Страница 13 из 16
На улице сделалось темно, краски на небе сгустились, тучи сошлись в один сплошной, тяжелый, словно бы присыпанный пороховой гарью полог. Джулька задрала голову, но ничего не увидела: ни неба, ни облаков - все расплылось в мокрой пелене.
Она знала, что будет делать. Но перед тем, как совершить этот последний, самый трудный шаг, надо было отдохнуть. Сестра её хозяйки Джулька знала - сегодня не придет, занята скорбными заботами.
Снова глянула вниз в клубящуюся страшную глубину, но ничего не увидела - пошел снег, он будто бы приблизил землю. темные прямоугольники машин исчезли, все скрылось в клубящейся белой игле. Джулька стала вспоминать свои прогулки с хозяйкой по заснеженному двору, игры на пустой детской площадке, когда она метеором носилась по кругу, а хозяйка пыталась ухватить её руками, но Джулька была проворнее, бойчее, моложе хозяйки, и у той ничего не получалось - Джулька была ловка, как ртуть. Но зато веселья-то было, веселья! И хозяйка смеялась. Смех у неё был заразительный, девчоночий. Ни у кого не было такого звонкого смеха, как у хозяйки. И вот теперь хозяйки нет.
Джульке показалось, что из неё сам по себе, произвольно, вырывается крик, она поспешно зажала его зубами, застонала, как человек, отползла назад, с хрустом давя лапами стекла, потом резко приподнялась и прыгнула вперед, прямо на стекло.
Удар был сильный, стекло разломилось сразу на несколько частей, один из осколков вонзился Джульке в спину, но она боли не почувствовала и в брызгах осколков полетела вниз. В воздухе несколько раз перевернулась, через несколько секунд ударилась о промерзлый асфальт тротуара.
Впрочем, умерла Джулька чуть раньше, на несколько мгновений опередив удар - сердце у неё разорвалось ещё в воздухе.
ДУРА
У неё было редкое имя - Августа, которое ныне почти не попадается, сегодня в моде - Мария, Анна, Дарья, недавно я встретил даже Меланью ученицу девятого класса, обычную троечницу ничем не примечательной московской школы... Зато - Меланья! На такое имя всякий обратит внимание. На имя Августа, впрочем, тоже.
Всю жизнь Августа Пронина мечтала стать богатой. В советский период это было почти невозможно - богатыми были только академики, крупные писателя да военачальники с большим количеством звезд на погонах, не считая партийных деятелей, а Августа ни к одному из этих сословий не принадлежала; когда же в стране утвердился капитализм - неважно, что капитализм первобытный, - оказалось, что у Августы нет данных для того, чтобы заниматься коммерцией и стать богатой. Это было несправедливо. Августа проплакала два дня - взяла бюллетень и не вышла с расстройства на работу. Хоть и не заделалась она богатой, мечта эта продолжала в ней жить.
Когда-то Августа была романтической тоненькой девочкой с большим красивым ртом и длинными ногами, но потом время взяло свое, время всегда побеждает, и Августа погрузнела, глаза у неё выцвели, только рот по-прежнему оставался молодым, жадным до вкусной еды, питья, улыбок, а все остальное потускнело, - и все равно мужчины находили, что она привлекательна.
Личная жизнь у Августы не сложилась: было у неё три мужа и все ушли, оставив Августе двух детей - десятилетнего Игорька и восьмилетнюю Наташу. Родители последнего мужа, Алексея Семенюка, уехавшего за границу и словно бы провалившегося там под землю - он уже два года не подавал о себе никаких вестей, - прикипели к Августе, помогали ей, чем могли, и, поскольку у неё своих родителей уже не было, она почитала Ивана Олеговича и Ингу Тимофеевну Семенюков за своих родителей. Хотя к канувшему в нети мужу относилась так себе: что был, что не было его - все едино.
В тот день она проснулась рано, включила тихонько радио, чтобы не разбудить детей, послушала, о чем там судачат в Государственной думе, с кем пообедал Ельцин, где и не очень, почем нынче доллар на бирже, помяла пальцами подглазья, без зеркала зная, что за ночь туда набежало немало новых морщин, вздохнула: как всегда глодала одна проблема - деньги. Не хватало, чтобы купить Игорьку обновку к школе, а Наташке - приличное платье с туфельками в придачу - на ладном низком каблучке, нарядными, Августа уже присмотрела туфли в магазине, очень они ей понравились; нужное платьице, из красивой ткани-шотландки тоже было на примете - да, к сожалению, кошелек у неё никак не толстел...
