Страница 26 из 27
Страшные дни пережили мы и в следующем 1877 г., когда русские переходили Дунай при Свиштове. В семинарию первые вести об этом принес 16 июня после обеда наш эконом, отец хаджи Мартин Цончев, который в тот день ездил в Тырново; как только добрался он до монастыря, припустил коня и закричал, насколько позволял ему голос: «Эй-ей, русские перешли Дунай у Свиштова!» В эту важнейшую историческую минуту мы собрались, дружно затянули песни и отправились в лес. Нашей радости не было предела. Поздно вечером вернулись мы в семинарию, поужинали, но большинство из нас так и не сомкнули глаз целую ночь, несмотря на то, что на следующий день предстояли итоговые годовые экзамены. Мы упивались мыслью о грядущих сладостных днях, когда встретим русских – мы мечтали о счастливом новом положении, в котором скоро окажется наш настрадавшийся от турецкого ига народ.
Через день-другой, однако, начались тревоги: возникла опасность, что на нашу семинарию нападут беженцы-турки из Свиштовского района, поскольку они двигались в основном по дороге из Тырново в Шумен, лежащей недалеко от монастыря. По этой причине 23 июня, когда у нас закончились годовые экзамены, мы спешно покинули училище, некоторые студенты спустились в монастырское подворье, другие отправились в Тырново, а третьи – в Горную Оряховицу. В их числе и я.
В Горной Оряховице две-три ночи я ходил в патруль с кем-то из оряховцев, охраняя город от нападения башибузуков. Смелая оряховская молодежь была настроена решительно. Некоторые из них 24 июня сняли фески[269], надели меховые шапки, приготовили сабли, собрали две-три повозки хлеба, вина и ракии и отправились к русским в Никюп, где, по дошедшим до нас вестям, они расположились.
На следующий день, 25 июня, генерал Гурко без большого сопротивления взял Тырново. Мы в Горной Оряховице слышали гром пушек. Под вечер в тот день кто-то из Лесковца сообщил, что турецкие войска в беспорядке бежали из Тырново по дороге к Осман-пазару. Мы с несколькими парнями отправились в Лесковец, и оттуда я видел, как турки в бегстве бросают по пути пушки, патроны, припасы, которые кто-то из жителей Лесковец осмелился даже собрать и припасти в своих домах.
Поскольку в тот день русские до Горной Оряховицы не дошли, на заре следующего дня (26 июня) мы отправились в Тырново, чтобы на них посмотреть. И, исполненные сладких надежд, наконец-то увидели их. Большое впечатление произвели на нас донские казаки со своими конями и пиками, а также драгуны, заполонившие улицы около дома Стефана Карагёзова, где расположился и генерал Гурко, которого мы лично видели два раза. Охваченные самыми возвышенными чувствами, в порыве восторга мы громко славили русских и царя-освободителя Александра II.
Мы ходили и разглядывали покинутый турецкий лагерь. Видели мы и некоторых болгар, которые вереницами сновали по городу и крушили турецкие лавки и дома, крадя товары и домашнюю утварь. Была необыкновенная толкотня из-за грабежа и разорения. Это произвело на нас крайне неприятное впечатление. (Через десять дней о целом турецком квартале к югу от реки Янтры уже ничего не напоминало.) Тем вечером мы вернулись в Оряховицу, где на западной окраине города обнаружили сотню казаков, нескольким из которых дали мешочек табака, и, хотя я почти обессилел от голода – в Тырново перекусить не успел, будучи в восторге от царивших там перемен – мы до вечера провели время за душевными разговорами.
