Страница 2 из 6
Все учение Будды направлено на духовное развитие. В то же время буддийское искусство развивает доброту. И эта доброта – то, чего нам не хватает в современном мире. Полагаясь на традиции, с одной стороны, и анализируя процессы, происходящие сегодня, с другой, мы получаем целостную картину. Так же мы понимаем развитие изучаемого объекта. А благодаря тому факту, что искусство связано с духовными общечеловеческими ценностями, для нас очень важно иметь представление о ситуации в перспективе.
Я счастлив, что ведущие мировые ученые собрались здесь для того, чтобы применить этот метод для решения вопросов современного искусства. Я думаю, наш симпозиум послужит развитию общечеловеческих, гуманитарных, духовных и моральных ценностей.
Еще раз приветствую всех собравшихся и желаю вам плодотворной успешной работы!
Локеш Чандра
БУДДИЙСКОЕ ИСКУССТВО: ИНТЕРНАЛИЗАЦИЯ И ИННОВАЦИЯ
© Локеш Чандра, 2015
Я сажусь изложить свои мысли об инновациях и традициях в буддийском искусстве на священной земле Бурятии, но темнеющее небо над Агинским дацаном и разрывающие мне сердце слезы, которые струятся по лицу Пандидо Хамбо-ламы, держат меня в плену культурного геноцида догмы. В зловещей тишине Его Святейшество написал на листке бумаги на тибетском: «Все сожжено, все ксилографы и тханки». Внезапно он выхватил у меня из рук бумагу, свернул ее и спрятал в своем рукаве. Сдерживаемые страдания вырвались наружу душераздирающими слезами, стекающими по спокойному лицу Хамбо, озаренному светом глубокого знания и сияющему надеждой на передачу традиции Майтрейи в ближайшем будущем, передачу, которая бы вновь гарантировала процветание Дхармы в его земле Ваджрапани.
Когда я был в Иволгинском дацане, я спросил, можно ли посетить Агинский дацан, о чьей славе я слышал еще будучи десятилетним ребенком от своего отца, профессора Рагху Вира. Наше традиционное образование на санскрите состояло в изучении грамматики, логики и поэтики, дополненных эпической поэмой «Рагхувамша» Калидасы. Санскритский текст по логике был очень сложным, поэтому отец дал мне «Буддийскую логику» Ф. И. Щербатского. Я не мог разобраться в этой гениальной работе, но меня поразил в ней один факт – Агинский дацан был местом сосредоточения колоссального знания, и однажды когданибудь я поеду туда учиться. В моем ограниченном понимании Агинский дацан был Оксфордским университетом буддийского мира, особенно после того, как университет Наланды был сожжен и стерт в порошок. Когда я был в Агинском дацане в 1970-е гг., я видел уцелевшие остатки его огромной библиотеки и прекрасные свитки тханок. Я хотел отдать дань уважения тому месту, где тысячи манускриптов стали жертвами огня. Пандито Хамбо-лама Ж. Д. Гомбоев указал на это место, остановившись на безопасном расстоянии, чтобы случайно не нарушить закон земли, и я пошел один. Я не увидел никаких следов пожара, но земля была черной. Природа не лжет. Я поклонился, взял немного земли и вернулся к Хамбо-ламе, который взял у меня священную землю и вернул ее обратно. Он был глубоко тронут и, наверное, вспоминал, с каким варварством был разрушен его родной дацан. Тщательно сдерживаемые в течение всего дня чувства, скрываемые под маской тишины и твердости, прорвались наружу вечером, когда, оставшись вдвоем, мы наблюдали за прекрасным вечерним небом, погружающимся в ночную тьму. Мы были наедине, вокруг не было никаких строений, которые могли бы быть напичканы секретными прослушивающими устройствами, и Хамбо-лама мог дать волю своим рыданиям. В те времена не было даже «свободы молчать». Вот такой была моя встреча с Агинским дацаном. Он и сейчас обитает в моих мечтах о великом будущем, которое я не увижу. Хамбо-лама подарил мне потрясающую тханку Калачакры из Агинского дацана, и я дорожу ей как светом Дхармы и как символом любви Пандито Хамбо-ламы, сияющей подобно алмазу. Это громкий львиный рык его абсолютной тишины.
