Страница 49 из 53
МАЛАЯ БЕЛОЗУБКА. «Биология изучена недостаточно». Крохотный зверек, похожий на нашу землеройку. Живет от Каспия до Балхаша. Встречается даже в домах, садах и огородах. И все же о жизни ее очень мало известно. А ведь юннатам такой «зверь» по силам.
ЖЕЛТАЯ ПЕСТРУШКА. «Все сведения о желтой пеструшке представляют большой интерес».
Сто лет назад желтая пеструшка была самым многочисленным зверьком в пустынях у Аральского моря и у озера Балхаш. Но потом она вдруг исчезла, как сквозь землю провалилась. И в последнее десятилетие ни один исследователь ее не нашел, несмотря на упорные поиски. И все-таки она где-то сохранилась! В погадках пернатых хищников нет-нет да и найдут ее свежие косточки. Где-то живет этот таинственный зверек, только вот где и как — никому неизвестно.
ПУТОРАК. «Биология изучена недостаточно».
Путорак — самая красивая наша землеройка — серебристо-серая с серебристо-белым. А лапки-ручки нежно-розовые. Все время шмыгает носиком-хоботком — вынюхивает добычу. А уж поесть любит: жуков и личинок за ночь загрызает десятками.
АФГАНСКАЯ ЛИСИЦА. Это маленькая пустынная лисичка с очень большими ушами. Охотники изредка встречают ее в южной Туркмении. Ученые о ней пишут так: «Данных по биологии нет. Всякая достоверная находка и сведения по биологии этого зверя представляет большой интерес».
КУЛАН. Часто кулана называют диким ослом. Когда-то табуны куланов носились по всем пустыням нашего юга. Сейчас, как память о них, остались только названия гор да родников, где они обитали: Кулан-даг, Кулан-булак… Скотоводы заняли родники и лишили куланов водопоя. Охотники за целебным куланьим мясом уничтожали их у редких незанятых родников. Сохранились куланы лишь в Бадхызском заповеднике да на острове Барса-Кельмес, куда их специально завезли. Куланы исчезли, но нет-нет да и дойдет вдруг слух, что будто бы кто-то их где-то увидел. Может, и взаправду они еще где-нибудь сохранились, кроме Бадхыза и Барса-Кельмеса?
Крошечный МОХНОНОГИЙ ТУШКАНЧИК может прыгнуть на два метра. Это в 17 раз длинней его туловища. Если бы джейран прыгал так же резво, он за один прыжок пролетал бы 20 метров.
ДРОФА-КРАСОТКА может быстро вилять на бегу, кидаясь из стороны в сторону. За это ее прозвали «вихляем».
ЖЕЛТЫЙ СУСЛИК может девять месяцев в году не пить и не есть.
ЗМЕЯ ЩИТОМОРДНИК может проглотить добычу вдвое тяжелее собственного веса.
ЗМЕЙКА-СТРЕЛКА, проглоченная большой змеей, иногда ухитряется развернуться в ее желудке и выползти из пасти наружу.
ВАРАНЫ, САКСАУЛЬНЫЕ СОЙКИ, ТОНКОПАЛЫЕ СУСЛИКИ И ПЕСЧАНКИ могут всю жизнь не пить воду.
САЙГАКИ могут пить воду соленую.
ДИКОБРАЗ умеет насаживать врагов на свои колючки. Сперва удирает со всех ног, а враг — волк, каракал, собака — гонится за ним. Потом дикобраз с ходу останавливается и растопыривает колючки. Враг с разгону тычется в них мордой и лапами, словно в колючий куст.
ГРЕБНЕПАЛЫЙ ТУШКАНЧИК может, словно белка, прыгнуть на высоту в 1 метр, повиснуть на нижних веточках акации или саксаула и даже лазать по веткам, огрызая свежие побеги.
ПОЛОСАТАЯ ЯЩЕРКА может ловко лазать по кустам и перепрыгивать с ветки на ветку, как птичка.
«Живет у нас зверь, похож на черного донгусёнка, на кабанчика, только не щетиной утыкан, а пестрыми длинными иглами. Никто с ним не справится: ни волк, ни собака, потому что иголками своими он стреляет, как стрелами.
