Ласковый убийца

По окончании института Алексей Борисович целый год учительствовал: преподавал русский язык и литературу в старших классах. Его опять любили: ученицы очень пылко, но платонически, а учительница зоологии – после уроков в лаборантской, тоже пылко и закрыв замок на два – непременно на два – оборота: она была очень основательной женщиной. Что примечательно: будучи почти на двадцать лет старше, к тому же обремененная наличием супруга и двух детей, она тоже собиралась замуж за Алексея Борисовича. Напрашивается соответствующий вывод: видимо, подсознательный образ идеального (читай: надежного) спутника жизни более или менее одинаков у разных женщин.

Но речь не об этом. А вот о чем: одного года молодому педагогу хватило для того, чтобы окончательно убедиться, что он, высокопарно выражаясь, занимает не свое место в жизни; проще говоря – ненавидит детей и работу в школе. (Да к тому же совсем не хочет жениться на любвеобильной коллеге). И он позорно бежал – сломя голову и не оглядываясь.

Случаю было угодно привести Алексея Борисовича в редакцию газеты "Столичный комсомолец", которая всегда славилась невиданной демократичностью в отношении подбора молодых кадров: одно время туда брали всех, кто умел читать, считать и писать, а потом просто – всех.

Наступала эпоха гласности. Алексей Борисович встречал ее, находясь в авангарде тружеников бойкого пера – он избрал амплуа "скандального" журналиста, то есть пишущего исключительно о скандалах. Материала в ту пору (как, впрочем, и всегда в нашем возлюбленном отечестве – стараниями его верных сынов) было полно. И Алексей Борисович копался в нем самозабвенно – как петух в навозной куче на заднем дворе.

Так пришла известность. Наконец он собрался с духом и женился. Стали потихоньку расти гонорары. И вдруг… В один прекрасный (что за идиотское выражение: какой он, к черту, прекрасный?!) день у Алексея Борисовича появился конкурент: до той поры – вольный флибустьер, самостоятельно бороздивший под черным корсарским флагом грязные волны информационного океана, а ныне – решивший идти параллельным курсом с эскадрой "Столичного комсомольца" некто Ремизов Андрей Владимирович, семь футов ему под килем ("и семь раз по семь – над палубой", – злобствовал Алексей Борисович). Но… ничего не попишешь (опять дурацкая поговорка: как это журналист – и ничего не попишет?) – пришлось уступить свой фарватер более наглому и беспринципному, не имевшему даже зачатков совести – словом, более достойному.

Отныне все громкие скандалы самым подробнейшим образом освещались Ремизовым, а Алексей Борисович вел еженедельную рубрику "Криминальная хроника происшествий". Он появлялся в редакции все реже и реже, перестал общаться со старыми знакомыми, ну и, если уж вы непременно хотите знать с точностью до миллилитра объем той чаши позора, которую пришлось ему испить, то сообщаю – совершенно конфиденциально – что ходили разнообразные, но в целом похожие друг на друга слухи о якобы имевшем место бурном романе между Ремизовым и женой Алексея Борисовича, Наденькой. Впрочем, это только слухи, и за их обоснованность никто бы не поручился.

Понедельник начинался как обычно: Алексей Борисович проснулся от того, что зазвенел будильник. Не открывая глаз, Болтушко нажал на кнопку и повернулся на другой бок. В сладкой полудреме он провалялся еще полчаса. Он всегда так делал, и для этого специально ставил стрелку звонка на полчаса раньше, чем нужно. Наконец, взглянув на циферблат и убедившись, что лежать дольше нельзя, откинул одеяло и поплелся в ванную умываться.

Начиналась новая рабочая неделя: четыре дня подряд он будет собирать все пакости и гнусности, случившиеся в городе, а в пятницу после обеда сядет за статью, чтобы к вечеру сдать ее в набор, и тогда в субботнем выпуске она выйдет на последней странице целой полосой.

Болтушко чистил зубы и разглядывал себя в большое зеркало, висевшее на стене в ванной. Увиденным остался очень доволен.

Жена, Надя, уже убежала на работу, оставив на плите яичницу с помидорами, заботливо накрытую крышкой – чтобы не остыла – и записку на столе с неизменным "целую".

