Викинг. Бог возмездия

– Благодаря воинам конунга и крестьянам, которых он соберет, мы получим численное преимущество. – Харальд сплюнул на гладкую поверхность причала. – Но вам не следует недооценивать ярла Рандвера. Он из тех, кто дождется момента, когда вы отвернетесь, и укусит вас за задницу. Кроме того, вам, как и мне, хорошо известно, что крестьяне имеют обыкновение сбегать на свои фермы, как только брошено первое копье.

– Вот почему Бифлинди решил сразиться с Рандвером на море! – прорычал стоявший на носу «Рейнена» Слагфид. – Вонючим крестьянам не удастся сбежать с корабля.

Все дружно приветствовали выбранного Харальдом воина, которому предстояло сражаться на носу корабля. Слагфид не отличался остроумием и редко шутил. В этот момент Сигурду сильнее, чем прежде, хотелось находиться рядом с ними, быть братом-мечником, а не младшим сыном ярла, который должен остаться дома с женщинами, мальчишками и стариками.

– Вы видите моего сына Сигурда, – вскричал Харальд. – Сам отважный Тюр не больше него хотел бы отправиться сегодня вместе с нами в бой! – Харальд обнял могучей рукой Сигурда и прижал его к груди и гладко отполированным кольцам бриньи. – Я счастлив, что все мои сыновья – настоящие волки и жаждут крови наших врагов.

Сигурд уловил запах меда в дыхании отца. Мужчине необходимо выпить меда или эля перед сражением, так однажды сказал ему Улаф, иначе мысли о клинках, вонзающихся в плоть, сведут его с ума. Ярл отпустил сына и посмотрел на Асгота, поносившего шестерых рабов, которые тащили к воде быка на поводу. Годи был одет в звериные шкуры, в длинные седые волосы он вплел кости, и некоторые из женщин, оказавшихся рядом, сильнее прижали к себе детей, как будто боялись, что Асгот украдет их для какой-то темной цели.

– Наш общий отец Один тоже жаждет крови! – выкрикнул Харальд. – И мы дадим ему напиться!

Все смотрели на годи и его быка, жалобно мычавшего то ли потому, что он почуял запах моря, которого боялся, то ли потому – это скорее всего, – что видел острый нож в руке хозяина, и ему хватило ума сообразить, что его ждет.

Асгот поднял нож в похожей на когтистую лапу руке, указывая острием в небо.

– Один, прими эту жертву. Покажи нам свое благоволение, и мы вместе окрасим море в алый цвет, пролив в его воды кровь предателя.

С этими словами он встал за спиной одного из рабов, державших повод быка, прикрыл рукой лицо юноши, оттянул назад его голову и перерезал ему горло – во все стороны полетели алые брызги крови.

Женщины вскрикнули, когда раб упал на колени, прижимая руки к жуткой ране, из которой фонтаном била кровь, а воины принялись стучать копьями и мечами по щитам под громкий рев быка, почуявшего запах крови.

– Он был хорошим рабом, – громко сказал Зигмунд.

Мужчины вокруг него скандировали «Один», а молодой раб с широко раскрытыми глазами лежал на камнях и истекал кровью.

– Ты прав, – не стал спорить ярл Харальд, – но предзнаменования были дурными. И сегодня я предпочитаю заручиться поддержкой Одина и лишиться одного раба. Оставь животное, Асгот, – крикнул он, а затем повернулся к Сигурду: – Проследи, чтобы его убили по всем правилам, Сигурд. Мы съедим его во время пира в честь нашей победы.

– Хорошо, отец, – ответил тот, наблюдая за тем, как годи тащит мертвого раба к морю, оставляя кровавые следы на камнях.

Асгот бросил тело с разбросанными в стороны конечностями и бескровным лицом, уставившимся в небо, в набежавшие волны. Глаза мертвого были широко раскрыты, как будто он не мог справиться с удивлением от того, что умер. Асгот посмотрел на Харальда и Сигурда и провел окровавленной рукой по заплетенной в косы бороде, от чего стал выглядеть еще более диким.

– Перед сражением не следует забывать и про Ньёрда, – сказал он.

Харальд кивнул и надел свой шлем, настоящее произведение искусства, которому мог бы позавидовать сам конунг. Он был выкован из великолепной стали, с многочисленными серебряными пластинами и высоким бронзовым гребнем, спускавшимся до головы ворона, чей клюв разделял две густые бронзовые брови. Под ними находились наглазники и предличники. Когда Харальд надевал этот шлем, он становился похож на аса, сошедшего на землю из Асгарда, и Сигурд подумал, что никогда не видел ничего прекраснее.

