Стихи

Тебя, как спящего ребенка,

К груди прижав, Я не услышу трели звонкой

И буду прав;

И буду пьян от кожи белой,

От этих глаз, И речь моя польется смело...

Не в первый раз.

В лесах запахнет свежим соком,

И солнца свет Омоет золотым потоком

Их снов расцвет...

А вечером? Устав немного,

С приходом тьмы Знакомой белою дорогой

Вернемся мы

К садам, где травы -- голубые,

Где близ оград В округу яблони кривые

Льют аромат.

Мы под вечерним темным небом

С тобой войдем В деревню, пахнущую хлебом

И молоком,

И стойлом, где от куч навозных

Тепло идет, Дыханьем мерным полон воздух,

Остывший пот

Блестит на шерсти, чьи-то морды

Во мгле видны, И бык роняет с видом гордым

Свои блины...

А после дом, очки старушки,

Чей нос крючком Уткнулся в требник; с пивом кружки

И дым столбом

Из трубок вылепленных грубо,

Плохой табак, И оттопыренные губы,

Что так и сяк

Хватают с длинных вилок сало,

Как впопыхах; Огонь из печки, отсвет алый

На сундуках;

Зад малыша, который близко

Подполз к дверям И мордочкой уткнулся в миску,

Что ставят там

Для добродушного полкана;

И старые пес Ворчит и лижет мальчугана

В лицо и в нос...

Надменная, словца не скажет,

Страшна на вид, У печки бабка что-то вяжет,

В огонь глядит.

О дорогая, сколько сможем

Увидеть мы В лачугах, чьи огни прохожим

Горят из тьмы!

Потом, среди сирени свежей,

Таясь от глаз, В одном окне нам свет забрезжит,

Поманит нас...

Пойдем со мной! Тебя люблю я!

Нельзя никак Нам не пойти! Пойдем, прошу я...

Она. -- А дальше как?

[15 августа 1870]

За музыкой

Вокзальная площадь в Шарлевиле

На площадь, где торчат газоны тут и там, В сквер, где пристойно все и нет в цветах излишку, Мещане местные несут по четвергам Свою завистливою глупость и одышку.

Там полковый оркестр, расположась в саду, Наигрывает вальс, качая киверами, Не забывает франт держаться на виду, Прилип нотариус к брелокам с вензелями.

Находка для рантье трубы фальшивый звук; Пришли чиновники и жирные их дамы В сопровожденье тех, кто нужен для услуг И чей любой волан имеет вид рекламы.

Пенсионеров клуб, рассевшись на скамьях, С серьезным видом обсуждает договоры; Трость с набалдашником здесь попирает прах, И погружаются здесь в табакерку взоры.

На стуле распластав свой ожиревший зад, Какой-то буржуа с большим фламандским брюхом Из трубки тянет дым и, видно, очень рад: Хорош его табак (беспошлинный, по слухам).

А за газонами слышны бродяг смешки; Тромбонов пение воспламеняет лица Желанием любви: солдаты-простаки Ласкают малышей... чтоб к нянькам подольститься.

Небрежно, как студент, одетый, я бреду Вслед за девчонками, под сень каштанов темных; Они смеются, взгляд мне бросив на ходу, Их быстрые глаза полны огней нескромных.

Храня молчание, и я бросаю взгляд На белизну их шей, где вьется локон длинный, И проникает взгляд под легкий их наряд, С плеч переходит на божественные спины.

Вот туфелька... Чулок... Меня бросает в дрожь. Воображением воссоздано все тело... И пусть я в их глазах смешон и нехорош, Мои желания их раздевают смело.

Завороженные

Из снежной мглы в окно подвала Они глядят на отблеск алый

И чуда ждут.

Пять малышей -- о доля злая! -Сидят на корточках, взирая,

Как хлеб пекут.

Глаз оторвать нельзя от места, Где пекарь мнет сырое тесто,

И ухватив

Его покрепче, в печь сажает, И сыто жмурясь, напевает

Простой мотив.

А дети, затаив дыханье, С могучих рук его в молчанье

Не сводят глаз;

Когда же золотой, хрустящий Готовый хлеб из печки тащат

В полночный час,

Когда сверчки под сводом темным Заводят песнь в углу укромном,

Когда полна

Дыханьем жизни яма эта, Душа детей, в тряпье одетых,

Восхищена;

Она блаженствует, а тело Не чувствует, как иней белый

К лохмотьям льнет.

Прилипли мордочки к решетке, И словно чей-то голос кроткий

Им песнь поет.

И тянутся так жадно дети К той песне о небесном свете

И о тепле,

Что рвутся ветхие рубашки, И на ветру дрожат бедняжки

В морозной мгле.

[20 сент. 70]

Роман

I

Серьезность не к лицу, когда семнадцать лет... Однажды вечером прочь кружки и бокалы, И шумное кафе, и люстры яркий свет! Бродить под липами пора для вас настала.

В июне дышится под липами легко, И хочется закрыть глаза, так все красиво! Гул слышен города -- ведь он недалеко, -А в ветре -- аромат и зелени, и пива.

II

Там замечаешь вдруг лоскут над головой, Лоскут темнеющего неба в обрамленье Ветвей, увенчанных мигающей звездой, Что с тихим трепетом замрет через мгновенье.

Июнь! Семнадцать лет! Цветущих веток сок -Шампанское, чей хмель пьянит ваш разум праздный, А на губах у вас, как маленький зверек, Трепещет поцелуй, и ваша речь бессвязна.

III

В плену робинзонад безумная душа... Но вот мадмуазель, что кажется всех краше, Под бледным фонарем проходит не спеша, И тенью движется за ней ее папаша.

Она находит вас наивным и тотчас От вас отводит взгляд и несколько картинно Прочь удаляется, а на устах у вас Нераспустившаяся вянет каватина.

IV

Вы страстно влюблены. Уж август за окном. Она над вашими сонетами хохочет. Друзья от вас ушли. Вам грустно, А потом Она своим письмом вас осчастливить хочет.

В тот вечер... вы в кафе идете, яркий свет Там ожидает вас, и кружки, и бокалы... Серьезность не к лицу, когда семнадцать лет И липы созерцать пора для вас настала.

23 сентября 70

x x x

"...Французы семидесятого года, бонапартисты,

республиканцы, вспомните о ваших отцах девяносто второго

года и т.д. ..."

Поль де Кассаньяк ("Ле Пэи")

Вы, павшие в боях в год девяносто третий И в предыдущий год! В своих сабо вы шли Туда, где поцелуй свободы вас отметил, Шли цепи разбивать, что мир наш оплели.

В страданьях и в беде велики и суровы, Вы под лохмотьями несли любовь в сердцах; Как зерна, бросила вас в землю смерть, чтоб снова Их к жизни возродить на старых бороздах.

В крови отмывшие запятнанное знамя, Святые с мрачными и нежными глазами, Флерюса мертвецы и мертвецы Вальми!

Республике и вам мы сон не потревожим. Под игом королей мы все живем, как можем... Сравнится ль Кассаньяк с подобными людьми?