Они были женаты уже три года. Надя пришла в газету после окончания журфака университета. Ее сразу же взяли в штат: в основном – благодаря хлопотам Алексея Борисовича, находившегося тогда в зените своей славы. К сожалению, это продолжалось недолго: вскоре объявился Ремизов, и счастливая звезда Болтушко начала гаснуть. Обилие компромата, причем самого высококачественного, густого и липкого, который Ремизов один, а то и два раза в неделю щедро выплескивал на первые полосы "Столичного комсомольца", поражало самого Алексея Борисовича, а уж он-то считался мэтром жанра. А Ремизов – с первых же публикаций стал корифеем. Силы были неравны, и Болтушко, не дожидаясь, пока рефери выкинет девять пальцев и крикнет "аут!", ушел сам: сменил тему на более мирную и спокойную, и теперь писал еженедельный отчет о бытовых убийствах, а политику оставил Ремизову.

Однако на этом их противостояние не закончилось: злые языки (которых везде полно, не говоря уж о редакции крупной газеты, где сбор – достоверной и не очень – информации, ее анализ и последующее повсеместное распространение возведены в единственный принцип и смысл существования) стали судачить о чрезмерной взаимной симпатии Ремизова и Нади, жены Болтушко: якобы даже кто-то видел, как они целовались, а одна стареющая и не по годам экзальтированная дама, Богорубская, пишущая проблемные статьи на социальные темы, трагическим шепотом уверяла всех, что "они – любовники! Да-да! Уж можете мне поверить!". И хотя всерьез ее никто не воспринимал, а за глаза звали не иначе как Золушкой – тоже знаменитая падчерица – но все равно было неприятно.

Желая раз и навсегда пресечь эти гнусные слухи, Алексей Борисович задействовал все свои прежние связи и знакомства и пристроил жену корреспондентом на одном из маленьких телевизионных канальцев, тех, чью программу передач на неделю солидные газеты даже не печатают, оставляя это почетное право таким же маленьким, как и сами канальцы, газеткам.

Надя недолго была корреспондентом – скоро стала диктором, а спустя некоторое время – ведущей собственной еженедельной программы, что-то вроде "интервью с интересным собеседником". Такая уж у нее была особенность – всем нравиться, хотя порою казалось, что она не прикладывает к этому ни малейших усилий.

Алексей Борисович наспех позавтракал, обошел всю квартиру, проверяя, везде ли он выключил свет, запер дверь и спустился на улицу. У подъезда его дожидалась верная подруга – старенькая потрепанная "шестерка". Болтушко завел двигатель и медленно тронулся прочь со двора. С утра надо было заехать в редакцию, покрутиться там немного и потом, сославшись на необходимость "работы с источниками", свалить потихоньку домой. Именно так он и собирался сделать, но один телефонный звонок изменил его планы.

Только он успел явиться в редакцию, поздороваться со всеми знакомыми, которых встретил, проходя по бесконечным коридорам, отметить витиеватым комплиментом новую прическу у молодой журналистки из спортивного отдела, вернуть долг заместителю главного редактора и утвердиться наконец на своем законном рабочем месте – в крутящемся кресле у заваленного бумагами стола, как раздался этот телефонный звонок.

Алексей Борисович снял трубку:

– Редакция!

– Здравствуйте, – послышался женский голос, – будьте любезны, позовите пожалуйста, Алексея Борисовича.

– Я вас слушаю, – отчеканил Болтушко.

– Алеша, Коля погиб, – со слезами сказал голос.

Болтушко на мгновение замолчал, пытаясь сообразить, кому принадлежит этот голос и кто такой Коля.

Все женщины плачут более или менее одинаково – если, конечно, делают это искренне, без притворства. В спокойном состоянии женщина постоянно играет: ту или иную роль; стоит прислушаться повнимательнее, и сразу становится понятно, кто она на сей раз – пожирательница младенцев или бескрылая модификация ангела небесного. Но все это верно до известного предела, а именно до той поры, пока она может контролировать свои эмоции. А уж потом, когда эмоции начинают контролировать ее – лучше не слушать, отойти в сторонку и спокойно ждать, пока стихия успокоится: глупо плевать против ветра, особенно если он возникает совершенно неожиданно и так же быстро успокаивается.