Побежденный. Рассказы

— Еще всего две рощи, — крикнул он, — и эти свиньи у нас в руках! Никто не останется живым. Vorwarts!

— Fuoco![36] — крикнул Старый Плюмаж, размахивая револьвером.

Принц упал, раненный в ухо. Потом на фланге появился Бремиг, и между немцами и партизанами завязалась рукопашная.

— Ручные гранаты! — приказал Ганс.

— Валь ди Сарат! — закричал Старый Плюмаж. Четверо людей Филиграни выскочили из кустов и напали на Бремига с тыла.

— Не обращайте внимания! — крикнул Ганс.

Ручные гранаты взлетели в воздух и приземлились среди итальянцев. Буонсиньори в гневе схватил одну из них и бросил обратно. Большинство гранат взорвалось, но стрельба не прекратилась. Старый Плюмаж с залитым кровью лицом выпустил из револьвера шесть пуль, убил одного немца и оцарапал кору оливы. Слуга графа бросился на гранату, и его разорвало в клочья. Граф схватил брошенную винтовку и с надменным видом открыл огонь.

Затем Валь ди Сарат начал с близкого расстояния за спинами немцев смертоносный обстрел. Девятнадцать человек тщательно целились. Двоих отправили в деревню, и в результате запряженные волами телеги с пожитками, вынесенными из домов с невероятной скоростью, потянулись по другой дороге.

Ганс в бешенстве огляделся.

— Zurück![37] — крикнул он, и на глаза его навернулись злые слезы.

Немцы в замешательстве побежали вдоль незащищенных оливковых рощ к флангу Бремига, стремясь оторваться от противника, снова пересечь дорогу на гребне холма и вернуться в деревню. Люди Валь ди Сарата стали их преследовать и убили еще пятерых.

Из пятидесяти пяти немцев уцелело только одиннадцать, включая Бремига и Ганса. Когда они плелись через главную дорогу к северу, Валь ди Сарат увидел вдали тучку быстро движущегося дыма.

— Отходите! — крикнул он в долину. — Они подтягивают броневики! Заберите раненых и сколько сможете пленных! Не волнуйтесь, мы прикроем ваш отход! Подтвердите, что слышали меня!

Старый Плюмаж из-за ран лишился сознания, поэтому граф крикнул:

— Слышали, спасибо за сведения! Будем действовать, исходя из них!

— И установите контакт с гражданскими беженцами! — прокричал Валь ди Сарат.

— Непременно! — ответил граф.

Ганс услышал эти наглые голоса и прекратил отступление. Неторопливо вернулся на дорогу, бледный и неимоверно оскорбленный.

— Где майор? — спросил Бремиг.

— Гляньте туда! — выдохнул один из солдат.

Валь ди Сарат повернулся, увидел Ганса по другую сторону дороги, и на лице его появилась улыбка.

— Отходите! — крикнул он своим людям. Те нехотя повиновались.

Ганс навел пистолет на Валь ди Сарата, выстрелил и промахнулся.

Валь ди Сарат громко засмеялся.

— Стало быть, у вашего превосходительства романтические представления о поединке? Прекрасно, итальянский солдат не оплошает, когда нужно преподать урок союзнику.

С этими словами он выхватил револьвер и сбил пулей у Ганса с головы фуражку.

— Ваша очередь! — засмеялся Валь ди Сарат.

Ганс выстрелил опять, но глаза ему слепили слезы. Он промахнулся.

— Поднимите фуражку, — сказал Валь ди Сарат. — Протокол требует, чтобы солдат был одет но форме.

Ганс неуклюже нагнулся за фуражкой. Едва надел ее, Валь ди Сарат сбил ее снова. Ганс в ярости расстрелял все патроны в силуэт перед ним, потом сказал:

— Скотина, убей меня.

— Нет, — ответил Валь ди Сарат, поблескивая глазами. — Но мне хотелось бы сохранить вашу фуражку как сувенир.

Смертельно оскорбленный Ганс нагнулся за фуражкой, но пуля выбила ее из руки.

— Сделайте еще попытку, может, на сей раз вам больше повезет, — сказал Валь ди Сарат.

Будучи не в силах снести это унижение, Ганс повернулся и бросился на землю, без слов, без мыслей.

Когда первый немецкий броневик свернул на длинный отрезок дороги, ведущий к деревне, Валь ди Сарат перебежал через дорогу, схватил фуражку и скрылся в долине. В относительной безопасности леса осмотрел свой трофей и увидел внутри надпись: «Ганс Винтершильд, майор».

