Страница 16 из 27
Одним днем около полудня по всему селу залаяли собаки, и мы услышали страшные женские крики. Мы отправили бабу Сиву посмотреть, что случилось. Через некоторое время она вернулась и рассказала, что черкесы ворвались в несколько наиболее состоятельных домов и устроили грабеж. У наших соседей (Петра Гатова) трое черкесов сорвали пояс с Петра и связали его, женщины простоволосые разбежались, плач их раздавался так далеко, что слышали даже мы. Дом ограбили и сожгли, а Петра оставили связанным. Услышав эти крики в селе, мы с учителем не могли оставаться в хижине, но и выходить было никак нельзя. Наконец, я решился, взял ружье, вышел и спрятался за кучей соломы у плетня. План состоял в том, чтобы если какой-нибудь черкес двинется в сторону нашей хижины, даже если и погибну, но пока глаза мои открыты – буду в него стрелять. Вскоре четверо черкесов – двое спереди и двое в конце – угнали 300 голов овец (скот деда Пешо Желвеца, который теперь состоит в меджлисе[202] Софии), и направились точно к нашему домику, идя по соломе около плетня. Предвидя, что сейчас будет, я взвел курок, сердце мое в этот момент сильно забилось, они проходили мимо, но меня не замечали. Много мыслей пролетело в тот момент. Одна из них – если я исполню намерения, то черкесы, возможно, испугавшись грома выстрела, оставят овец и разбегутся, а вторая – я могу подвергнуть все село опасности, через несколько часов те же самые черкесы приведут башибузуков и сотрут село в пыль. Поэтому я счел, что лучше неподвижно сидеть, спрятавшись, и ждать, когда они с овцами пройдут. Когда я вернулся в хижину, мы с учителем стали обсуждать, как быть дальше, поскольку оставаться здесь становилось опасно для жизни.
Мы решили, что за 2–3 дня соберемся и сбежим отсюда, но куда – еще было не ясно. Наутро, когда поднялось солнце, мы услышали грохот пушек в Арабаконаке и узнали, что русские пришли туда и вступили в бой с турками. Невозможно описать, какая радость овладела нашими сердцами. В тот же день я получил известие от брата, что соседи стали сомневаться, что я бежал в Софию – уж не бежал ли я к русским, ведь они ездили туда несколько раз, но меня ни разу не встречали. Брат спрашивал, что можно им ответить. Я попросил сказать, что завтра приду домой, и, если они будут там, мы сможем увидеться и я кое-что им скажу. Беженцев тогда в селе не было: они сбежали три дня назад, услышав, что приближаются русские.
На следующий день я собрал торбу с хлебом, взял пастушеский посох и ушел от бабы Сивы через реку в верхнем конце села, пробираясь тропой по противоположному от села берегу. Любой, кто увидел бы меня, сказал бы, что это пастух спустился за хлебом. Наконец, я дошел до центра села и заметил, что какой-то турок ругается и бранится на селян и собирает телеграфные столбы, чтобы отвезти их в Кремиковцы, где строят телеграфную линию между Софией и Ябланицей для сообщения с военными, находящимися в том селе для наблюдения за продвижением русских. Продвигаясь на ощупь, я думал, что если меня позовет этот турок, то к нему я не пойду, а побегу вверх на холмы. Но, на мое счастье, он меня не окликнул, и я продолжил путь. Добравшись до дома, я зашел сначала к соседке, бабе Кане, и попросил ее сходить к моим, посмотреть, дома ли мой брат и нет ли там еще кого-нибудь. Вернувшись, она сказала, что в доме у нас один черкес, а наш слуга Койчо вроде бы жарит ему яичницу на обед. Я сразу же вышел и пошел в другой дом, подальше, к Илие Антову.
Через два часа меня известили, что черкес ушел, я собрался, пошел домой через наш зимний навес. Вскоре туда пришел и мой брат, а за ним один за другим еще 6–7 человек наших соседей. Мы радушно поздоровались, выпили винца. Разговор шел в основном обо мне, где я был все это время. Я рассказал, что находился тут, в селе, но прятался и не смел показываться. «Сейчас я пришел, чтобы вы убедились, что я здесь, но прошу вас держать это в секрете, если меня будет искать бёлюкбаши[203] или еще кто-то из правительства. Скажите им, что я в Софии. Если вам прикажут меня позвать, пообещайте им это и просите срок в два дня, чтобы отправить человека в Софию за мной». Этот план я придумал, чтобы в подобном случае меня не искали у бабы Сивы, а так мы бы пустили дым в глаза ищущим меня, а в руки я бы им не попался. Так я думал, разумеется, не говоря это окружающим. Мы выпили еще немного вина и позабыли все страхи и неприятности, а потом разошлись по своим домам.
