Страница 31 из 39
— Я одного не понимаю, — внезапно сказал Петров, — здесь выросли юноши и девушки, вообще подрастает смена. Неужели они думают замкнуться на этом острове?
Вопрос Петрова озадачил Таусена. Он ни разу об этом не думал, но сейчас принял эти слова, как упрек в эгоизме. Он перевел саамам вопрос Петрова.
Встал Эрик и заговорил — сначала запинаясь, а потом более свободно. Таусен смотрел на него и слушал сперва с удивлением, а затем с величайшим смущением. На лицах саамов, обращенных к нему, были лукавые и ласковые усмешки.
— Что он говорит? — заинтересовался Петров.
Таусен начал переводить, смущенно запинаясь:
— Он говорит, что они и не думали навсегда оторваться от людей… Даже когда решили отправиться сюда со мной. Они так и считали, что рано или поздно люди придут на этот остров… А что касается молодежи… Они с самого начала так думали, что ребята в свое время вырастут, у них будут свои семьи. Только, говорят, юношам и девушкам очень нравится этот остров… Жен и мужей они возьмут с Большой земли. Правда, в свое время они мне ничего об этом не говорили… Видели, в каком состоянии я был, когда мы отправлялись сюда…
Говорят… они полюбили меня… Не хотели со мной спорить…
Он запутался и замолк.
Петров посмотрел на него и, улыбаясь, сказал:
— Ну, что же, академик! Выходит, что они куда дальше вас видели. Интересно, что вы думаете сейчас по этому поводу?
— Что думаю? — сказал Таусен, вздохнул и поглядел ему в глаза. — Вот что: они были глубоко правы, а я не прав.
Глава 16. Расставание
На следующее утро Петров решил заняться осмотром острова. Эрик отправился к ракетоплану, чтобы заменить Арне на дежурстве, а Таусен повел своих новых гостей осматривать ветросиловую станцию, дома, ледяную постройку, лабораторию, горячий источник, огород, сад и поле. Им показали стадо оленей, которым гордились саамы. На острове в изобилии рос олений мох — ягель.
— Вы прямо Робинзон, — сказал Петров Таусену.
— Не совсем, — возразил Таусен. — Робинзон долго был один, потом ему помогал только Пятница. А у меня, видите, четырнадцать верных друзей. Без них я пропал бы.
— Но вы добровольно не откажетесь сейчас от многих миллионов друзей, — продолжал Петров. — И потом все, что вы сделали, обнаруживает, конечно, ваш организаторский талант, а все это можно развернуть в таких масштабах!..
Он взглянул на Таусена, который молча потупился, и поспешил переменить разговор:
— А ведь это чудо, что до сих пор никто на вас не наткнулся. Доплыть сюда трудновато, но долететь — пустяк.
И он предложил Таусену, не откладывая, собираться в дорогу.
Какие могут быть сборы? И что ему брать с собой? Разве Отто? Иринин очень сдружился с гигантским псом и настаивал, чтобы его взяли. Петров не возражал.
Решили взять также карликов — оленя и тюленя. Тюленя поместили в банке с водой и закрыли ее плотной пробковой крышкой. У пробки крупные поры, воздух в банку будет проникать, тем более что полет будет недолгий.
Из вещей Таусена взяли несколько сделанных им чучел исполинской гагарки и с десяток ее законсервированных яиц. Таусен захватил с собой богатую коллекцию фотографий, которые он сделал на острове.
— А вы нам не говорили, что занимаетесь фотографией, — заметил Цветков.
— Я уже два года не занимаюсь этим, — ответил Таусен. — Вышли бумага и материалы, хотя я взял их много.
В небольшой ящик были уложены снимки с видами острова, фотографии ветряка и других сооружений, озера, источника, сада, огорода и поля, складов, бухты с разбитым судном, берега с норландботом и сараями. Но с особенной любовью Таусен уложил портреты своих друзей — саамов, снятых отдельно и группами.
Все было готово к отъезду.
Таусену одновременно было и радостно и тяжело.
«Осталось сесть в машину и в одну секунду расстаться с островом, — думал он, — остров, где прошло столько долгих и странных лет».
