Встречи и знакомства

Старшие классы ворчали за это на маленьких, смеялись над ними, дразнили их… забывая, что недавно и сами с такою же ношей являлись к столу.

Однажды государь приехал к самому обеду и, осведомившись, где дети, прошел прямо в столовую.

Дети только что сели за стол, и окна маленького класса, как на грех, пестрели особенно нарядным и разнообразным кукольным маскарадом.

Государь сначала поздоровался со старшими классами и, перейдя затем к столам, занятым «кафульками», прямо наткнулся на кукольную галерею.

– Ах, mesdames!.. Что за прелесть!.. – смеясь, воскликнул он и, взяв в руки какую-то особенно пестро разодетую куклу, спросил: – Чья это такая франтиха?

В ответ на это с места поднялась маленькая девочка и на вопрос, как зовут ее куклу, пресерьезно объявила, что ее зовут Катей.

Тем бы и окончился милостивый обзор императора, если бы в числе рассаженных по окнам кукол ему не бросился в глаза гусар в ярко-синем мундире, весь расшитый золотой канителью.

Государь прямо направился к этому фарфоровому воину и, взяв его в руки, смеясь, спросил:

– Ба, ба, ба! Ты сюда как попал?..

– Я принесла!.. – храбро объявила маленькая белокуренькая девочка, вся в завитках, видимо, решившаяся грудью отстоять права своего мишурного любимца.

Государь много смеялся и прозвал малютку «барышня с гусаром». Это название так и осталось за нею до самого выпуска, и это тем забавнее, что прозвище это оказалось как бы пророческим, и не прошло года после ее выпуска, как она уехала в Варшаву и там вышла замуж за блестящего офицера Павлоградского гусарского полка.

Мишурного гусара своего она тщательно сохраняла на память, и куклу эту, за которой укрепилось название «царского гусара», знали все современные нам классы, от мала до велика.

Глава XIII

Кончина великой княгини Александры Николаевны. – Посещение Смольного императрицей с августейшими детьми. – Помолвка великой княжны Ольги Николаевны. – Еще по поводу непрактичности нашего воспитания. – История с экономом. – Несколько слов по поводу 1848 года.

К числу событий, особенно рельефно врезавшихся в моей памяти за последний период моей институтской жизни, не могу не отнести кончину молодой великой княгини Александры Николаевны, бывшей замужем за принцем Гессен-Кассельским и умершей при первых родах.

Мы все хорошо знали великую княгиню, неоднократно приезжавшую к нам еще в бытность свою великой княжной, и у всех нас остался в памяти грациозный образ этой молодой красавцы. Чрезвычайно красив был и муж великой княгини, приезжавший к нам с нею вместе еще женихом и затем посетивший Смольный вместе с молодой супругой вскоре после их брака.

Великая княгиня Александра Николаевна не отличалась строгой правильной красотой старшей сестры своей Ольги Николаевны, впоследствии королевы Виртембергской, она, пожалуй, не была даже так хороша, как самая старшая из дочерей императора Николая Марья Николаевна, но в ее красоте было что-то неотразимо привлекательное.

Мы по-детски урывками слышали из разговоров старших, что великая княгиня Александра Николаевна не была счастлива в замужестве и что, проводя последнее лето в Царском Селе, уже больная, страдая скоротечной чахоткой, она любила на берегу озера кормить лебедей, которых император Николай после ее кончины заменил черными лебедями, за большие деньги купленными где-то за границей в память почившей.

Старших воспитанниц, сколько мне помнится, по выбору возили в крепость прощаться с почившей, но мы, воспитанницы среднего класса, довольствовались рассказами других, и нас никуда не возили.

Говорили, что ребенок, рождение которого стоило жизни молодой матери и который умер раньше ее самой, был положен в гроб вместе с нею[133]. Впоследствии также из рассказов старших мы узнали, что муж усопшей великой княгини, вскоре затем вступивший за границей во второй брак, возвратил русскому двору все полученное им за великой княгиней приданое.

Императрица Александра Федоровна уведомила нас о кончине дочери, прислав для этого в Смольный свою дежурную фрейлину, и впоследствии, когда смолянки с разрешения Леонтьевой в прочувствованном письме выразили императрице свое горе по случаю понесенной ею горькой утраты, – императрица отвечала нам очень милостивым письмом, копия с которого долгие годы хранилась у каждой из нас.