– Тот, кто стоит сегодня рядом со мной, чтобы накормить волка и ворона, – мой брат! – выкрикнул ярл.

– Харальд! – проревел Улаф. – Харальд!

Более ста воинов подхватили его клич, громкие голоса наполнили новый день и понеслись к богам, точно призыв Гьяллархорна, возвещающего начало Рагнарёка, последней битвы. Сигурд почувствовал, как все его существо наполняет восторг сродни ветру, надувшему паруса.

– Удачи тебе, брат, – сказал Сигурд Зигмунду, который в этот момент закреплял ремень шлема под подбородком, заросшим золотистой бородой.

– Сегодня вечером я расскажу тебе о сражении, братишка, – ухмыльнувшись, ответил тот и повернулся, чтобы присоединиться к тем, кто поднимался на борт «Рейнена», «Морского Орла» и «Олененка».

Харальд и пятеро его лучших воинов заняли позиции на носу корабля, остальные уселись на свои сундучки, служившие гребными скамьями, и им тут же стали передавать дубовые весла, находившиеся до этого в специальных стойках. Причальные канаты были отвязаны, и по команде рулевого «Рейнена», Торальда, те, кто сидел у левого борта, начали отталкиваться от причала веслами.

Жены и дочери подошли поближе к воде, и зазвучал нестройный гул голосов, выкрикивавших слова прощания, пожелания удачи и просьбы быть осторожными; мужчины бормотали что-то в ответ, махали руками или просто кивали, недовольные тем, что их выделяют из числа остальных воинов.

Прошло ровно столько времени, сколько требуется, чтобы наточить нож, когда все три корабля оказались в глубоких водах и направились на восток, в сторону фьорда Скьюде и встающего солнца; весла равномерно поднимались и опускались, потому что ветра для парусов практически не было. Кроме того, Харальд считал, что перед сражением полезно занять людей делом.

Некоторое время жители Скуденесхавна наблюдали, как они исчезают из вида; многие прикасались к молоту Тора и другим амулетам и талисманам, висевшим на шеях, шепотом обращаясь к богам с просьбой вернуть домой их сыновей, мужей и отцов в целости и сохранности.

– Я с тобой, Сигурд, – сказала его сестра, оказавшаяся рядом с ним.

Сигурд стоял на причале, не сводя глаз с «Рейнена», как будто одного усилия воли хватило бы, чтобы его тело, подобно ворону, пронеслось над морем и опустилось на палубу, и тогда он смог бы встать рядом с братьями – Торвардом, Сорли и Зигмундом.

– Ты меня слышал, брат? Я иду с тобой. Хочу посмотреть, – сказала Руна.

Сигурд кивнул и повернулся к Свейну.

– Нам нужно поспешить; вдруг все закончится до того, как мы туда доберемся?

Свейн покачал головой.

– Я сказал Торварду, чтобы он не убивал жабьих задниц до тех пор, пока мы не найдем подходящее место, чтобы это увидеть.

Они услышали громкий свист и, повернувшись, увидели Аслака, стоявшего в высокой траве на уступе, нависшем над гаванью. По просьбе Сигурда он привел небольших лошадок для них и еще одну лишнюю.

– Я сказала ему, что пойду с вами, – объяснила Руна прежде, чем Сигурд успел задать вопрос.

– Я и не сомневался, что так будет, – заметил Свейн, улыбаясь.

Сигурд тоже мог бы догадаться, но он не знал, следует ли его младшей сестре наблюдать за сражением. Ей было четырнадцать, и он считал, что она еще маленькая, чтобы смотреть на такие вещи. Сигурд уже собрался сказать ей это, когда их мать, шедшая среди женщин, покидавших пристань, позвала Руну, чтобы та пошла с ней в деревню.

Гримхильда, родившая пятерых детей, причем четверо из них были мальчиками, по-прежнему оставалась невероятно красивой и притягивала взгляды мужчин, однако сейчас ее лицо окаменело от беспокойства за мужа и сыновей, отправившихся сражаться по зову конунга.

– Руна! – снова позвала она. – Идем, девочка! Нам нужно многое приготовить к возвращению мужчин.