Страница 3 из 6
Разграничение новой, новейшей и старой, даже древней философии носит главным образом хронологический характер, ибо старая, даже самая древняя философия не стареет. Платонизм, аристотелизм, стоицизм, скептицизм, эпикуреизм и, конечно, не только они – современны. И нет ничего удивительного в том, что замечательный русский философ Владимир Соловьев утверждает в одном из своих стихотворений:
Соловьев не ссылается при этом на Платона, но само собой разумеется, что он воспринимает своего гениального предшественника как философа своего времени, своего современника. И действительно, все выдающиеся философы, пусть и самого далекого прошлого, наши духовные современники.
Все выдающиеся философские учения амбивалентны, неизбежно впадают в противоречия со своими собственными основоположениями. Спиноза был атеистом, верующим в Бога, которого он отождествлял с природой. Кант утверждал, что категории, которыми оперирует рассудок, применимы только к явлениям, существующим в пространстве и времени. Тем не менее Кант применял к «вещам в себе» категории существования, множества, причинности. Да и само утверждение, что «вещи в себе» абсолютно непознаваемы – амбивалентно, так как утверждение об их существовании – акт познания. Не менее амбивалентны учения Фихте, Шеллинга, Гегеля, Фейербаха, да и всех последующих философов. Амбивалентность не порок, а достоинство, благодаря которому преодолевается односторонняя последовательность.
Борьба материализма против идеализма или борьба идеализма против материализма – несостоятельное основоположение марксистской истории философии. Материалисты лишь изредка высказываются против идеализма, считая, что серьезно заниматься этим вздорным учением нет необходимости. Идеалисты также изредка высказывают свое отрицательное отношение к материализму, который они считают обыденным, по существу нефилософским мировоззрением. Бывают, конечно, исключения. Так, Л. Фейербах основательно критиковал «абсолютный идеализм» Гегеля. Однако действительная, никогда не прекращающаяся, ожесточенная борьба развертывается между идеалистами. Так например, известный неопозитивист А. Айер в докладе на XVII Всемирном философском конгрессе прямо заявил: «Я хотел бы подчеркнуть, что предложения, составляющие основу содержания такого произведения, как “Явление и реальность” Брэдли (английский неогегельянец. – Т. О.), являются бессмысленными в буквальном значении этого слова, и что таковыми являются большинство трудов Гегеля, не говоря уже об излияниях таких современных шарлатанов, как Хайдеггер и Деррида. Не может вызвать ничего, кроме досады, тот факт, что несусветный вздор, которым наполняются их сочинения, приобретает популярность в этой стране среди тех, кто по наивности принимает темноту за признак глубины…».
Мы живем, вернее, проживаем в мире видимости: встаем после «восхода» солнца, ложимся спать после его «заката». Существенность видимости не подлежит сомнению. То, что она есть, наличествует, не требует доказательств. Что же касается сущности чего бы то ни было и того, существует ли сущность вообще, – это постоянно вызывает сомнения и споры, во всяком случае среди теоретиков, в особенности философов, одни из которых являются феноменалистами, то есть не признают никаких сущностей, а другие, напротив, эссенциалистами.
Философию нередко упрекают в том, что она вместо ответа на адресуемые ей вопросы отвечает вопросами, обращенными к адресату. Но следует спросить, являются ли задаваемые философией вопросы содержательными, стимулирующими познание, хорошо сформулированными вопросами? Если это так, то философия немало дает. Парадоксальные постулаты и выводы – необходимый признак философии. Философские суждения, даже если они отвергают, третируют разум, не признавая его, так сказать, юрисдикции, тем не менее выносятся на суд разума, который, конечно, независим от философии, хотя именно в ней он обретает свое самосознание.
Философствование есть такого рода умственная работа, в процессе которой философствующий субъект активно стремится преодолеть существующие заблуждения даже тогда, когда он, не сознавая этого, отстаивает заблуждения.
Рассуждая в духе Платона, можно сказать, что видимость – существующее, которое в действительности не существует. Но, возражая Платону, следует признать действительную, а не мнимую реальность мира видимости, его существенность и безусловное жизненное значение.
Догматическое извращение сути философии нередко выражается в том, что вопросы, которые ставятся ею, рассматриваются как нечто менее существенное, чем ответы, которые она на них дает. Между тем, постановка новых вопросов, которые еще никому не приходили в голову, несмотря на их несомненное познавательное значение, несмотря даже на то, что они являются правильно поставленной исследовательской задачей, само по себе является выдающимся актом научного познания.
Доказательства, по утверждению Цицерона, умаляют очевидные истины. Но очевидность и истинность отнюдь не синонимы. Разграничение этих понятий делает необходимым доказательство истинности или неистинности того, что вследствие своей очевидности не вызывает сомнений. Поэтому доказательство того, что Земля отнюдь не является плоской, а представляет собой округлое небесное тело, стало выдающимся научным открытием.
Осмысление существующего, познание повседневного – настоятельная необходимость не только для философов, но и для всех тех, кому вопрос о смысле их собственной жизни не кажется лишенным смысла вопросом.
Признание того, что существует непознаваемое (по меньшей мере, в рамках данных исторических условий) не имеет ничего общего с агностицизмом и философским скептицизмом.
Утопия – необходимая форма сознания, мышления, представления не только о будущем, но также о настоящем и прошлом[1]. Науки также включают в себя утопическое видение. Таково было, например, всеобщее убеждение в том, что геометрия Эвклида – единственно возможная геометрия. Классическая механика, создание которой в значительной степени является заслугой Ньютона, также истолковывалась утопически как завершенное познание механических процессов. А разве не было утопией стремление создать perpetum mobile? Утопией была и алхимия, значение которой в становлении научной химии невозможно переоценить. Без утопий не было бы научного энтузиазма, вдохновения, способности целиком отдаться научному исследованию. Правильное понимании утопии состоит также в том, чтобы постигнуть в ней и неутопическое содержание.
Утопии вдохновляют людей на борьбу за лучшее будущее. Но нет ничего худшего, чем реализованная, претворенная в жизнь утопия.
Марксизм всегда противопоставлялся утопическому социализму (и коммунизму). Если основоположники марксизма признавали тем не менее выдающееся значение утопических учений, то В. И. Ленин, считавший себя их ортодоксальным последователем, утверждал, что утопия – «фантазия, вымысел, сказка». Между тем, идея социализма (и коммунизма) как в принципе нового, посткапиталистического строя, насквозь утопична. Реальное, великое значение марксизма, вдохновлявшегося этой утопией, заключалась в том, что он научно обосновывал необходимость классовой борьбы пролетариата за коренное улучшение его жизненных условий (достойную заработную плату, улучшение условий труда, медицинское обслуживание, пенсионное обеспечение). Эти задачи были, в основном, решены во второй половине XX в. в наиболее развитых капиталистических странах, в то время как в СССР и других странах реальный социализм (реализованная утопия) создал для трудящихся значительно худшие жизненные условия, чем в этих развитых капиталистических государствах.
1
Utopia is an esential form of consciousness, reasoning (thinking), conceptualisation not only of the future, but also the present and the past.