В Смольный после этой потери императрица в первый раз приехала в сопровождении второй дочери своей, великой княжны Ольги Николаевны, и двух, в то время еще маленьких сыновей, великих князей Николая и Михаила Николаевичей.

Юные великие князья в то время были еще вовсе мальчиками, и я как теперь вижу их в курточках с большими белыми отложными воротниками на плечах. При входе в большую мраморную залу, куда нас всех моментально собрали для встречи почетных гостей, оба великих князя смущенно остановилась в дверях, и Ольга Николаевна подошла к ним и за руки вывела их обоих на средину залы.

Императрица и она были обе в глубоком трауре, и государыня, говоря о почившей дочери, заплакала.

Кстати, привожу рассказ, циркулировавший в то время в Петербурге, за достоверность которого я лично поручиться не могу.

Существует распространенное поверье, будто бы у каждого человека есть в мире двойник, обитающий иногда на другом конце земного шара и ничего общего со своим близнецом не имеющий, и что по мере сближения их один из них обязательно умирает.

В это слепо верят все сколько-нибудь суеверные люди, а известно, что император Николай Павлович при всем несомненном уме своем был не чужд многих предрассудков.

И вот в то самое время, когда великая княгиня Александра Николаевна, только что вышедшая замуж, жила вместе с супругом своим в Зимнем дворце, в труппе приехавшего в Петербург цирка появилась наездница, так поразительно на нее похожая, что все, видевшие ее, не могли прийти в себя от изумления. Это, говорят, было не только одно и то же лицо, но и рост, и сложение, и самый голос, все было совершенно схоже. Доложил ли кто-нибудь об этом государю или он случайно сам убедился в этом разительном сходстве, но молодой наезднице было предложено за довольно крупное вознаграждение немедленно оставить не только Петербург, но и самую Россию. Согласно одной версии, упрямая циркистка наотрез отказалась и от вознаграждения, и от выезда и была выслана по особо состоявшемуся повелению; согласно другой версии, наездница подчинилась строгому распоряжению, – что, конечно, представляет несравненно более вероятия, – но, как бы то ни было, а великая княгиня и года не прожила после этого рокового случая.

Повторяю, за историческую верность этого анекдота я не ручаюсь, но слышать его мне неоднократно приходилось и впоследствии, уже по выходе моем из института.

Вскоре после помолвки великой княжны Ольги Николаевны за принца Виртембергского императрица привозила к нам августейших жениха и невесту, и я живо помню их обоих.

Контраст между ними был изумительный! Она величественная и в высшей степени изящная и грациозная красавица с гордым и, как камея, правильным лицом, а он тип дородного и рослого немца, с талией, перетянутой донельзя; нам всем он ужасно не понравился, и так как мы по детскому обыкновению всегда вслушивались в то, что говорили старшие, а из этого поверхностного источника нам удалось почерпнуть сведения, что брак этот, со стороны великой княжны по крайней мере, вовсе не был браком по любви, – то мы и относились к принцу Виртембергскому с величайшей антипатией.

Великая княгиня Мария Николаевна, в то время герцогиня Лейхтенбергская, бывала у нас сравнительно реже всех прочих членов царской фамилии.

В описываемое мною посещение Смольного августейшими женихом и невестой императрица пробыла у нас особенно долго, и так как ее сопровождала большая свита и сидели все в саду, за большими, нарочно принесенными столами, то кому-то вздумалось спросить карты, и не припомню, кто именно шутя разложил карты и спросил мелки. Играл ли кто-нибудь на самом деле, я теперь не помню, но на столе что-то было написано мелом, и принц Карл Виртембергский, подойдя затем к столу и облокотившись на него, быстро спохватился и, сняв руку, подложил под локоть носовой платок, очевидно, из предосторожности, чтобы не запачкать мелом мундир. Мы, вероятно, не обратили бы на это внимания, но великая княгиня Марья Николаевна, стоявшая у стола, громко, хотя с шутливой улыбкой, заметила:

133

Родившийся у великой княжны Александры Николаевны в 1844 г. сын Вильгельм прожил всего два дня.