Страница 10 из 15
— Мирин… — то ли вздох, то ли мольба.
Откуда такой страх? Откуда чужое имя и взгляд, которым ворожея на него не смотрела даже в их первую ночь? Словно видит она не его!
Ничего не понимая, Фьялбъёрн скосил глаза на лежащую рядом книгу с зеркальными страницами. Посмотрел внимательнее и… замер. Не одноглазый драуг, а смуглый незнакомец смотрел в ответ. Глаза, что чёрные солнца, нос породистый, с горбинкой, черты лица — сокол благородный: и хищный, и красивый. Только есть что-то нехорошее в этой красоте, словно красивая маска прикрывает гнилое нутро. Но… разве может быть оно иным у создания Спокельсе?
Фьялбъёрн тряхнул головой, лицо незнакомца осыпалось пеплом в зеркале. И снова услышал призраков.
— Это ты виновата…
— Твой огонь нес смерть…
— Ты же знала!
Уже не обвинение — утверждение и почти проклятие. И голос новый, с хрипотцой, но глубокий, страстный — слушать бы и слушать.
Только бездонная пугающая чернота глаз ворожеи не давала времени на раздумья о призраках. Не теряя времени, Фьялбъёрн выдернул широкую ленту, служившую закладкой в зеркальной книге, сгреб в охапку жалобно пискнувшую девушку и завязал ей глаза.
— Так будет лучше, — снова шепнул на ухо и погладил по шелковистым прядям, начиная распускать плетение и пропуская их через пальцы. — Ничего не бойся. Это только сон. Страшный гадкий сон о тех, кто ушел. Но это не они сами…
Не переставая говорить, Фьялбъёрн стянул с ворожеи всю одежду, уложил слабо отбивающуюся девушку на постель и принялся покрывать поцелуями лицо, плечи, шею и снова что-то неслышно шепчущий рот, оглаживая ладонями высокие упругие холмики груди, осторожно сжимая и потирая пальцами соски.
А когда первые стоны заглушили неистовый шёпот призраков, его ладони спустились по груди и животу к округлости бедер, пальцы коснулись нежной горячей щелочки между распухших, налившихся жаром и повлажневших потаенных губок. Скользнули внутрь, гладя шелковистую скользкую глубину, заставляя стонущую девушку выгибаться на постели и впиваться ногтями в ему плечи.
Призраки по-прежнему шептали и шипели, но в сузившемся до полынного дурмана, смуглого золота кожи и дрожащих стонов «ещё-ещё» мире, не было им места. Ни сейчас, ни потом, когда, тяжело дыша и всхлипывая, расслабленная ворожея прильнула к Фьялбъёрну. Драуг накинул сверху легкое песцовое покрывало, прижал девушку к себе, мягко поглаживая по волосам.
Некоторое время он лежал, не шевелясь и прислушиваясь к тишине каюты и дыханию Йанты. Но призраков больше не было. Их место — горе и одиночество, чувство вины — их хлеб. Здесь же им дорогу закрыли.
— Доброй ночи, девочка, — шепнул он и поцеловал девушку в висок. Потом осторожно потянул с ее глаз ленту. Провёл по тёмному шёлку волос, наслаждаясь теплом, запахом, влажной нежностью кожи прижавшейся к нему Йанты и едва не жмурясь от удовольствия. Коснулся губами ее лба и улыбнулся, услышав тихий выдох. Прижал крепче и шепнул:
— Пусть твои сны будут спокойными.
Снова ударил гром, но Фьялбъёрн знал, что призраки больше не вернутся.
Глава 4. Острова на горизонте
Выплывая из тяжелых плотных волн сна, качавших ее ночью, Йанта всем телом ощущала тепло. Не духоту, столь частую у нее дома, не жар, от которого сохнут губы и постоянно хочется пить, а именно тепло: правильное, уютное, кутающее в себя тело и душу. Так бывает, когда вокруг прохлада, а ты лежишь под мягким одеялом, как раз настолько плотным, чтобы разнежиться, наслаждаясь дремой.
