Страница 9 из 51
- Между прочим, сожжение покойников - тоже отклонение от обычного ритма жизни. И мне теперь приходится выбирать, что приведет к худшим последствиям: возможная болезнь или беспорядки, которые могут последовать за кремацией!
Он помолчал некоторое время, а когда заговорил вновь, голос у него был усталым:
- Итак, вы по-прежнему настаиваете на кремации?
Рипли выдержала его взгляд:
- Да.
- Ну что ж, пусть будет так.
И тут же из голоса директора исчезла усталость. Он заговорил - будто лязгнула сталь:
- Провести кремацию я поручаю вам, мистер Клеменс. В десять часов, в главном цехе. Обеспечьте стопроцентную явку заключенных. Разрешаю воспользоваться печью!
Эндрюс резко повернулся, и ботинки его загрохотали по направлению к выходу. Смит поспешил за ним.
8
Над печным жерлом стоял столб мерцающего багрового света. Это сияние исходило из раскаленного нутра печи. На сей раз она напоминала не адский котел, а кратер действующего вулкана. И толпящиеся вокруг люди теперь были похожи не на обитателей преисподней, а скорее на членов какого-то религиозного братства, собравшихся тут для свершения некой страшной церемонии. Впрочем, так ведь оно и было... А грубые накидки с капюшонами, наброшенные поверх повседневной тюремной одежды, вполне сошли бы за монашеские балахоны. Однако сейчас эти капюшоны были откинуты на плечи, обнажая головы. В шапке оставался только Смит. Несколько раз он ловил скрещивающиеся на нем взгляды, но не мог осознать их причину, пока Клеменс, придвинувшись вплотную, не шепнул ему что-то прямо в ухо. Лишь тогда Смит, спохватившись, торопливо сдернул свою шапчонку и спрятал ее в карман.
Торжественным голосом директор читал вслух полагающийся для этого случая текст, близоруко щурясь сквозь очки. Очки он надевал только при чтении, и последний раз ему пришлось их надеть около полугода назад.
Не отрываясь, Рипли смотрела в воронку кратера. Поэтому речь Эндрюса долетала до нее отдельными фрагментами.
- Мы передаем этого ребенка и этого мужчину тебе, о Господи... Их тела уходят из мира - из нашего бренного мира, отныне над ними не властны тьма, боль и голод... И самая смерть уже не властна над ними, ибо...
Странный, какой-то неуместный в этой обстановке звук пролетел по цеху - это был лай собаки. Врач досадливо сморщился: за всеми хлопотами он не смог вовремя сходить туда, где, как ему сказали, находился раненый Спайк, а когда наконец улучил момент, его уже там не было. Действительно ли с псом что-то не в порядке, или это кому-то почудилось второпях?
- ...И вот теперь они уходят за грань нашего существования. В тот покой, который вечен... - Эндрюс перевернул листок и, моргая, всмотрелся в последние строки. - Из праха ты создан, в прах ты обратишься, - с видимым облегчением завершил он наконец свое выступление и уже повернулся к стоящим возле печи, готовясь отдать команду, но замер, остановленный движением, возникшим в толпе.
Из группы заключенных выступил вперед Дилон, и все разом повернулись к нему.
- Мы не знаем, почему Господь карает невинных, - звучно заговорил он. - Не знаем, почему так велики приносимые нами жертвы. Не знаем, за что нам дана такая боль...
И снова собачий лай, переходящий в визг, раздался в воздухе, но на сей раз его не услышал никто: сильный мужской голос наполнял собой огромный цех, как гул церковного колокола наполняет здание собора.
- ...Нет никаких обещаний, ничего не известно наверняка. Мы знаем лишь одно: они покинули нас. И девочка, с которой мы сейчас прощаемся, никогда не узнает горя и страданий, которыми полон этот мир. - Рипли не сразу осознала, что это проповедь, но теперь и она внимательно слушала, как в грохочущей тишине цеха чеканной медью звучит речь Дилона. - Мы предаем эти тела в Никуда с радостью, потому что...
В эти минуты собака яростно билась, каталась по полу в одном из дальних закоулков, лишенная уже сил даже скулить. Грудь ее раздавалась, пульсировала, живя собственной страшной жизнью, отдельной от жизни всего тела. Затем черная с рыжими подпалинами шкура, треща, лопнула, рвались мышцы, сухожилия, ребра...
- ...В каждом семени есть обещание нового цветка. В каждой жизни, даже самой малой, хранится новая жизнь, новое начало!
Из растущей раны собаки хлестала липкая жидкость, судороги ротвейлера становились все слабее...
Рипли вдруг почувствовала странное покалывание в висках. Кровяное давление, что ли, скачет? Ну да, вот в носу лопнул один из мелких сосудов.
- Амен! - громоподобным голосом произнес Дилон, выбросив вперед правую руку.
И без команды кто-то нажал на кнопку, наклонив платформу подъемника.
Два окутанных пластиком тела - большое и маленькое, похожие на блестящие куколки, кружась полетели в вулканические недра печи.
И в тот самый миг, когда клокочущий металл принял в себя тела капрала Хиггса и Ребекки Джордан - Головастика, из ноздри Рипли ударила струйка крови.
Одновременно с этим собачья грудь наконец лопнула, и наружу высунулась страшная, неописуемая голова, покрытая бесцветной слизью. И долгий скрежещущий крик прорезал воздух...
Чужой вновь пришел в этот мир.
Клеменс посмотрел на Рипли, и она поспешно вытерла кровь рукавом.
9
Шумела вода в душе, но тюремная звукоизоляция была ниже всякой критики. Даже упругий плеск водяных струй не заглушал голоса за стеной. Сначала Рипли не очень прислушивалась, но потом поняла, что разговор идет о ней, - и замерла, улавливая доносящиеся до нее обрывки фраз.
- ...Странно это все-таки: во всем экипаже - одна женщина. И именно она и осталась в живых! Не понимаю...
- Чего ты не понимаешь? - вмешался другой голос, грубый и хриплый. Бабы - это дерьмо. Все, без исключения. Вот поэтому-то они всегда выплывают. Уяснил?
- Нет. Что-то тут иначе. - Обладатель первого голоса, похоже, не утолил свои сомнения. - Быть может... Ну, не знаю...
- Чего ты не знаешь, умник?
- Может быть, на ней лежит какое-нибудь предначертание Господне? наконец решился выговорить первый.
Его собеседник даже задохнулся от возмущения:
- На ком? На бабе?! Ну, ты даешь! Женщина - сосуд греха, вместилище мерзости, не веришь мне - спроси у Пресвитера!