Страница 3 из 4
4 Энергичная защита ценностей других и признание плюрализма. Установка либерального принятия моделей поведения, убеждений и ценностей других (Большой толковый психологический словарь. Т. 2. М., 2000. С. 363).
5 Терпимость к иного рода взглядам, нравам, привычкам. Признак уверенности в себе и сознания надежности своих собственных позиций, признак открытого для всех идейного течения, которое не боится сравнения с другими точками зрения и не избегает духовной конкуренции (Философский энциклопедический словарь. М., 1997. С. 457).
6 Позиция тех или иных политических сил, выражающая их готовность допускать существование инакомыслия в своих рядах; проявление готовности прислушаться к мнению политических противников, стремление их переубедить (по одним вопросам – средствами логической аргументации; умение признать правоту их позиций – по другим) (Политология: энцикл. словарь. М., 1993. С. 375).
7 Существенный компонент свободы совести, принцип подхода к последователям любого религиозного течения, мировоззренческих систем, характеризуемый (как минимум) отсутствием дискриминации, ущемления прав по вероисповедальному, мировоззренческому признаку. Степень уважительного, спокойного и доброжелательного отношения между приверженцами разных религий, между верующими и неверующими предопределяет уровень культуры людей, цивилизованность общества и государства. Необходимое условие сотрудничества различных конфессиональных течений во имя нравственного здоровья и блага всего общества» (Словарь религии народов современной России. М., 1999. С. 512).
8 Терпимость, снисходительность к чужим мнениям, верованиям, поведению, обычаям, культуре, чувствам, идеям, один из основных демократических принципов, неразрывно связанных с концепциями плюрализма, свободы и прав человека, важный признак общей и политической культуры (Культурология: энцикл. словарь. Ростов н/Д, 1997. С. 488).
Задание 3. Познакомьтесь со статьей Н. А. Купиной, О. А. Михайловой. Выделите аспекты феномена «толерантность», актуальные для лингвистики и лингвокультурологии.
Актуальность проблемы толерантности для коммуникации, и в частности для речевого общения, определяется современным состоянием общества. Развитие общества, цивилизации, глобализация мира, социальные и социокультурные преобразования ставят целый ряд новых вопросов перед лингвистикой. Для России особенно существенным в этом плане является последнее десятилетие XX века, изменившее социальную структуру общества, принципы взаимодействия его членов, роль средств массовой информации и в какой-то мере сам менталитет российского народа.
Еще в первой четверти XX века была разработана философская концепция, в основе которой лежит понятие мирной жизни [Розеншток-Хюсси 1994]. Был осознан замкнутый круг насилия: необходимость ограничить проявления естественной агрессивности человека приводит к созданию властных структур. «В то же время эти структуры становятся новым источником той же деструктивности, ради обуздания которой они были созданы» [Гусейнов 1992: 76]. Заканчивающееся столетие породило философию ненасилия и ненасильственные движения, призванные разорвать этот круг.
Исследование категории толерантности со стороны лингвокультурологии предполагает выделение нескольких составляющих: во-первых, изучение сущности, природы и особенностей речевой коммуникации; во-вторых, исследование современного состояния культурно-речевой ситуации в обществе (в России); в-третьих, определение коммуникативных прав и обязанностей носителей языка и, в-четвертых, выработка рекомендаций «лингвистической терапии». В последнее время речевая коммуникация как самостоятельный объект лингвистики приобретает особую актуальность. При этом осознание подчиненного характера собственно речевой коммуникации по отношению к коммуникации как целому заставляет исследователей переходить к интеракционным моделям коммуникации, изучать не только речь, но и речевые события (простые и сложные) как структурные формы коммуникации, придавать особое значение взаимодействию вербальных и невербальных инструментов общения. Еще в конце 20-х годов нашего столетия М. М. Бахтин обозначил связь языковых проявлений с областью социально-психологического бытия людей. «Словесный компонент поведения, – писал он, – определяется во всех основных существенных моментах своего содержания объективно-социальными факторами. Социальная среда дала человеку слова и соединила их с определенными значениями и оценками, социальная же среда не перестает определять и контролировать словесные реакции человека на протяжении всей жизни» [Бахтин 1927: 85].
