала, как ослабли ее мускулы, и рухнула на пол.

9

Два часа спустя Фредерик вышел из больницы Салангро и вернулся к аджюдану Пальмери, курившему легкую сигарету перед Институтом судебно-медицинской экспертизы. Двое жандармов не были знакомы, их бригады отстояли друг от друга на три десятка километров. С короткими седеющими волосами, маленький и подвижный, Пальмери был известен среди своих как Бип-Бип. Кличку эту он всегда ненавидел.

– Что нам это дает?

Закутанный в толстую куртку-бомбер, Фредерик снял кожаные перчатки и тоже закурил. Потекший в горло смолистый дым даже не успокоил его. Он слишком много курил, его отец и дед умерли от рака легких, и все его наследство сводилось к этому окаянному бычку, прилипшему к губе, точно язва.

– Она уснула, они накачали ее успокоительными и ждут психолога.

– Психолог лечится у психолога… это из тех дурацких вопросов, которыми я вечно задаюсь. Врач, например, выслушивает сам себя? А дантист ходит к дантисту?

Несколько секунд он смотрел на пламенеющий кончик своей сигареты.

– Сигарета горит сама по себе… Ладно, короче, все это очень печально. Паршивый денек, а?

– Ужасный, вы хотите сказать.

Время близилось к десяти часам, было темно, как в шахте, ветер северных равнин пощипывал пальцы и уши. Вдали можно было различить ответвление автострады и холодильные склады. Бетон, металл, холодное мясо повсюду. Бездушное, угнетающее место. Подходящее в конечном счете к случаю.

Пальмери выдохнул дым через нос.

– Будь она хоть сто раз психологом, ей будет трудно это пережить. В такие моменты мы – никто. У нее есть родные, кто бы мог ее поддержать?

– Никого. Ее мать давно умерла, болела, она единственная дочь.

Пальмери смотрел, как тают в воздухе серые клубы.

– Много я видел аварий; с травмами выживших, пожалуй, труднее всего работать.

– Синдром выжившего… Чувствуешь себя виноватым, что живешь, вспоминаешь последние часы, последние минуты, снова и снова, пытаясь выработать сценарии, которые позволили бы избежать драмы. «Если бы мы выехали на две минуты позже…», «Если бы в этот день не было дождя…», «Если бы я заменил проклятый поворотник» или «Если бы мы не поехали по этой чертовой ремонтирующейся дороге».

Фредерик уже думал о ближайших днях. Настоящие вехи ужаса. Как будет жить Абигэль одна у себя дома? И потом, через три недели Рождество. Радостный праздник, когда большинство семей собирается вместе.

– Абигэль не просто коллега по работе. Она дочь человека, который однажды спас мне жизнь.

– Ив Дюрнан… Бывший таможенник, да?

– Да, он работал в УТО, Управлении таможенных операций. Специализировался по наркотрафику. В кабинете не сидел, участвовал во многих операциях. Знаете, эти крутые картели, которые завоевывают все большую территорию во Франции… Я думаю, он устал, бросил все два года назад. Он мне никогда этого не говорил, но наверняка денежки у него были отложены. Просто так за два года до пенсии работу не бросают.

– Пресловутая таможенная конфискация… Машина, движимое имущество, наличные, припрятанные под матрасом… А как он спас вам жизнь?

Фредерик все помнил, как будто это было вчера. Двенадцать лет назад службы УТО вызвали команду из двух жандармов для простого обыска на дому, километрах в десяти от порта Дюнкерк. Таможенники подозревали, что человек по фамилии Шамбер выращивает у себя коноплю и толкает ее дальнобойщикам на автостоянке автострады А25. Ничего особенного. Рутинный визит на старую ферму. Фредерик работал тогда в маленькой бригаде близ Вормута, городишки километрах в шестидесяти от Лилля. Грошовая зарплата. Первое оружие. Встреча силы и опыта, наркотрафик, с одной стороны, и молоденький начинающий жандарм – с другой.