28 июня узнали, что в Тырново прибыл великий князь Николай Николаевич, главнокомандующий российской армией, в связи с чем мы все вместе отправились туда, чтобы его увидеть, и наше горячее желание исполнилось. Брат царя проводил на Марином-поле смотр российских войск, которые громогласно приветствовали его, и это глубоко нас тронуло. Громадная фигура великого князя была особенно внушительной. После смотра Николая Николаевича восторженно приветствовали тырновцы – мужчины, женщины и дети, – собравшиеся на Марином-поле, ведь в тот день был праздник, Петров день[270]. Но и без этого, в честь великого дела освобождения нашей отчизны, народное веселье и празднества продолжались несколько дней: повсеместно, куда прибывали русские войска, их торжественно встречали: наш народ дарил им цветы, выносили ковши вина, чтобы угостить, высказывая им горячую и глубокую благодарность, славя, желая побед в восторге от того, что и в нашу измученную страну пришли свобода и порядок, что наша мечта о политической самостоятельности сбылась.
Радуясь увиденному в Тырново, находясь под впечатлением от торжества, вернулся я в Церова-корию; но не мог долго там оставаться и раз в пару дней ездил в Тырново, смотреть на прибывающие с каждым днем новые русские войска, а также болгарские добровольческие отряды, расположившиеся в лагере между Тырново и селом Малки-чифтлик. В Тырново я узнавал и основные новости о ходе войны.
21 июля я отправился из Церова-кории в Габрово. Добравшись до Дреново, я заглянул к Христо М. Златоустову, с которым вместе учился. Он сообщил мне тревожную новость, что два дня назад, 19 июля, русские потерпели тяжелое поражение под Старой-Загорой: турки напали на них, располагая значительными силами, и разбили, несмотря на то, что болгарские ополченцы бились там, словно львы. Они смогли сдержать напор турок до тех пор, пока мирное население не покинуло город, который потом сожгли войска Сулеймана-паши. В то время в Дреново начали прибывать раненые казаки из отряда герцога Лейхтенбергского[271], большинство из которых были покалечены. Прибывали и беженцы из Старой Загоры и ее окрестностей. Картина была гнетущая и ужасная.
22 июля со скованным болью сердцем я продолжил свой путь в Габрово. Дорога от Дреново полностью заполнилась беженцами из окрестностей Старой Загоры, которые отчаянно стенали о постигшем их несчастье. В Габрово также царила тревога от того, что турки приближались – все встало с ног на голову, как во время восстания в переходном 1876 г. (зверски подавленном башибузуками) и при свирепом и кровавом неистовстве Фазлы-паши в их городе тогда. После того как я пробыл там у своего родственника священника Мих. Маринова два дня и посетил раненых ополченцев, я уехал, находясь под впечатлением от их болезненных воздыханий, обратно в Церову-корию[272].
Димитр Душанов
«Понятно, русские снова придут сюда, но ведь они, скорее всего, опять уйдут»
Димитр Тачев Душанов (1837–1904) – болгарский просветитель, театральный деятель, переводчик и литератор. Родился 23 февраля 1837 г. в городе Казанлык в семье преподавателя. Учился в родном городе, в греческой школе в Одрине (Адрианополь), затем в «Великой школе нации»[273] в Куручешме в Константинополе. После Крымской войны в 1856 г. поступил писарем в контору Д. Добровича в Галаце (Румыния), а затем в Тулче (Молдова), где занялся активной общественной деятельностью. В 1860 г. вернулся в Казанлык, где основал читалиште «Искра» и работал учителем более 10 лет. В 1867 г. женился на сербской еврейке Рахиле Барак, в которой нашел понимающего единомышленника. Вместе они устраивали театральные постановки с учениками, таким образом положив начало городского театра при читалиште. Первой постановкой стала переведенная Душановым на болгарский комедия «Злая жена. Смешное представление в трех действиях» сербского писателя Йована Поповича. Позже, в 1872 г., была издана на болгарском сказка Криана Шмидта «Крашеные яйца к Пасхе».
