Побежденный. Рассказы

— Откуда вы знаете все это? — спросил изумленный Таку.

— Мы веками защищали от вражеских вторжений и свою землю, и себя, — ответил граф. — Вели упорную борьбу с варварами, карфагенянами, испанцами, австрийцами и совсем недавно с немцами; теперь мы защищаемся от вас. В битве самое главное понять своего противника. Ганнибал пересек Альпы со слонами. Нам потребовалось понять слонов, прежде чем мы смогли его победить. С первого взгляда их величина наполняет предчувствием катастрофы. Затем, при дальнейшем знакомстве, обнаруживается, что слон по натуре доброе животное с изысканными манерами и склонностью поспать. Животное с трехлетним периодом беременности может быть бесконечно терпеливым и покорным — оно неспособно быть последовательно свирепым. Когда мы это поняли, победить Ганнибала оказалось возможно. На протяжении всех долгих глав истории мы изучали врага, прежде чем атаковать его. Здесь всегда существует потайное движение против всех пришельцев. Когда вы появились, мы первым делом выкрали у вас сценарий. Прочли его, и в этом причина нашего противостояния вам.

— Это замечательный сценарий! — в гневе выкрикнул Таку.

— Раз вы считаете этот шарж хорошим, говорить больше не о чем.

Таку в последний раз попытался быть благоразумным.

— Мы просим вас помочь нам, — сказал он.

— Помогите вы нам, оставив нас в покое, — ответил граф. — Под этим покрывалом находится статуя, воздающая должное подлинным героям битвы при Сан-Рокко. Она будет открыта в ближайший четверг в двенадцать часов.

— В двенадцать! У нас в это время съемка!

— С военным оркестром Девятого военного округа, отрядом бойскаутов, его милостью епископом Монтальчино, представителями Организации ветеранов африканских войн, с оркестром, который будет играть марши наших абиссинских полков одновременно с музыкой другого оркестра. Валь ди Сарат прибудет лично, чтобы получить памятную медаль из рук своего дяди, полковника карабинеров Убальдини. Профессор Дзаини из Сьенского университета будет представителем премьер-министра, а генерал кавалерии Бассарокка, если здоровье позволит ему, — генерального штаба.

— Это умышленная, холодно рассчитанная атака на нас, на то, что мы делаем.

— Называйте как угодно, но это патриотическая манифестация. Статуя поставлена на моей земле. Дорога принадлежит государству, а деревня, да, собственно, и весь ландшафт — мне.

— Почему нас об этом не предупредили?

— Разве правосудие предупреждает преступника о своем приближении?

Продолжать разговор было явно бессмысленно. Таку попробовал задобрить спаниеля ласковым жестом, но верное хозяину животное огрызнулось. Режиссер присоединился к своим сотрудникам, ассистенты ждали его с легким беспокойством.

— Бесполезно, — злобно сказал он. — Тут нужны какие-то дипломатические меры. Свяжитесь по телефону с Союзной контрольной комиссией. А пока что разверните камеру, сосредоточимся на съемках немцев. Крупным планом. Этому помешать они не смогут.

Съемочная группа тут же развила лихорадочную деятельность. Третий ассистент принялся звонить в Союзную контрольную комиссию, но поскольку синьор Виретто, начальник почты, являлся членом ударной бригады имени Первого Мая и, собственно говоря, похитителем сценария, телефонная линия почему-то оказывалась занятой в течение многих часов. Предпринятая наконец попытка отправить телеграмму тоже не увенчалась успехом, поскольку синьор Виретто исказил текст.

Тем временем немцев построили для режиссерского смотра. Под назойливые покрикивания ассистентов Ганс неохотно надел мундир с погонами капрала-артиллериста и позволил загримировать себя. Потом вышел из домика с другими новоприбывшими и в холодном солнечном свете встал в строй. Было что-то знакомое в рельефе местности, в причудливом изгибе горной вершины, представляющей собой не пик, а запятую; в большом кресте на холме; в протяженности долины от пастельных теней и серебристости олив до мрака недоступных свету глубин; в купе кипарисов на кладбище, напоминавшей наставительно поднятые пальцы византийского святого на иконе. Сан-Рокко!