Профессор П. Б. Балданжапов был моим постоянным спутником во время поездок в Бурятию. Человек глубоко верующий в душе, широко образованный исследователь, обладавший потрясающей коллекцией монгольских, маньчжурских, китайских и тибетских ксилографов и документов, он находился на постоянной службе КГБ, сопровождая меня как члена индийского парламента. Он хотел поделиться своими мыслями и рассказать мне о том, что случилось, но в молчании заключалась великая мудрость. Его талантливая дочь Ц. П. Ванникова написала книгу о буддизме в Бурятии «Земля Ваджрапани» (М., 2008). Она говорит о своей волшебной земле Бурят-Монголии в стихотворении. Вот несколько строчек из него:
На фронтисписе этой книги изображен свирепый Ваджрапани, столь милый сердцу монголов всех племен – бурятов, халкасов, ордосцев, тумэтов, калмыков и других, которые много лет назад были завоевателями мира. Страны Запада, боясь их вторжений, постоянно повторяли литанию: Domini, libera nos a Tartaris (Господи, спаси нас от татар) (ил. 1).
Так как местом проведения симпозиума стал храмовый комплекс «Ринпоче Багша» в городе Улан-Удэ, находящийся под патронажем досточтимого Ело Ринпоче, в земле Ваджрапани, то мне хотелось бы проследить эволюцию Ваджрапани в разных традициях и проанализировать инновации его иконографии в пространстве и времени. Эти иконографические трансформации поражают воображение: от фигуры эллинистического Зевса в искусстве Гандхары до свирепой демонической фигуры в Бурятии. В греческом мире Зевс был почитаем как повелитель богов и людей. Даже если город поклонялся другому божеству, Зевс занимал главенствующее место. Олимпийский храм имел колоссальную по размеру статую Зевса из золота и слоновой кости. Когда буддизм распространился в районе Гандхары, для которой были характерны ярко выраженные эллинистические традиции, Будду стал сопровождать Зевс, изображаемый как Ваджрапани, в платье, обычно носимом сопровождающим лицом, – коротком хитоне, завязанном вокруг талии (ил. 2). В правой руке он держал конский хвост на ручке для того, чтобы отгонять мух, а в левой – ваджру. Он должен был привлекать сторонников Зевса к буддизму [Marshall, р. 47, fig. 63].
Упайя (ирауа), или стратегия интериоризации, была нацелена на популяризацию буддизма. Внешнее стало внутренним благодаря принятию чужих божеств. Это было постоянным процессом. Ашока превратил святыни, посвященные местным якшам (yaksas), в буддийские чайтьи (chaitya). Таким же образом в ламаистском мире местные сабдаги (sa.bdag) стали дхармапалами. С течением времени Индра ассимилировался в культ Ваджрапани. Это очевидно, например, в скульптурном изображении Ваджрапани, вырезанном из камня в пещерах Аурангабада примерно в VII в. [Saraswati, p. IVII, fig. 164] (ил. 3).
Каменная статуя примерно X в. в музее Наланды изображает Ваджрапани, восседающего на троне, одетого в орнаменты и украшенную драгоценными камнями корону [Ibid, fig. 166]. Ланкаватара-сутра говорит о Ваджрапани как об особом спутнике Будды.
Бхаясаджаявасту Мула-сарвастивада Виная из манускриптов Гилгита указывает, что Будда рассказывал Ананде о том, что он был в Уттарапатхе или районе Транс-Гандхары в сопровождении Ваджрапани с целью усмирения и обращения в буддизм необузданного Нагараджи Апалалы.
Это свидетельство роли Зевса в распространении буддизма на северо-западе. От милостивого изображения, которое мы видим в Музее азиатского искусства в Берлине, до внушающего ужас якши в бурятской иконографии – вот какое невероятное разнообразие форм есть в буддийском искусстве. В землях тибетского буддизма он превратился в свирепую фигуру, присутствующую в нескольких сакральных сюжетах, о чем я пишу в своем словаре буддийской иконографии.