В любом акте речевого общения коммуниканты преследуют определенные неречевые цели, которые в конечном счете регулируют деятельность собеседника [Оптимизация 1990; Речевое воздействие 1990]. Естественно, что разные типы дискурса различаются по интенсивности воздействия. Так, Р. Лакофф выделяет такие противопоставленные по этому критерию типы – «обычный разговор» и «персуазивный дискурс». Безусловно, всякая дихотомия применительно к языку условна, но, тем не менее, функция убеждения ярко маркирует некоторые типы дискурса, например лекция, политическая риторика. В отличие от персуазивного дискурса обычный разговор затевается не ради того, чтобы убедить (хотя это не означает, что мы не убеждаем или не стараемся убедить партнера). Лакофф иронически замечает по этому поводу: «Маловероятно, что после обычного разговора мы можем подумать: “О, это была отличная беседа! Я убедил Гарри, что летучие мыши едят кошек!”» [Lakoff 1982. Цит. по: Иссерс 1999: 21]. Речевое общение, взятое в аспекте его целенаправленности, мотивационной обусловленности, понимается как речевое воздействие.
Феномен речевого воздействия связан в первую очередь с целевой установкой говорящего – субъекта речевого воздействия. Быть субъектом речевого воздействия – значит регулировать деятельность своего собеседника. Важным оказывается вопрос о типах и способах речевого воздействия. В современных исследованиях можно выделять две точки зрения на сущность речевого воздействия. Так, в работах [Баранов, Паршин 1986; Блакар 1987; Почепцов 1987; Федорова 1991; Карасик 1992; Тарасова 1992] исходной посылкой является понимание речевого воздействия как однонаправленного, неравноправного действия: партнер по речевой коммуникации выполняет пассивную функцию, воспринимая воздействие со стороны говорящего. Существует иной взгляд, сближающий речевое воздействие и речевое взаимодействие. В основе такого понимания лежит концепция «идентификации» Кеннета Бурка. Процесс общения на естественном языке есть «совокупность процедур над моделями мира… участников ситуации общения» [Баранов 1990: 11], при этом изменение структур знаний отмечается у обоих коммуникантов.
Причины несовпадения исходных постулатов кроются в онтологии самой коммуникации (в том числе и речевой), которая может осуществляться и как активное воздействие, направленное на то, чтобы заставить «другого» действовать в интересах говорящего, и как кооперативное общение, в котором каждый из участников учитывает интересы противоположной стороны. Взаимодействие партнеров может развиваться, таким образом, по одному из двух возможных вариантов. Первый – конгруэнция – представляет собой нарастающее подтверждение взаимных ролевых ожиданий партнеров, быстрое формирование у них общей картины ситуации и возникновение эмпатической связи друг с другом [Шибутани 1969]. Второй – конфронтация – есть, напротив, обоюдный (или односторонний) «обман» ролевых позиций, несовпадение в понимании и оценке ситуации и, как следствие, возникновение антипатии друг к другу.
Тип речевого взаимодействия можно определить по его исходу [Хаймс 1975]: достигнута ли коммуникативная цель, т. е. было общение эффективным или неэффективным (в связи с этим возникает важная проблема эффективности общения как сохранения равновесия [Стернин 1995]). При этом тип речевого взаимодействия оказывается фактором мотивационного психического состояния субъектов общения и источником соответствующего поведения. Неслучайно в современных исследованиях важное место занимает проблема качества общения, в частности речевая агрессия и, в оппозиции, толерантное общение.