Вечером мы с учителем решили, что оставаться у бабы Сивы больше нельзя ни минуты. После того как мы поговорили, пришел мой брат и сказал мне, что меня хочет видеть Станоя Сврыдлов из Элешницы, которого русские отправили в Софию, чтобы он узнал, где и в каком количестве находятся турецкие войска. Я был рад этому известию и просил брата привести его к нам. Через час пришел Станоя, и я узнал, для чего его туда отправили. Я сказал ему найти врачанцев Крыстю и Ангела, моих друзей, которые живут в Софии на Буховском постоялом дворе, передать от меня привет и сказать, чтобы не боялись сказать ему все, что знают. Он попросил записку от меня, по которой они бы убедились, что это я направил его к ним, но я ему не дал, ведь она могла бы попасть в руки неприятеля. Также я советовал ему не просить ничего письменно от Ангела и Крыстю. Той же ночью он отправился в Софию, мы договорились, что, когда он вернется, снова придет к нам.
Все прошло благополучно. Он купил себе одну оку соли и две пары сыромятных царвулей, надел их и как простой селянин вышел из Софии и на второй вечер пришел к нам. Учитель узнал, что в Софии не было военных, они все находились в Арабаконакте, количеством в несколько сотен, а в его селе Ябланице еще больше. Той же ночью мы с учителем хотели отправиться со Станоем, но были не готовы и отложили это на следующую ночь, узнав у него, как лучше добраться в село Врачеш к русским. Он ушел. На заре для большей уверенности я позвал Станчо Иванова, соседа бабы Сивы, и моего кума Генчо Говедара, чтобы они с нашими лошадьми прошли в горы в местность, которая называется Турецкий перевал, откуда мы должны были отправиться, а они проследили бы, нет ли там турецких частей, охраняющих дорогу.
К вечеру, когда мы ждали их возвращения, пришла баба Сива и сказала, что жена Генчо Говедара бранилась и растрепала всему селу, что ее муж пошел в горы, и если вечером он не будет дома, она якобы расскажет туркам, что это я проводил его к русским. Узнав это, мы приготовились бежать еще засветло, но это было невозможно, ведь нас бы все увидели. Так что мы с нетерпением ждали наступления темноты. Через некоторое время пришли Станчо и Генчо и сказали, что не осмелились дойти до Турецкого перевала, куда мы их отправили, и не знают, свободна ли тропа там, откуда мы планировали отправляться, так что мы остались без помощи.
У бабы Сивы мы оставались 25 дней, и никто из односельчан не знал, что мы здесь. Лишь в последние пять дней все узнали, что мы прячемся в этой хижине, и это вынудило нас срочно ее покинуть. Собравшись в путь, ровно в полночь мы, простившись с Бабой Сивой и перекрестясь, отправились, никого не встретив. Через пять часов пути, когда показалось солнце, мы дошли до загона деда Гроздана, который находился под самой вершиной горы Мургаш[204], на южной стороне склона. Немного перекусив и отдохнув около часа, мы двинулись дальше по пути, который указал нам дед Гроздан. Идти через Турецкий перевал мы побоялись и взяли путь на восток. К вечеру планировали дойти до какого-нибудь загона на пастбище и там переночевать. Учитель впервые шел по такой местности. Снега было почти по пояс. Я шел впереди и прокладывал тропу, а он следом, ну а поскольку он не привык пробираться по такому высокому снегу, мы часто делали остановки, чтобы отдохнуть. Наконец, на закате мы нашли загон Атанаса Калчева из Елешницы, где узнали, что даже женщины этого села сбежали, чтобы спастись. Там же было еще несколько человек из Елешницы, в том числе и Иван Пешов, мой друг и дальний родственник. Если до этого я хоть как-то со слов деда Гроздана знал, куда нужно идти, то дальше дорогу совершенно себе не представлял, поэтому еще вечером спросил, кто бы мог стать нашим проводником и указать нам дорогу до села Врачеш. Но никто не знал. Провожать вызвался мой друг и родственник Иван Пешов. Договорившись обо всем, мы перешли к другим темам разговора, потом, наконец, уснули.
202
Меджлис (от арабск. «собрание») – законодательное собрание.
203
Бёлюкбаши – командир бёлюка – отряда в янычарском корпусе.
204
Мургаш – вершина в Балканских горах (высота 1687 метров над уровнем моря).