Страница 4 из 25
Бакстер поежился, отшвырнул шуршащие листки, и подумал: «Никакого пистолета! Не может быть и речи. Молодец Билли. Не хватает только попасть в лапы быкам. Тогда? Конец всему. Только стопроцентная гарантия безопасности. Иначе? Он не согласен. Ни за что!».
Салли улеглась на пухлую кровать, дотронулась до овальной подушки - сухая, значит Хай что-то предпринял, подкрутил или затянул, не забыл ее просьбу. Неожиданное внимание. Она прикинула, что часто люди сами придумывают вражду, распаляют себя понапрасну, сжигают ненавистью, а стоит остыть и сразу видно - чего пыжились? чего рвали сердце?
Салли потушила свет, разделась, юркнула под одеяло. Сон не шел. От чего все так? Каждый порознь совсем не плох. А вместе? Или один давит другого или оба грызутся? От чего так?
Она услышала, как в спальне мужа что-то грохнуло и в ту же минуту, то ли из-за того, что нарушили ее покой, то ли прошла минутная слабость, подумала: «Боров! Всю жизнь испоганил. Ничего, еще посчитаемся!».
Утром, когда Хай заглянул в спальню жены, она спала, на губах играла злая усмешка, будто жертва наконец-то нашла управу на смертельного врага и теперь предвкушала его муки.
На работе Бакстер просмотрел бумаги, дал распоряжения, втянулся в текучку дел и провел время до обеда, ни о чем не думая и чувствуя себя в своей стихии. Созвонился с полигоном Маунтлавиния. Испытания прошли успешно. Узнал, раскупаются ли их системы за границей и надежно ли спрятаны концы, успокоился, когда его заверили: подставные фирмы не подведут. Полистал газету с фотографиями бородатых борцов против войн, среди демонстрантов попадались и вполне солидные люди в костюмах и при галстуках. Бог с ними! У шумливых бузотеров - свое дело, у молчаливого Бакстера - свое. И дела эти никак не связаны.
Манчини на два дня уехал в командировку - промазывать заказчиков, такие поездки президент называл маслёнками: чтобы дружеские контакты не заржавели, их надо протирать почаще! Отсутствие Билли казалось Бакстеру бесконечным, не с кем словом обмолвиться. Он добро улыбался сотрудникам, отпускал милые шутки, все как всегда.
Манчини появился внезапно, ворвался как смерч, кабинет ходил ходуном, дверь хлопнула. Билли стремительно направился к столу. Бакстер самому себе боялся признаться, что ждал появления Билли и боялся; Билли побуждал к действиям, делал отступление невозможным, его ухмылка не оставляла сомнений - придумал!
Билли вспорхнул на край стола, выудил из стакана карандаш, чтобы грызть, когда надо будет сосредоточиться, вывалил на Бакстера самые свежие новости: про сбыт, про курсы ценных бумаг, про перспективы расширения на внутреннем рынке и возможности экспорта, про компру на нужных людей, которую удалось раздобыть за гроши.
Бакстер не слушал, понимал, что Билли и не рассчитывает на внимание, просто хочет приглядеться, оценить настроение товарища, чтобы приступить к главному, из-за чего так блестели его глаза, а руки сновали туда-сюда, стремительно, как у хорошей буфетчицы на раздаче.
- Все работа и работа, - Манчини осадил себя, как лихой наездник скакуна, подмигнул, сделал вид, что внезапно осознал - от него ждут другого, кусанул карандаш, лукаво посмотрел на Бакстера. - Я там развлек кокардников. Чуть-чуть… Они, конечно, резвились в штатском, под каждым кустом им мерещились объективы. Пуганые вороны, - боятся: если засекут, понадобится делиться. Но дело в другом…
Бакстер приподнялся в кресле, давно привык к манере Билли заходить исподволь, приближаться к главному, не сразу, а кругами, сужая их от раза к разу все больше. Хаймен улыбнулся, любил рассказы о похождениях Билли, находил в них то, чего ему самому всегда не хватало: удаль поступка, бесшабашность, запах риска. Всегда удивляло: такой открытый, понятный Билли - откуда бы взяться секретам? - живет необыкновенной жизнью, полной опасностей, впрочем, скорее будоражащих, чем несущих подлинную угрозу, сюрпризов, чувственных радостей и необыкновенных людей, будь то мужчины или женщины.
Бакстер смотрел на друга и ловил себя на том, что сейчас понимает, как велика может оказаться симпатия одного мужчины к другому, понимает не разумом, а сердцем; хотелось, чтобы Билли, ставший ему братом, больше чем братом, всегда оказывался рядом, всегда говорил, безудержно распаляясь, может и привирая, даже наверняка, но такой ценой возвращая Хаймена Бакстера к настоящему и стоящему.
Билли рассказал о чудесном пляже, о купаниях, о добрых и чутких девушках, с которыми так легко, потому что они все понимают: тут как тут, когда нужны, и моментально исчезают, за минуту до того как станут в тягость; о плавании с маской и ленивых рыбах; о прелестях загара - увы, с солнцем они не так уж часто сталкиваются, все время находясь под защитой бетонных стен своего узилища.