В последнее время лингвисты обратились к изучению феномена вербальной агрессии в разных коммуникативных сферах, поскольку современное российское общество – это сплошное поле фрустрирующих ситуаций, и оно далеко от ненасильственного разрешения проблем. Одной из черт, характеризующих функционирование современного русского языка, является усиление отношений враждебности, агрессивности между участниками общения, что проявляется в таких речевых действиях, как наклеивание ярлыков, обыгрывание имени объекта речевой агрессии, нагнетание отталкивающих сравнений и ассоциаций, смакование непривлекательных и неприятных для объекта речевой агрессии деталей, подробностей, обстоятельств и др. Л. П. Крысин пишет: «В наши дни чрезвычайно высок уровень агрессивности в речевом поведении людей. Необыкновенно активизировался жанр речевой инвективы, использующий многообразные средства негативной оценки поведения и личности адресата – от экспрессивных слов и оборотов, находящихся в пределах литературного словоупотребления, до грубо просторечной и обсценной лексики. Все эти особенности современной устной и, отчасти, книжнописьменной речи – следствие негативных процессов, происходящих во внеязыковой действительности; они тесно связаны с общими деструктивными явлениями в области культуры и нравственности» [Крысин 1996: 385–386].
Исследования вербальной агрессии как формы речевого поведения ведутся в разных направлениях. Во-первых, выявляются виды речевой агрессии: активная прямая, активная непрямая, пассивная прямая и пассивная непрямая речевая агрессия, а также ступени речевой агрессии [Купина, Енина 1997]. В связи с этим разрабатывается классификация коммуникативных типов языковых личностей [Седов 1996; 1999]. Установка на конфликт, конфронтацию характеризует выбор поведения с активным воздействием на партнера по коммуникации, с доминированием роли говорящего, с использованием негативных средств речевого общения, с нарушением коммуникативных норм.
Во-вторых, изучаются коммуникативно-речевая дисгармония и коммуникативные стратегии в ситуации конфликта [Иссерс 1999; Михальская 1996; Седов 1996; Шалина 1998]. Речевое поведение в такого рода коммуникации обнаруживает стратегии подчинения, являющиеся языковыми «инструментами власти» (Р. Блакар). Агрессивный речевой акт «служит для манифестации или установления социальной асимметрии… При различии в социальном статусе агрессора и жертвы первый прибегает к агрессивным речевым актам для самоутверждения и для того, чтобы добиться от жертвы подчинения… Это значит, что агрессивный речевой акт есть, прежде всего, инструмент создания и поддержания социальной иерархии» [Михальская 1996: 165].
В-третьих, исследуются современные дискурсы, в особенности прагматические дискурсы, наиболее подверженные агрессивности. Так, повышенный интерес вызывает политический дискурс [Политический дискурс… 1997, 1998, 1999, 2000; Шейгал 2000], в котором знаки вербальной агрессии, в частности маркеры «чуждости», приобретают особую значимость. Исследователи выделяют типы современного политического дискурса, анализируют речевое поведение конкретных политических лиц.
Кроме того, большое внимание уделяется публицистическому дискурсу, в частности проблеме речевой агрессии в средствах массовой информации [Какорина 1996; Михальская 1996; Речевая агрессия 1997; Сковородников 1997]. Л. М. Майданова, учитывая составляющие коммуникативного акта, выделяет несколько случаев речевой агрессии в СМИ: 1) автор своим материалом прямо призывает адресата к агрессивным действиям против предмета речи;
2) автор своим представлением предмета речи вызывает или поддерживает в адресате агрессивное состояние; 3) автор агрессивно вводит предмет речи в сферу адресата и побуждает его совершить неагрессивное, но прямо или косвенно выгодное адресату действие [Речевая агрессия 1997: 10]. В-четвертых, выявляются и описываются языковые средства, являющиеся маркерами агрессивного речевого поведения. К ним относится, например, явление дисфемизации – нарочитое употребление грубых, вульгарных, стилистически сниженных слов и выражений с целью дискредитации личности, формирования восприятия объекта как подозрительного и нежелательного, вызывающего неприязнь, отвращение или ненависть. В качестве дисфемизмов могут использоваться жаргонизмы и просторечие. Обращение к просторечным и жаргонно-просторечным единицам в речи носителей среднелитературного типа речевой культуры рассматривается учеными как отторжение стандарта [Химик 2000], нарушение норм – языковых, стилевых, коммуникативных.