Боясь спугнуть это чувство, она не шевелилась, слушая, как поскрипывают доски корабля, шумит ветер за окном, перекрикиваются моряки на палубе. Вроде бы все спокойно. Шторм пронесся, оставив глухой отзвук боли: она-то думала, что уже пережила эти смерти, спрятала их в тайник памяти на строго отведенное место — и пошла дальше. Но призраки казались такими настоящими. Умом понимала, что это лишь воспоминания, вытащенные штормом и воплощенные с великим, но извращенным темным искусством. Не настоящие души! Но то рассудок…
Вздохнув, она повернулась на живот, прижалась щекой к подушке из плотной парусины. В Бездну шторм и его призраков. Под одеялом было так расслабленно-хорошо, что тело расплывалось киселем и хотелось раскинуться по постели, одновременно чувствуя негу чистой свежей ткани снизу и пушистого меха сверху. Йанта снова вздохнула — и замерла. Пока она ворочалась, одеяло сползло с плеч — и их, обнаженные, погладила уверенная шершавая ладонь. Ох… Память вспышкой высветила все, что случилось в шторм: как её, расклеившуюся, будто капризная испуганная девчонка, утешал и нежил этот… Да уж… Грозная огненная ворожея — саму спасать пришлось.
— Сладко спишь, — насмешливо шепнул ей в ухо знакомый голос, и тут же сбоку прижалось огромное твердое тело. — Спи дальше, мне нравится…
Подтверждая слова, драуг ладонью провел по спине, спустился ниже. Уткнувшись в подушку, Йанта вспыхнула, чувствуя, как мозолистые твердые пальцы гладят её ягодицы, спускаются к бедрам. А ночью эти пальцы между ее ног казались куда нежнее. И если уж на то пошло, её случайный любовник, успокоив ворожею, сам остался… хм… Йанта снова вздохнула. Поздновато разыгрывать невинность. Да и приятно же… Фьялбъёрн… Его зовут Фьялбъёрн. Нечисть, наглец, капитан самого странного корабля, который… Вот, кстати!
— У тебя необычный корабль, — сказала она, повернув голову и встречаясь взглядом с драугом. — Он будто живой.
— Живой и есть, — хмыкнул драуг, не переставая гладить её, словно кошку: плечи, ложбинку позвоночника, поясницу. — У тебя чутье, ворожея. А что еще необычного учуяла?
Ну, пусть будет ворожея, раз ему нравится. Так даже проще и спокойнее — знать, что он видит в ней не женщину, а полезное приобретение для корабля. И постель этому совсем не мешает.
— Тебя, — выдохнула Йанта. — А разве у ярла с утра нет дел на палубе? — поинтересовалась она больше для приличия, едва сдерживаясь, чтоб не выгнуться под ласкающей ладонью, и услышала:
— Ты мое дело сейчас. Важнее — нет.
И вот как с ним разговаривать с таким? То ли смеется, то ли всерьез… Бесстыжая ладонь скользнула между бедрами, потянула одну ногу на себя. Йанта резко вдохнула и длинно выдохнула, уткнувшись лицом в подушку. Опираясь на локоть, драуг прижался животом к её боку, зарылся лицом в волосы, потом медленно лизнул шею сзади. Снова и снова… то вылизывая, то целуя, то прихватывая зубами — осторожно, нежно и уверенно. По телу поплыли горячие сладкие волны, Йанта вцепилась пальцами в мех под собой и едва удержалась, чтоб не раздвинуть ноги еще сильнее.
— Скажи что-нибудь, — шепнул драуг в ухо, ловя его мочку губами, проходя языком по краешку.
— Что, месяц… уже начался? — полноценно съязвить не вышло, голос все-таки предательски дрогнул.
— Одним не отделаешься, — весело пообещали ей сверху, окончательно откидывая одеяло.
Воздух после уютного мехового кокона облил кожу холодом. Йанта протестующе дернулась, но тяжелая ладонь придавила её между лопаток — не грубо, однако увесисто. А потом губы драуга вернулись к местечку за ухом, прошлись по шее неторопливой цепочкой поцелуев, пока кончики пальцев вырисовывали спирали и круги вниз и вверх по позвоночнику… Хотелось стонать. Только не в подушку, а в раскрытые губы — и чтобы целовал, как делал это раньше, с той же спокойной тяжелой силой и уверенностью, что ему не откажут. Йанта напряглась, сильнее прижимаясь к постели животом и едва заметно выгибаясь. Кожа спины, на которой не осталось ни одного обласканного местечка, пылала, а драуг снова принялся гладить ей изнутри бедра, не переставая целовать в шею. Когда пальцы скользнули глубже и выше, к самой промежности и внутрь, где уже было горячо и мокро, Йанта вцепилась зубами в подушку, чтобы все-таки не стонать. Просто так, из упрямства.
— Ты как лучшая флейта, что я слышал, — шепнул ей снова в ухо драуг. — Серебряная, из сказаний про юного фоссегрима… Коснутся губами — отзываешься всем телом. Сыграешь для меня?