Билли примолк, облизнул губы, несколько раз крутанул головой, как человек, у которого затекла шея и выпалил:
- Все это чепуха. Я там кое-что придумал.
Бакстера словно швырнуло к двери, проверил плотно ли прикрыта, крикнул в селектор, чтобы секретарь никого не пускала, предложил выпить. Билли уже носился по кабинету, его ладони казалось вот-вот задымятся, так ожесточенно потирал руки Манчини.
Бакстер проглотил выпивку сразу. Билли лизал край стакана, растягивая удовольствие.
- Видишь ли, - он с опаской оглядел дверь, - я обратил внимание на одну штуку… на пляже. Люди дремлют в шезлонгах часами. Загорают. Совершенно неподвижно, укрыв голову полотенцем или сдвинув на самый нос широкополые шляпы или кепки с козырьками длиной в милю. Лиц не видно. Отдыхающими никто не интересуется. Часами. А даже, если кто и подойдет, ткнет такого или такую разомлевшую от жары, то ничуть не удивится, если с ним так и не заговорят. Разморило человека. Естественное дело. Понимаешь?
Бакстер налил еще, опрокинул стакан, не скрывая раздражения выпалил:
- Ни черта не понимаю!
Билли подошел к другу, положил руку на плечо, казалось глаза его кричали: чудило! неужели не сечешь? эх ты! ничего, слава богу, у тебя есть я, иначе не представляю, чем бы ты кончил. Билли плюхнулся прямо на пол на ковер по старой студенческой привычке, подпер голову кулаком, склонил чуть набок и посмотрел на Бакстера, сожалея и мысленно подтрунивая, как смотрят на деревенских дурачков или блаженных.
Бакстер разъярился.
- Кончай выдрючиваться!
Он выбрался из кресла, стянул пиджак, под мышками расплылись пятна пота. Кондиционер работал на славу, гнал прохладу волна за волной, значит Хаймен Бакстер нервничал не на шутку, он всегда потел в минуты волнения и Билли отлично это знал.
- Ладно. - Манчини привстал на локтях. - Чтобы разобраться с Салли, тебе нужно алиби. Устроим все так. Ты отправляешь ее в хороший отель отдохнуть, покупаться. За твой счет, разумеется. Деньков на десять…
- Может, на пять? - Бакстер не сумел скрыть, что в уме тут же прикинул, во что обойдутся пять дней в дорогом отеле, а во что десять.
Манчини посмотрел на него с сожалением: время ли сейчас считать лишние сотни, ну, пусть, и тысячи. Бакстер прикусил язык.
Манчини, как ни в чем ни бывало, продолжил:
- Она отдыхает, купается и все такое. В один из дней ты звонишь ей по автомату и говоришь, что приедешь на денек. - Билли замолчал, подумал. - Нет, не годится. Она еще скажет кому-нибудь, что ждет мужа. Лишние люди ничего не должны знать. Давай по другому. В один из дней ты приходишь на работу и мы с тобой с самого утра запираемся в твоем кабинете. Совещаемся. Обычное дело. Никто не удивится - на нас только тут все и держится. Ты берешь билет на самолет. Час лета - ты на пляже. Она любит загорать?
- Обожает, - буркнул Бакстер, у него разболелась голова, то ли от выпитого, то ли от напряжения, он понимал, что на сей раз Манчини говорит серьезно. Да тот и сам перестал строить рожи, говорил размеренно, продумывая каждое слово.
- Угу. - Манчини вскочил, забегал по комнате. - Я представляют все так. Она загорает в шезлонге, конечно же, под самой невероятной шляпой, ей же всегда подай самое-самое. Ты подходишь, опускаешься рядом, тихо говоришь: - Салли. Она может и взвизгнет самую малость, на пляже шум-гам, никто не обратит внимания. Может и не выкажет удивления. - Манчини снова умолк, что-то прикинул. - Тебе придется попотеть. Вдруг, когда ты притопаешь на пляж она с кем-то трепется. Тогда обожди, пока ее не оставят в покое. Главное, когда подойдешь к шезлонгу, чтобы Салли была одна. Ну, купи бутылку воды. Мало ли, может, она попросила знакомого принести попить. Значит, толкаешь ее в бок и шепчешь: «Салли! Мне удалось вырваться на денек-другой к тебе». Что она там отвечает неважно. Проходит минут десять. Молча греетесь. Пара - заглядение! Дальше достаешь шприц. - Манчини поймал недоуменный взгляд Бакстера. - Я уже все обговорил с врачами, шприц без иглы, контактный, приставишь к коже и надавишь, ребенок и тот справится. Ей конец. Симптомы? Вроде бы умерла от перегрева, не выдержало сердце на солнце. Сплошь и рядом случается. Натянешь ей шляпу на нос и наша милая Салли прозагорает еще часов пять, а может и больше. Лучше всего прятать труп среди людей. На видном месте. В этом вся идея. Ты на самолет и сюда. Мы открываем кабинет и вываливаемся еле живые после ожесточенной рубки, как у нас бывает, когда я предлагаю, а ты упираешься. Вот, в общих чертах.