И наконец, вербальная агрессивность осмысляется в аспекте экологии языка как выражение антинормы [Скворцов 1996]. Современное состояние общества характеризуется процессом размывания норм, в том числе и норм речевого общения. И поскольку агрессия рассматривается как «инстинкт борьбы, направленный против собратьев по виду, у животных и у человека» [Лоренц 1992: 5], и является одной из возможных (вероятно, наиболее простой для индивида) реакций на самые разнообразные ситуации, следовательно, и речевая агрессия как реакция на вербальные и невербальные раздражители, возникающая при напряженности в общении, возникает достаточно легко. Напряженность в общении может создаваться коммуникантами как преднамеренно, так и не преднамеренно, а «вследствие незнания этикетных, конвенциональных норм и принципов общения, культурных стереотипов. При контакте разных речевых культур напряженность выступает как… следование групповым и индивидуальным нормам, не совпадающим между собой или с нормами общекультурными» [Шалина 2000: 275]. Без специальных усилий напряженность разрешается чаще всего в агрессивный речевой акт, тогда как нейтрализация ситуации риска предполагает взаимное приспособление либо адаптацию, когда хотя бы один из коммуникантов пытается обойти препятствие. Отсюда следует, что ненасильственные действия требуют подготовки, и в центре внимания оказывается образование: «Процесс образования… имеет своей целью мир между классами, между группами людей разного исторического времени» [Розеншток-Хюсси 1994: 37]. Таким образом, чтобы ненасилие стало составной частью менталитета, а толерантность как состояние возобладала над агрессивностью, необходима серьезная психологическая и речеведческая работа и длительный период активного обучения и воспитания.
Лингвокультурология видит источник толерантности в гуманизации общения, в соблюдении личностью своих речекоммуникативных прав и обязанностей. Ненасильственная деятельность «является обязательством достигать целей, не выходя за нравственно дозволенные рамки, не прибегая к такому испытанному оружию зла, как насилие» [Гусейнов 1992: 78].
Одной из наиболее значимых функций культуры признается нормативная функция. Культурно-речевая регламентация обеспечивает единство этноса, и в нормах речи выражается «социальный оптимум» (Ю. М. Скребнев). В современных исследованиях, в частности в работе Т. В. Матвеевой [2000], речедеятельностная норма общения «предстает собранием речекоммуникативных обязанностей и прав личности» [Там же: 49]. Обладая определенными правами, личность, в соответствии с коммуникативными конвенциями, должна соблюдать предписанные ей обязанности. «Фундаментальной же ценностью речевой культуры личности и общества в целом является, вероятно, соблюдение баланса прав и обязанностей обеих сторон речевого общения» [Там же]. Нормы речевого взаимодействия опираются на национальную культурно-речевую традицию и реализуются через культурные стереотипы. «Каждый культурный стереотип представляет собой сложное соединение социального и индивидуального, освященное национальной традицией как социально благоприятное, гармонизирующее речевое действие или речевое средство» [Там же: 46]. Стереотипы выступают как стабилизаторы общества. Поскольку функциональное поле стереотипов – граница сознательного/бессознательного в психологии человека, это делает их очень устойчивыми и препятствует их быстрой смене. В то же время стереотипы выступают первым фактором оценки социальными группами друг друга. Процесс стереотипизации осуществляется в соответствии с нашей шкалой ценностей. И если разница в ценностных шкалах слишком велика, возникают стереотипы, негативно влияющие на процесс коммуникации и ее результат.