Страница 27 из 33
БАРДЫЧЕНКО: – Вот я и слушаю. Только художники у тебя больно чудно прозываются. Может, все-таки, Кустодиев? И Петров-Водкин?
МНОГОПОДЛОВ: – Пардон! Прошу снисхождения: мой Ксаня пока еще только практикант, кончает заочную школу Богописания по классу преподобного профессора Доффенни, так что вы уж его на абардак не берите – помилосердствуйте… Должен, знаете ли, питаться – потребности организма и так далее…
БАРДЫЧЕНКО: – Что это сегодня вас всех на Диккенса поволокло?
МНОГОПОДЛОВ: – Гдей-то ты у меня его узрел?
БАРДЫЧЕНКО: – Вся последняя фраза дословно – чистый Пиквик-Джингль!
МНОГОПОДЛОВ: – Эрудицией давишь членов коллектива? Смотри, отскочет! А Ксаню мово не тронь, он у нас перспективный богомаз!
БАРДЫЧЕНКО: – Впотьмах и гнилушка светится!
МНОГОПОДЛОВ: – А тебе одни прожектора подавай? Зато старателен и верен беспредельно…
КСАНЯ КОБЕЛЕВ: – Без чести предан!
ОТПЕТОВ (Многоподлову): – Гляди-ка, и девиз твой перенял!
МНОГОПОДЛОВ: – Наш человек!
БАРДЫЧЕНКО: – Только как у него все-таки с серым веществом?
МНОГОПОДЛОВ: – Заладила ворона дерьмо мороженное долбить!
КСАНЯ КОБЕЛЕВ: – Чего-чего, а серого вещества у меня навалом!
ОТПЕТОВ: – Молодец! Будь опорой Дугарьку, а за нами служба не пропадет… А ты, Бардыченко, не лютуй – к соискателям и просителям нужно с разбором, чтоб своего не упустить.
КСАНЯ КОБЕЛЕВ: – Без чести предан!
ОТПЕТОВ: – Что у нас в «разном»?
«Разным» у них называется последний пункт повестки – заключительная часть БРЕДколлегии, когда планы и макеты номеров уже рассмотрены, и все начинают мордовать друг друга. В этом тоже драматургия Отпетова – чтобы каждый знал свое место. Он «педалирует» в нужные моменты, поддерживая то одного, то другого, второстепенным элементом в «разном» служат разные хозяйственные дела.
БАРДЫЧЕНКО: – «Разное» – только на закрытую…
ОТПЕТОВ: – Открытую закрываем, закрытую открываем! Очистить помещение! Не из членов Редактурной Думы остаться одному Афишкину.
Все лишние покидают кабинет…
БАРДЫЧЕНКО: – У Минервы организационный вопрос.
ОТПЕТОВ: (Минерве) – Самостоятельно решить не можешь?
МИНЕРВА: – Не могу, кормилец, из сил выбилась, ночи не сплю, кручусь словно веретено – внутренние сложности у меня в отделе, не побоюсь произнести – оппозиция! Приказываю разработать опаскудство, а она бунтуется… Прямо-таки сизифовы муки!
ОТПЕТОВ: – Кто посмел?
МИНЕРВА: – Изида Семенова.
МНОГОПОДЛОВ: – Развела ты у себя, окромя кактусов, еще и платонический сад, мать моя. Гони ее взашей!
МИНЕРВА: – Кабы так просто – давно бы я ее пошарила, сама не дура. Законов навыпускали на нашу голову, без согласования и выгнать нельзя! Я уж и добром с ней пыталась: – «Изыди, – говорю, – Семенова!» А она мне нагло: – «Не изыду – имею полное право быть!». И на образ показывает: мол, побойся Бога! А чего мне на него смотреть? Что я Его – не видала?
– «Иначе, – говорит, – в суд подам, все равно он меня восстановит».
ТИХОЛАЕВ: – Не подаст, грозится только – с судом волынки много!
ОТПЕТОВ: – Черт ее знает, может и подать.
МИНЕРВА: – Слишком уж мы милосердие распустили, видит Бог, доведет она меня до инфартука. Не выдержу я долго! Решай, кормилец – или я, или она, иначе из окна выкинусь!
ОТПЕТОВ: – Только не из моего…
МИНЕРВА: – Мне уже все равно…
ОТПЕТОВ: – А мне не все.: Потом в епархии неприятности. Изиду изымем под сардинку, в рабочем порядке. Переведем ее к Верову-Правдину на светскую хронику, он ее по командировкам так загоняет – сама через год убежит.
ВЕРОВ-ПРАВДИН: – На что мне такая перештановка? У меня и ставки ниже – не пойдет она,
ТИХОЛАЕВ: – Как миленькая пойдет – не на улицу все же, и судиться при такой ситуации не решится – это всегда рисково, а у нее как-никак дитя…
ОТПЕТОВ: – Дипломат! Так и решили. Теперь ты, Минерва, спокойно спи, а она пусть веретенится…
БАРДЫЧЕНКО: – Чавелла заявку на поездку подала – хочет посетить Республику Свенту.
ОТПЕТОВ: – Тема?
