Страница 9 из 14
Рогов тут же подошел, представился, после чего окликнул Репнина.
– Лейтенант Лавриненко по вашему приказанию прибыл! – четко выговорил Геша.
Комкор, плотный, спокойный человек, протянул ему руку и сказал:
– Приветствую вас, товарищ подполковник. – Усмехнувшись, он добавил: – Катуков с Панфиловым уже в курсе вашей… хм… одиссеи. Они навели шороху в штабе фронта, так дело и до Москвы дойдет.
– Спасибо им, конечно, – улыбнулся Репнин, – но особисты по-своему правы были – я действительно нарушил приказ.
– Они проявили чрезмерное усердие, – сухо сказал Сидякин, – не дав себе труда разобраться в том, что отход и бегство – разные вещи.
– Как бы там ни было, я готов исполнить ваш приказ, товарищ командующий.
Вовченко кивнул.
– Поблизости находятся части двух эсэсовских дивизий – «Великая Германия» и «Мертвая голова». Последняя понесла большие потери. Как говорят пленные, в полку у них сейчас сорок танков и они ждут пополнения. Но все равно, обе дивизии все еще сильны и продолжают удерживать левый берег Ворсклы. Задача у нашего корпуса такая – овладеть совхозами «Ударник» и «Комсомолец», очень важными пунктами на подступах к Ахтырке. Боевые порядки построим в два эшелона. В первом – танковые бригады Позолотина и Походзеева, во втором – 18-я бригада Гуменюка и мотострелковая бригада полковника Дьячука. Ваш батальон, Рогов, придается полковнику Гуменюку. Готовьтесь к выступлению.
– Есть готовиться к выступлению!
Комбат взял под козырек и тут же развил бурную деятельность.
Погрузочная площадка из шпал изрядно пострадала, зато все танки были спущены и заправлены. Экипажи выстроились цепочками, передавая друг другу снаряды, пополняя боекомплект.
Мало того, на каждый танк, вдоль корпуса по бокам башни, привязывали по четыре-пять шестиметровых бревен.
– Это приказ комкора, – объяснил Рогов. – Впереди – Ворскла, Псел, Сула, Десна и Днепр, речки и болота. Вряд ли у нас будет время и возможность заготовить столько дерева на месте, чтобы с ходу сделать настил для машин. Да, и еще один приказ генерал-майора: каждый танк и каждая автомашина должны иметь двойной запас горючего.
– Умно, – оценил Лаптин. – Нечего всякий раз с передовой в тыл мотаться на заправку.
Репнин тоже поддерживал решение Вовченко, но мнения своего не высказал, промолчал. Его вниманием завладели штрафники.
Гвардейцы ничем особым не выделялись, разве что большей сосредоточенностью, чем обычно. Геша не ощущал в них сомнений – товарищи пошли за ним не под воздействием эмоций а по велению души. Да, когда особист поставил их перед выбором и они его сделали, то это был вызов. Избежать его было нельзя, если только не поступиться убеждениями и дружбой.
Скорей всего, если бы Червин оказался посдержанней и промолчал, если бы проблема выбора не возникла вовсе, то в штрафбат Репнин отправился бы один. Тут даже не ирония судьбы, а прямая издевка.
Геша прикинул, что он даже рад, что «залетел» не один. Но тут есть и другая сторона – отныне он несет за «своих» ответственность. Негласную, незаявленную, но несет. Пусть даже перед своей совестью, но ведь это главное, куда главнее, чем ответственность по уставу и закону.
Репнин оглядел штрафников, которые находились поблизости. С чем они пойдут в бой? С каким настроем?
Их никто не гонит в атаку, никакие заградотряды не будут топать сзади, красноречиво наводя ППШ. Тут все зависит от самих людей и от того, за что они были наказаны.
Предателей и дезертиров в ОШТБ не держали. Кто-то угодил в штрафбат за то, что оставил подбитый танк, хотя башня еще вращалась и снарядов хватало – что же ты, друг ситный, вышел из боя, не погиб геройски?
Кто-то набил морду командиру или устроил себе выходные. Были тут и те, кто проворовался. Отряд? Или сброд?
Репнин усмехнулся, вспоминая «родное» время, когда о штрафниках не писал только ленивый. Послушать таких писунов, то выйдет, что именно штрафбаты и выиграли войну, пока регулярные части грелись в землянках.
