Страница 10 из 20
- Да, у маменьки бывает часто, а ко мне не ездит; Иван Кузьмич, впрочем, бывает у них... Она меня, вы знаете, не любит, - отвечала Лидия. И снова взяла меня за руку и крепко пожала. На глазах у нее навернулись слезы.
- Скажите же что-нибудь про себя, - продолжала она: - где вы были, что вы делали? Я несколько раз спрашивала Леонида, он мне ничего подробно не рассказывал, такой досадный!
- Я был во многих местах и служил.
- Я думала, что вы уж женились?
- Это почему вы думали?
- Так, мне казалось, что вы непременно женитесь на Верочке Базаевой.
- Это с чего пришло вам в голову?
- Сама не знаю, а часто об этом думала.
- Ошибались, я ни на Вере Базаевой и ни на ком не женился, а вы вот вышли замуж, и потому не вам бы меня, а мне вас следовало спрашивать.
- Разве я не при вас вышла замуж?
- Кажется.
- Ах да, я и забыла, это уже было так давно, вы, однако, знали, что я выхожу за Ивана Кузьмича?
- Догадывался.
- Нет, вы знали, вы даже говорили мне об этом, и я никогда не забуду ваших слов.
- Я уехал до вашей свадьбы.
- Теперь вспомнила: вы уехали на другой день после вечера у Ивана Кузьмича. Как я была тогда сердита на себя; я никак не думала, что вы уедете, не простясь с нами, я хотела вам сказать многое после этого вечера.
- Скажите теперь.
- Теперь уже нечего говорить.
- Стало быть, теперь для вас бури промчались, гроза миновалась?
- Не совсем: бури, кажется, еще только начинаются; вы где живете?
- На Тверской.
- Нет, зачем? Переезжайте в Сокольники.
- У меня дела есть в Москве.
- Ну, что дела!.. Отсюда можно ездить, переезжайте. Бог даст, приедет Леонид, нам будет очень весело. Переезжайте.
Я согласился.
- А сегодня у нас отобедаете?
- Если вам угодно.
- Да, непременно, я вас познакомлю с моею bellesoeur*, сестрою Ивана Кузьмича.
______________
* золовкой (франц.).
- Она не вроде тех, которых я видел у него на вечере?
- О нет, то родня его с отцовской стороны, а это совсем другая; очень умная девушка, она вам понравится.
Так говорила Лидия Николаевна, и я не спускал с нее глаз. Она мне очень обрадовалась, но в то же время видно было, что к этой радости примешивалось какое-то беспокойство. В ее, по-видимому, беспечном разговоре было что-то лихорадочное, как будто бы она хотела заговорить меня и скрыть то, что у ней лежало на сердце. Подозрения мои еще более подтвердились, когда она потом вдруг задумалась, и как-то мрачно задумалась, так что тяжело и грустно было видеть ее в этом положении. Я начал между тем осматривать комнату, в которой сидел. Квартира была слишком небогатая, несмотря на то, что, по-видимому, были употреблены все усилия, чтоб скрыть ее недостатки и хоть сколько-нибудь принарядить бедное помещение. На грязных и невысоких окнах стояли прекрасные цветы; мебель, вряд ли обитую чем-нибудь, покрывали из толстого коленкора белые чехлы; некрашеный пол был вымыт, как стеклышко.
Вошла белокурая девушка в локонах, собою нехороша и немолода, но в белом кисейном платье, в голубом поясе и с книгою в руках. Я тотчас же догадался, что это m-lle Марасеева, и не ошибся. Лидия Николаевна познакомила нас и сказала, что я друг Леонида и был с нею очень дружен, когда она была еще в девушках. М-lle Марасеева жеманно поклонилась мне, села и развернула книгу.
- У нас никто не был? - спросила она.
- Нет, никто, - отвечала Лидия Николаевна.
- Ужасная тоска; я вчера от скуки принималась несколько раз хохотать и плакать.
- Сейчас кто-то подъехал, - сказал я, увидев, что на двор въехал красивый фаэтон.
М-lle Марасеева вскочила и взглянула в окно.
- Петр Михайлыч, - проговорила она - голос ее дрожал.
Я взглянул на Лидию Николаевну: она тоже вспыхнула.
- Курдюмов? - спросил я ее.
- Да, ах, какая досада! Я не одета.