Ганс почувствовал, как но спине поползли мурашки страха, как словно бы иглами закололо щеки. Надо бежать, пока он не видел ничего, кроме декораций деревни; пока его не привели на место преступления и не ткнули носом, будто щенка. Тем более, пока его не узнали.

— Это те самые люди? — спросил подошедший Таку и начал смотр, его сопровождал человек с ярким галстуком, которого Ганс видел в конторе Эрхардта.

— Хорош. Плох. Отлично. Сделайте его капралом. Хороший типаж. Выглядит не очень по-немецки…

Таку шел вдоль строя. Может, его отвергнут? Режиссер остановился перед Гансом.

— Этот мигающий глаз может отвлечь внимание… — сказал он.

— Я счел, что он может быть кстати для одного эпизода, — ответил человек с ярким галстуком.

— Дайте мне сценарий, — потребовал Таку в приливе внезапного вдохновения. — Да. Да, он может быть тем солдатом, о котором офицеры говорят в важном эпизоде на старой мельнице, у которого нервы никуда не годятся, сыном еврейки, который хочет стать священником.

— Я так и представлял себе, — сказал человек с ярким галстуком.

Все пристально уставились на Ганса.

— Можете произнести какую-нибудь реплику? Ганс внутренне вскипел.

— Моя мать не еврейка. И я неверующий.

— Прекрасно. Прекрасно, — оживился Таку. — Он говорит по-английски. Это почти и все, что ему предстоит сказать. Снимите с него капральские нашивки и дайте ему сценарий. Этот человек должен быть рядовым, дезертиром.

— Я был майором, — раздраженно произнес Ганс.

— Нет-нет, — сказал Таку, для которого фильмы были реальностью, а факты вымыслом. — Вы замечательный рядовой, рядовой-невротик.

И отошел, а коллеги принялись поздравлять Ганса с удачей.

— Где офицеры? — спросил Таку.

Все ассистенты принялись громко звать офицеров, из гримерной палатки вышли трое людей с погонами лейтенанта, капитана и полковника. Полковник привлек внимание Ганса. У него были рыжие усы, большие очки и что-то, возбуждающее любопытство, в осанке.

— Лейтенант превосходный, — сказал Таку. — Капитану нужен шрам-другой для придания более зверского вида. Полковник никуда не годится. Похож на англичанина. Типичный англичанин. Сбрить усы, подстричь волосы, снять очки и дать монокль.

Полковник запротестовал.

— Усы носило больше немецких полковников, чем вам представляется.

Ганс узнал по голосу Бремига.

— В Америке никто этого не знает, — ответил Таку. — Сбрить.

— И монокли носили на войне четырнадцатого — восемнадцатого годов, а не тридцать девятого — сорок пятого.

— Так вы ветеран, — сказал Таку. — Теперь присоединим их к солдатам, проверим общее впечатление, как они идут но деревне со своей смертоносной миссией.

Когда офицеры подошли к солдатам, Ганс увидел, что Бремиг побледнел и встревожился.

— Видоискатель! — крикнул Таку, опустившись на колени в придорожную пыль. — Теперь вперед. Полковник командуйте.

— Vorwärts — marsch[64], — произнес Бремиг небрежным голосом штатского, и полк статистов неторопливо пошел вперед.

— Стоп! Не так — будто все происходит взаправду. Вы на войне!

— Vorwärts — marsch! — крикнул Бремиг погромче, но на вялости статистов это не отразилось.

— Стой! Черт побери! — заорал Таку. — Вы немецкие солдаты, идете уничтожить деревню во имя своего треклятого фюрера и фатерланда. У вас нет никаких сомнений. Кто силен, тот и прав. Ничего иного вы не знаете. Я хочу видеть на ваших лицах злобу. Теперь вас может удовлетворить только кровь женщин и детей. У вас никогда не было демократии. Вы действуете, как хорошо смазанная машина, вы преисполнены ненависти. Я деревня! Идите, уничтожьте меня!

— Ich mach's nicht mit[65], — сказал один солдат, выходя из строя.

— Ich auch nicht[66], — сказал другой.

64

Вперед — марш (нем.).

65

Я в этом не участвую (нем.).

66

Я тоже (нем.).