Скорей всего, редкий писун служил в армии, поэтому плохо представлял себе, что такое служба. А уж военное время…
Начало всей этой позорной брехне положил Солженицын, тиснувший сборник лагерных баек под названием «Архипелаг ГУЛАГ». Это он додумался до того, что Сталинградскую битву выиграли штрафники. Наверное, аж повизгивал от злобной радости, когда бумагу пачкал. Либералы до сих пор слюноточат от восторга.
Нет, может, среди сочинителей чернухи о злобном Сталине и попадались отслужившие срочную. Тогда они просто врали, отрабатывая зарубежные гранты или спеша попасть в конъюнктурную струю.
Штрафбаты были всегда, только назывались по-всякому. Все люди – разные. Одни идут служить с охотой, другие – без, но все равно идут, понимая в том свой долг. А третьих ни орденами не заманишь, ни гауптвахтой не испугаешь. Но существует великий принцип: «Не можешь – научим, не хочешь – заставим».
Штрафники были во всех армиях Европы, кроме французской – там провинившихся просто расстреливали перед строем. Многие «креаклы» ставили (будут ставить!) в вину вождю знаменитый приказ № 227, больше памятный как «Ни шагу назад!», скромно умалчивая о том, что первым подобную директиву подмахнул Гитлер, приказывая войскам стоять насмерть под Москвой в 41-м.
И советские штрафбаты появились уже после того, как подобные образования возникли в вермахте. Сталин просто использовал немецкие наработки, творчески привив их к советскому реалу.
И тут, рассуждая о сходстве и различиях, надо помнить одно – советские штрафбаты были гораздо гуманнее немецких. Очень редко проштрафившийся «зольдат» мог вернуться в часть, и никакой героизм не влиял на его приговор. Попал Вальтер или Дитрих в «500-е» батальоны – все, это будет его уделом надолго, полгода как минимум. Что по сравнению с этим один-три месяца?
К тому же боец РККА, залетевший в штрафбат или штрафную роту, мог искупить вину кровью или подвигом. Немцы были этого лишены.
Нет, товарищи «либерасты», штрафбат – вещь нужная. И полезная. Само их наличие способно подстегнуть малодушных.
А коли сам угодил в штрафники… Иди и воюй.
– По машина-ам! – разнесся крик Рогова.
«Полковник сказал: «Орлов! Перекрой брод, и все – вся задача. Остановить любой ценой!» Я помчался к реке.
Там карьер, большой-большой, до войны песок добывали. И так он удачно там оказался, прямо перед бродом. Подумал еще: «Как бы я тут перекрывал? Ни кустов, ни деревьев – нигде не спрячешься. А здесь просто повезло». Я раз – быстренько в карьере расставил танки. И буквально через минут тридцать-сорок смотрим – нахально прет колонна. Разведка? Разведку мы пропустили. Мы сидели вплотную к реке, а дорога к броду шла таким образом, что вся колонна развернулась к нам бортом! Ну, такая цель – просто душа радовалась. Шли танки, машины, бронетранспортеры… тягач тащил зенитку. И чувствовалась какая-то беззаботность.
Я предупредил ребят, чтоб без моего выстрела ни-ни… Боялся, что некоторые могут сорваться, не выдержать напряжения. А мы же одни, ни справа, ни слева никого нет на пять километров. Но ребята выдержали. Рязанцеву я поставил задачу: «Ты бей по головному! Я – по центру. Третий взвод – по хвосту». Здесь уже была дисциплина, здесь уже я что-то соображал.
Ну, я первый навел. Выстрел! Механик-водитель наблюдал с открытым люком. У нас из карьера одни башни торчали. Попасть в башню очень трудно. Тут началось – огонь, огонь, огонь…»
Глава 6
Четыре танкиста
Ахтырка, совхоз «Ударник».
15 августа 1943 года
Пересаживаться с «сороктройки» на «тридцатьчетверку» было все равно что съехать из ладной избы в покосившийся сарай.
Грохот, лязг, вонь, грязь, теснота, в перископический прицел все видать, как в замочную скважину…
Репнину приходилось вспоминать прежние умения – теперь он снова становился, помимо командирства, еще и наводчиком. Это даже радовало, хотя и по-детски: не надо было делить славу с Федотовым!