Раз я караулил бахчу. Под утро вдруг как взвоет моя собака, как завизжит! Я вскочил, схватил палку — что, думаю, с ней такое? Бежит она к костру — вся утыкана стрелами! Из лап, из морды, из груди торчат. Это ее этот зверь обстрелял!
Схватил я фонарь и к нему. Загнал в угол каменного забора, замахнулся палкой, а он как взъерошится, как затрясется, как колючками загремит, как зубами заскрипит! И вжик одна стрела в меня, вжик вторая! Еще, гляди, и глаза выколет!
Я отскочил, а он съежился и в дыру: только по кустам зашумело.
У собаки я до утра стрелы из шкуры вытаскивал. Одна стрела ухо насквозь проткнула, другая губу, третья лапу. И в шкуре еще с дюжину позавязло.
Утром пришел я на то место, где он в меня стрелял, а там, в углу забора, целый пучок стрел валяется. Хорошо, что я отскочил вовремя, а то бы он и меня этими стрелами с ног до головы утыкал!»
«— Ты дулту знаешь? Нет? Ее мало кто знает. Она только по ночам ходит, днем прячется. Может, в зверинце видел? Ростом с волка, головатая такая, полосы на боках? А кричит — не то плачет, не то смеется.
— Может, гиена?
— Во, во — гиена! Вспомнил, русские ее так называют. Загнали мы раз эту гиену в нору. Не сами, конечно, собаки загнали. Ты наших пастушьих собак знаешь, они ни волка, ни барса не испугаются. Кинулись они за дултой, а мы за ними. И давай у норы нарочно топать, стрелять, кричать. Хотели дулту посильней напугать, чтоб она из норы не выскочила. Потом завалили вход камнями, забрали собак, чтоб не мешали, и пошли домой за лопатами. Решили дулту живьем поймать и продать в зверинец. Зверь это редкий, его сразу купят.
Пришли к норе и стали копать. Намучились мы с этой норой! В глине вымазались, о колючие кусты ободрались, руки и ноги о камни побили. Вдруг видим — торчит из отнорка хвост! Потянули за хвост, а дулта-то, гиена эта самая — дохлая! Лежит на боку, глаза закрыты, язык высунут. Пихнул ее ногой — не шевелится. Мертвяк мертвяком! Вот так припугнули — до смерти! Пропали все наши труды — кому она нужна дохлая!
Оттащил я ее за хвост и бросил. Сели мы в сторонке на камни, отдыхаем, покуриваем. Сидим и удивляемся: неужели и в самом деле от страха околела?
Покурили, остыли, глядь — а дулты-то и нет! Туда, сюда — нет нигде! Удрала! Нарочно дохлой прикинулась, чтобы нас обмануть! И обманула!»
«Летом я живу в степи, пасу овец. Где овцы — там и я. А овцы там, где вода да трава. Овцы выбирают для меня стоянку.
Раз завели они меня в такое скорпионье место, хоть бросай все и уходи! И кошму стелил, и аркан волосяной раскладывал — не помогает. Заползают в постель, в одежду, в чувяки. В котле скребутся, в пиалах возятся, даже в спичечных коробках царапаются. Полотенце возьмешь, а в нем скорпион. Бояться стал: ни сесть, ни лечь, ни в руки чего взять! И если бы не прохожий старик аксакал, так бы то место и бросил, хоть и жалко было. Вода в булаке холодная, дрова саксауловые как порох, трава шелковая. „Возьми, — говорит старик, — богомола и брось к себе в юрту“. Я послушался — а что было делать? Да не одного, а с полдюжины разбросал в юрте, чтоб вернее. И поверишь, не прошло и недели — ни одного скорпиона не осталось! Нарочно все перетряхнул, во все щели заглянул — хоть бы один! Вот спасибо аксакалу — спокойно спать стал».
«Один мой знакомый беркутчи — так мы называем охотника с беркутом — охотится не только с беркутом, но и с соколом. Орлов он сам выращивает и вынашивает. А соколов даже сам и… высиживает!