- А он разве здесь же живет?
- Да, в Сокольниках. Прими его, Надина, я уйду. Как рано ездит, проговорила Лидия Николаевна и ушла.
Курдюмов вошел из противуположных дверей; он был в легоньком пальто, в галстуке болотного цвета, в пестрых невыразимых и превосходном белье. Еще более стал походить на иностранца.
- Bonjour, mademoiselle Nadine*, - проговорил он, подавая ей руку.
______________
* Здравствуйте, мадмуазель Надина (франц.).
- Bonjour, - отвечала та, пожимая его руку с заметным удовольствием.
- Madame est a la maison?* - спросил он.
______________
* Мадам дома? (франц.).
- Elle va venir a l'instant*.
______________
* Она сию минуту придет (франц.).
Усевшись, Курдюмов начал оглядывать свое пальто, сапоги, которые точно удивительно блестели; потом натянул еще плотнее на правой руке перчатку и, наконец, прищурившись, начал внимательно рассматривать висевший на стене рисунок, изображающий травлю тигров.
- Comme il fait beau aujourd'hui*, - сказала Надина.
______________
* Какая сегодня прекрасная погода (франц.).
- Oui*, - отвечал Курдюмов, не изменяя своего положения.
______________
* Да (франц.).
"Зачем этот господин живет в Сокольниках и ездит, как видно, довольно часто к Ивану Кузьмичу? - думал я. - Не может быть, чтобы он находил удовольствие в сообществе с хозяином; но если предположить, что он это делает по старому знакомству или просто от некуда деваться, то вряд ли старое знакомство может иметь цену в глазах его, а чтобы ему некуда было деваться в Москве, тоже невозможно. Обе дамы ожидали его приезда, и обе, каждая по-своему, встревожились".
- Вы вчера не были на гулянье? - сказала Надина.
- Non*, - отвечал Курдюмов.
______________
* Нет (франц.).
- А зачем же третьего дня вы обещали?
- Que faire donc? J'avais des lettres a ecrire pour la campagne*... Вас тоже не было, вы ездили в Москву!
______________
* Что же делать? Мне надо было написать письма в деревню... (франц.).
- Одна только Лида, а я целый день была дома и ужасно скучала, на гулянье пошла злая-презлая... К счастию, попался Занатский, и мы с ним пересмеяли всех. Он очень милый молодой человек, и я начинаю его с каждым днем более и более любить.
- О!.. Любить!.. Это немножко досадно, - проговорил Курдюмов, в голосе его слышалась скрытная насмешка.
- Вам досадно? Не верю, для вас не может быть это досадно, - возразила Надина.
- Отчего же не может быть? - спросил Курдюмов с ударением и протяжно.
- А!.. Если это так, так это очень лестно, - воскликнула m-lle Марасеева, - вы знаете, я очень самолюбива и начинаю думать, что вы завидуете Занатскому, который имеет счастье мне нравиться.
- Может быть.
- Ваши может быть несносны; я ненавижу ничего неопределенного; для меня может быть хуже, чем нет.
- Какой вы имеете решительный характер!
- О! да; и не я одна; мы все, женщины, гораздо решительное вас, господ мужчин, присвоивших себе, не знаю к чему, имя героев, характер твердый, волю непреклонную; мы лучше вас, мы способны глубже чувствовать, постояннее любить и даже храбрее вас.
Курдюмов ничего не отвечал и продолжал рассматривать картину.
- Вопрос, кто лучше - мужчины или женщины, довольно старый, - вмешался я.
- Однако он еще не решен, - отозвалась Надина.
- Всякий решает его по-своему, - отвечал я.
- Вы думаете! Ах, позвольте! Мне это напомнило очень смешной анекдот: когда я жила в Калуге, мы с одним молодым человеком целый вечер спорили об этом до того, что начали сердиться друг на друга. Вдруг приезжает доктор: чудо, какой умный человек, и ужасный остряк. Я обращаюсь к нему почти со слезами на глазах и говорю: "Иван Васильевич! Бога ради, скажите нам скорее, кто хуже: мужчины или женщины?" Он вдруг, не задумавшись и очень серьезно, отвечает: "Оба хуже!" Я покатилась со смеху, молодой человек тоже, а за нами все, и целый вечер повторяли: "Оба хуже!"