ЧАВЕЛЛА: – «Красота деловой женщины» – о работе ихней косметической индустрии.
ВЕРОВ-ПРАВДИН: – Космической?
ЧАВЕЛЛА: – Кос-ме-ти-чес-кой!
ОТПЕТОВ! – А на кой она тебе сдалась?
ЧАВЕЛЛА: – Косметика у меня кончилась – даже в косметической сумочке – хоть шаром, а коллекцию мыла разорять не могу – лучше немытой ходить буду!
ТИХОЛАЕВ: – Не завонялась бы, мать моя!
ЧАВЕЛЛА: – Потому и прошусь. Ай шуд лайк! – это по-аглицки «Мне бы хотелось». Вашим-то дражайшим тоже кой-чего привезу.
ОТПЕТОВ: – Я не возражаю. Надо уважить. Вообще всем советую побольше ездить, а то сидите тут, киснете, живой жизни не видите. Надо знать, что в мире делается. Я все самое главное в путешествиях узнаю – вот недавно, к примеру, будучи проездом через Бердичев, узнал, что там Бальзак венчался.
БАРДЫЧЕНКО: – От Чебутыкина?
ОТПЕТОВ: – Что еще за Чебутыкин такой?
БАРДЫЧЕНКО: – Полковой доктор.
ОТПЕТОВ: – Сам ты доктор. Я с мелюзгою, а тем более с коновалами, не общаюсь. Мне это сам Городской голова рассказал – у них в анналах все записано, и я тоже записал себе это в книжечку…
ВЕРОВ-ПРАВДИН: – Что да, то да! Я лично всегда с удовольствием Ваши путевые заметки читаю, взять хотя бы последние – «Марсианский дневник». Как Вы, шеф, эту Марсилию раздраконили – я вот уже до седьмых волос дожил, а никогда бы не догадался, что жизнь такого большого города можно из окна автобуса изучать! А как точно сказано:
– «Под крылом нашего самолета лежал голубой Атлантический океан» – какой выпуклый образ!
МНОГОПОДЛОВ: – Простенько, но со вкусом…
ГЛАНДА: – Папуленька просто душка!
ЧАВЕЛЛА: – Ах, как бы я хотела научиться так писать!
МИНЕРВА: – Чтобы так писать – надо иметь право!
МИТЬКА ЗЛАЧНЫЙ: – А какие снимочки – вроде ни резкости, ни композиции, а прямо-таки завораживают непосредственностью восприятия и самовыражения! Удивительная самобытность! Я вот сам, почитай, полвека снимаю, но таких высот не достиг.
ОТПЕТОВ: – Кстати, что там с обложкой-то? За что несли?
БАРДЫЧЕНКО: – Как я уже сказал, звонил сам Зам и ругался, почему у нас на обложке молящаяся дева так изображена?
МНОГОПОДЛОВ: – А что в ней, пардон, особенного? Что нам шьют?
БАРДЫЧЕНКО: – Сказали, что мало того, что молебен сзаду показан, так еще и точка такая низкая, что богомолицина задница превалирует над содержанием. Образа Господнего за ней не просматривается.
ОТПЕТОВ: – А ты что ответил?
БАРДЫЧЕНКО: – Сказал, что не Копенгаген… Тогда они начали кого-нибудь из начальства требовать, а никого не было. Осерчали они, похоже, зачастили что-то по латыни, про какие-то другие наши прошлые материалы – в имперфекте, стало быть… Так слов самих я не разобрал, но произношение было матерное…
ОТПЕТОВ: – Кто снимал обложку?
МНОГОПОДЛОВ: – Богомаз Олексий Злостев.
ОТПЕТОВ: – На превеж его!
ГАННА (в селектор): – Злостева на правеж!
Входит Злостев и становится навытяжку у конца стола со стороны двери. Все молча рассматривают его с большим интересом. Злостев испуганно моргает, непрерывно шмыгает носом.
ОТПЕТОВ: – Отличился?
ЗЛОСТЕВ: – Виноват, батюшка!
ОТПЕТОВ: – В чем виноват – знаешь?
ЗЛОСТЕВ: – Ума не приложу…
ОТПЕТОВ (показывает обложку): – Твоя работа?
ЗЛОСТЕВ: – Моя, батюшка. Скажи, чем не угодил-то? И цвет вроде неплох, и композиция – диганаль, и снято резко – полная волосянка.
ОТПЕТОВ: – Ежели волосянка – тогда конечно! Композиция, говоришь? А задница почему у тебя вся на передний план выперла?
ЗЛОСТЕВ: – У меня?
ОТПЕТОВ: – Да не у тебя, а у богомолицы твоей паршивой!.. Хлебаем теперь из-за тебя!
ЗЛОСТЕВ: – Раккурс такой получился, батюшка. Больше не повторится…
ОТПЕТОВ (Многоподлову): – Вот и уезжай после этого! Как меня нет, всегда чего-нибудь наковыряете. Ты в номер, эту фотку поставил?
МНОГОПОДЛОВ (недослышав): – Мой грех – бес попутал. Так точно – было поставлено…