— Как выглядел их командир? — спросил Старый Плюмаж, лежа на импровизированной постели. Ему очень хотелось узнать, какого человека он победил.

— Он непрестанно мигал правым глазом, — ответил Валь ди Сарат.

Генерал Грутце появился, словно манекен, из башни первого броневика. Остановил колонну взмахом руки в кожаной перчатке, поднял на лоб защитные очки и стал с величайшим вниманием вглядываться в зрелище, казавшееся ему невероятным.

Немецкое воинство с жалким видом поднималось по склону через оливковые рощи. Кто-то помогал идти раненому, кто-то сидел в унылой позе на километровом столбике, из высоко поддернутой штанины вяло свисала босая ступня. Никто не обращал внимания на присутствие генерала. Грутце оглядел поднимавшихся, выискивая офицера. Бремиг вышел на дорогу, когда генерал начал вылезать из башни.

— Капитан! Бремига слегка трясло.

— Капитан, вы командир?

— Не знаю, герр генерал.

— Не знаете?

В обычных условиях Грутце принялся бы разносить подчиненного за столь несолдатский ответ, однако теперь он был обескураживающе спокоен. Это слегка действовало на нервы. Бремиг нарушил молчание.

— Мы понесли потери. Убитыми. Проклятые итальянцы. Грутце слегка кивнул, но взгляд его был обращен в оливковую рощу.

— Винтершильд!

Ганс услышал свою фамилию, но не отозвался.

— Винтершильд!

Это был голос Грутце. Ганс не отозвался снова, но поскольку в голове у него не было мыслей, их заменило воспитание. Он заковылял вверх по склону, с трудом перелезая через груды серых камней. Когда достиг наконец дороги, Грутце отечески улыбнулся ему и откозырял в ответ с четкостью, предназначавшейся только для начальства. Это было невероятно, успокаивающе. Генерал даже вынул небольшую серебряную фляжку и стаканчики, входившие один в другой, словно наперстки.

— Прошу вас, я хочу выпить коньяку со своими офицерами.

Время уходило. Ганс еле сдерживался.

— Вы хотите, чтобы я преследовал партизан? — запинаясь, спросил он.

— Не к спеху, — ответил Грутце.

Это походило на язвительную насмешку, особенно при отряде броневиков с молчащими пушками.

— Если нужно, я отправлюсь один — только прикажите! — неожиданно выкрикнул Ганс.

— Куда? — спросил Грутце.

— В погоню за партизанами.

Неужели это нужно объяснять? Или генерал лишился разума? В армии безопаснее не замечать тонкостей, принимать все за чистую монету и объяснять самоочевидное.

— Наполните стаканчики. Нужно прикончить фляжку. Прозит!

Когда генерал заботится о добром здравии подчиненных, спорить не положено.

— Прозит, герр генерал, — ответил Ганс.

— Прозит, — произнес Бремиг. Солдаты хмурились.

— Коньяк хороший, вы не находите? — спросил Грутце. — Я нахожу немецкий коньяк во всех отношениях равным французскому, а то и получше.

— Я не знаток, — ответил Ганс.

— Во всяком случае и тот и другой лучше итальянской граппы, — заметил Бремиг. Грутце весело рассмеялся и в последний раз наполнил стаканчики, тщательно разлив поровну последние капли.

— За нашу победу! — предложил Ганс, стремясь повернуть разговор в более традиционное русло.

— За нашу победу?

— За нашу победу!

Грутце завинтил фляжку, сложил стаканчики и старательно упрятал все в кожаный футляр.

— Разрешите сказать, герр генерал? — спросил Ганс.

— Конечно.

— Еще есть время настичь партизан. Они потрепали нас таким образом, который… который взывает к отмщению.

— Кто наши враги? — спросил Грутце. — Партизаны или итальянцы?

— Не понимаю, герр генерал.

Грутце заговорил медленно, педантично:

— Оккупируя Европу, мы выказывали столько же милосердия к носившим мундир солдатам, сколько беспощадности к тем, кто оказывал нам сопротивление в гражданской одежде. Сила партизан заключается в том, что они, сделав свое подлое дело, бесследно растворяются среди населения; слабость их в том, что своим безрассудством они подвергают все население опасности. Раз они укрываются под гражданской одеждой, можно ли винить нас за то, что в каждом гражданском мы невольно видим партизана? Я спрашиваю, кто наш враг, партизаны или итальянцы? Ответ не имеет значения. С нашей точки зрения отныне итальянцы и партизаны одно и то же.

36

Огонь! (ит.).

37

Назад! (нем.).