В 1869 г. вместе с супругой заложил основы женского движения в Хасково, учредив Народное женское общество «Кормило». Преподавал также в Карнобате, Хасково, Плевне, Севлиево и Пловдиве. В 1870 г. участвовал в съезде учителей, организованном местной митрополией. Сопровождал венгерского путешественника Феликса Каница[274] в его поездке по Казанлыкской области, а в 1876 г. – анкетную комиссию князя Алексея Церетелева и американского журналиста Юджина Скайлера, которые исследовали османские жестокости при подавлении Апрельского восстания того же года.
269
В турецкие времена все болгары в городах, а также богатые селяне носили фески (Прим. авт.).
270
Петров день – День святых Петра и Павла.
271
Романовский Николай Максимилианович, герцог Лейхтенбергский (1843–1891) – в русско-турецкую войну 1877–1878 гг. сначала командовал гусарской бригадой, а затем отрядом в составе отряда И. В. Гурко. За отличия произведен в генерал-майоры, хотя непосредственно его командование войсками вызвало немало нареканий.
272
В тот раз я отправился в Дреновский монастырь, ставший легендарным благодаря ратному подвигу, проявленному там год назад отрядом повстанцев попа Харитона и учителя Кира, и политый кровью этих дорогих нам героев. Игумен, отец Пахомий, хотя и был крайне обеспокоен неудачами русских за Балканами, а также восстановлением монастыря, настоял на том, чтобы я стал его гостем хотя бы на два дня. Он рассказал мне подробности истории того отряда, а именно: как он впервые отправился из тырновских сел Бела-Черковы, Мусины, Михалцы, Вишовграда и Дичина в Балканских горах, как после дня пути турки его заметили и начали преследовать. Как 29 апреля чета прибыла в монастырь, установив знамя в центре двора и заняв позиции – отряд составляло около 300 человек; как в тот же день турецкие войска и башибузуки осадили монастырь и на следующий день начали стрелять с двух сторон, восставшие юнаки отбивались; как 1 мая сигарета попала в порох, из которого несколько четников делали патроны, и часть из них пострадала, а стены того помещения были разрушены; как после этого отец Пахомий смог ночью сбежать в Дреново и, по совету тамошних чорбаджиев, отправился в лагерь командира отряда, и тот подверг его серьезным расспросам; как по распоряжению командира было отправлено письмо повстанцам с одним из жителей горных сел – Райко Полето из Лисичарки. Там им рекомендовали сдаться, но те отказались, и турки из-за этого начали стрелять по монастырю из пушек, но восставшие смогли убить артиллериста, который стрелял; как 7 мая – а именно до этого дня повстанцы храбро продолжали свою борьбу – из Шумена прибыл Фалыз-паша с войском, черкесами, башибузуками и двумя большими пушками и начал ужасно обстреливать монастырь, и его старые постройки загорелись. Но Бог помогал восставшим: Он, к всеобщему удивлению, в то летнее время послал на землю снег, продолжавшийся целую ночь, повстанцы смогли бежать в леса, а черкесы и турки, по недоразумению, кроваво бились между собой. Как на следующий день монастырь был ограблен и подожжен, и черкесы оделись в священнические одеяния, и как, наконец, турки отправились в окрестные села убивать и мучить жителей, в первую очередь священников. Отец Пахомий показал мне и место, где черкесами была зарублена его мать. После этого, рассказывал мне, как скалы около монастыря были усыпаны башибузуками, поднявшими такой вой и крик, словно это была стая волков или черных воронов. Так прошли мы с ним до ближайшей пещеры в скалах, из которой пробивалась и текла горная речка – интересный и прекрасный вид (Прим. авт.).
273
Старейшая и самая престижная греческая православная школа в Стамбуле. Основана в 1454 г., через год после взятия Константинополя, Матеосом Камариотисом, скоро стала школой для «благородных» греческих и других православных семей Османской империи.
274
Каниц Феликс Филипп (1829–1904) – австрийский географ и этнограф. Совершил множество путешествий по Балканам, в печати активно выступал против турецкого владычества. Согласно его замыслу, в 1874 г. в Вене был основан Восточный музей, где обучались молодые болгары.