И себе надо бы что-нибудь купить. Неплохо бы новую юбку, модную, из двух штанин, вся Москва уже в этих юбках переходила, ещё - новые бы туфли, поскольку старые на ладан дышат.
Требует ремонта холодильник: истрепалась резиновая прокладка в дверце, не держит совсем, худая... Да и хоть раз в неделю покупать что-нибудь вкусненькое - детям, старшим Семенюкам - шейку, карбонат, твердую, способную долго храниться очень вкусную колбасу, шоколадки "баунти", о которых детям все уши прожужжал телевизор в своих рекламных роликах, - в общем, соблазнов много, а возможностей ноль целых, ноль десятых...
Было тоскливо, виски стискивало что-то жесткое, горячее, в горле тоже было горячо. Августа прокашлялась, потянулась к телефону, набрала номер своей закадычной - ещё в институтскую пору держались друг дружки приятельницы Лены Либиной.
- Ленок, - проговорила она жалобным тоном, - мне плохо.
- Ты чего, Августа? - встревожилась Лена. - Ты держись, Августа! Ты это... не падай духом, будь огурцом, Августа!
Августа молчала: не могла говорить. Было обидно. За проигранную жизнь, за непутевых мужей, норовивших сесть ей на шею, за то, что тоннель, по которому она бредет в темноте, тянется, тянется и в конце света не видно...
- Августа! Августа! - надрывалась тем временем Лена.
- Ну, я Августа, - наконец справившись с собою, отозвалась та.
- Что случилось, Августа?
- Денег нет, ребятам не могу купить обновку, еды не хватает, сама хожу в обносках, все валится из рук, не знаю, что и делать, - тоненьким дребезжащим голосом пожаловалась подруге.
- Господи, да у всех нет денег, - бодрым тоном воскликнула Лена, - у девяноста восьми процентов из ста, но это не повод для того, чтобы плакать. Надо барахтаться, барахтаться, поэнергичнее бить лапками - и обязательно собьется масло.
- Знаю я эту притчу. Из воды масло не собьешь. А сметану туда, где я барахтаюсь, никто не спешит наливать. Без сметаны масла не будет.
- Не дрейфь, подруга, мы с тобою обязательно что-нибудь придумаем и пробьемся! - Настроение у Лены было совсем иное, чем у затосковавшей Августы. - Ты телевизор каждый день смотришь?
- К сожалению, каждый, - Августа вздохнула, - хотя и не надо бы. Сплошная американщина по всем программам, какую ни включи. И все про одно как у них хорошо, а у нас плохо.
- И рекламу смотришь?
- И рекламу смотрю. Пустое все это, обман сплошной. Впаривают гнилую обувь, стиральный порошок черт-те из чего, колбасу, сваренную из мыла пополам с картоном. Да и выдумки никакой.
- Погоди, погоди! - перебила её Лена. - Тут вот какая штука объявилась - "ЖЖЖ" называется... Фирма три "Ж".
- Я девушка старенькая, с соображением у меня туго, объясни, что это такое, - попросила Августа.
- Контора, которая берет деньги у населения и крутит их в разных фирмах, банках, не знаю, где... Но суть не в этом. Берет она у тебя сто тысяч, через неделю возвращает сто сорок, через две недели - двести и так далее. Ставки все время растут... Я попробовала - мне понравилось, дело стоящее. Может, и ты попробуешь?
- А получится? - нерешительно, дрогнувшим голосом спросила Августа.
- У всех получается, и у тебя получится, - убежденно проговорила Лена, - тут ума большого не надо: вкладывай деньги и регулярно снимай сливки!
Августа, прокашлявшись, вздохнула: хоть слезное состояние и не проходило, но легче все-таки сделалось, сердце перестало щемить, комок в горле понемногу рассасывался. Она обнаружила, что все ещё сидит в постели, опустив ноги на холодный пол.
- Спасибо тебе, Ленок, - сказала она, - я отключаюсь. Пора на работу. А насчет этого самого... "жижижи" я подумаю.