Но не в острове, конечно, дело, а в людях. В людях, с которыми он так сжился, столько перенес и вытерпел…
Вот они все: бесстрашный Эрик, рулевой и охотник, умелый и находчивый техник; всегда живой и веселый Арне, оленевод. Он очень любит животных, он постоянный помощник Таусена при научных экспериментах. Тяжело расставаться с милой Амалией, тихой и молчаливой, преданной старому ученому всей душой! Она такая исполнительная и точная!
А неутомимая, упорная в труде Марта! Как будет не хватать ее!
Вот Инга — белокурая дочка Эрика и Амалии. Когда отплыли из Норвегии, ей только что исполнилось три года. Теперь ей уже четырнадцать. Она очень способная, отлично учится, все на лету схватывает. Недавно Таусен начал заниматься с ней английским языком, и она сделала большие успехи. Кто ее теперь будет учить? Да, но теперь у нее будет все, чего она была лишена… по его вине: радио, газеты, книги.
Инга еще ребенок, но она уже в море ходит, на рыбную ловлю…
На год старше ее Кнуд.
Мальчик, любимец Таусена, как бы почувствовал, что в этот момент академик подумал о нем. Он встретил взгляд Таусена и подошел к нему.
— Господин Орнульф, — сказал он, — нам теперь, наверно, будет много лучше, чем было. Говорят, у нас будут удивительные вещи: радио и газета… Только я не знаю, что это такое, — наивно добавил он.
— Скоро узнаешь, — рассеянно сказал Таусен.
— Нам будет много лучше, — повторил Кнуд, — но…
Но тут с него разом слетела вся выдержка взрослого охотника. Он разрыдался и бросился на шею Таусену. Академик обнял его и поднял глаза на окружающих.
Вот стоят старшие из молодого поколения — двое юношей и три девушки, уже вполне сложившиеся люди. Такие на континенте служат в армии, выходят замуж, женятся. В каком жестоком и эгоистическом ослеплении он был, когда намеревался заточить их на этом острове, лишить их нормальной человеческой жизни! И как снисходительно отнеслись саамы к его эгоизму!
Как взрыв от детонации рождает другие взрывы, так рыдание Кнуда вызвало бурную вспышку горя среди саамов.
Приезжие с волнением наблюдали эту картину. Таусен прерывисто говорил по-норвежски:
— Ну, друзья мои… Но мы не будем так оторваны… Я буду навещать вас…
Петров примиряюще сказал:
— Вот что, господин Таусен: по-моему, надо, чтобы кто-нибудь из саамов отправился с нами на Большую землю.
Таусен обернулся к нему.
— Надо же привезти газеты, радио, — продолжал Петров, — да еще многое, наверно, будет нужно.
— Конечно, нужно, — подхватил Таусен. — Нужны новые аккумуляторы для ветросиловой станции — кончится же когда-нибудь наш запас — электролампы, ружья, патроны, снасти… да мало ли… Конечно, все это нужно!.. Кому же полететь?
Он задумался на минутку:
— Пусть летит Кнуд.
Мальчик, услышан свое имя, вопросительно взглянул на Таусена. Академик сказал ему по-норвежски о своем намерении. Кнуд опять бросился ему на шею — на этот раз с криком восторга. Арне смотрел на сына и улыбался.
Марта, на лице которой еще не высохли слезы от предстоящей разлуки с Таусеном, снова заплакала.
— Разве ты не хочешь, чтобы Кнуд первым побывал на Большой земле, увидел людей и их жизнь? — спросил Таусен ее по-норвежски.
— Конечно, хочу! — ответила она, быстро вытирая слезы.
Уже наступил темный вечер, когда в гондоле ракетоплана Петров и Иринин заняли свои места управления у приборов, Таусен, Гущин, Цветков и Кнуд уселись в пассажирские кресла. Помещение гондолы, рассчитанное на гораздо большее число людей, казалось чересчур просторным.
Был очень высокий прилив, норландбот покачивался на воде.
Все население острова собралось на берегу бухты. В редких просветах густых облаков поблескивали звезды. Смутно белели гребни волн в открытом море.
Кончилось прощание, задраили люк гондолы. Молча стояли саамы и неотрывно смотрели на раскрывающиеся во тьме очертания огромной машины. Несмотря на печаль расставания, их радовало предчувствие новой жизни.