Ласковый убийца

В редакции Ремизова заслуженно уважали: он действительно был асом журналистских расследований. Номер, в котором выходила его статья, раскупался гораздо быстрее – поэтому руководство газеты закрывало глаза на некоторые его… как бы это помягче выразиться – проделки. Одно было несомненно: что бы Ремизов ни принес – все пользовалось успехом у публики, все вызывало огромный интерес, как, впрочем, и любое разоблачение – достаточно вспомнить классику.

В последнее время работать стало немного полегче – помогала сложившаяся репутация "скандального" журналиста, и если раньше Ремизов гонялся за информаторами, то теперь они сами бегали за ним.

Не все из них были добросовестными: кое-кто пытался использовать прессу в личных целях – скомпрометировать конкурентов или наоборот, выставить себя в выгодном свете.

Поэтому Ремизов всегда тщательно проверял документы, которые попадали к нему – он прекрасно понимал, насколько велика может быть цена ошибки.

Обычная уголовщина его, как правило, не интересовала – изданий, специализирующихся на таких вещах, более чем достаточно. Нет, он любил глобальные разоблачения – чтобы поднятые им волны захлестывали самые "верхи".

Ремизов старался опубликовать добытые сведения как можно быстрее – так безопаснее; кто же будет убивать журналиста, если он уже все написал? Это равносильно открытому признанию своей вины.

Подлинники документов Ремизов хранил в надежном месте, а многочисленные компьютерные копии, записанные на дискеты, всегда были готовы разлететься – в случае необходимости – по агентствам, издательствам и телевизионным каналам.

Ремизов обладал мертвой хваткой и не поддавался ни на уговоры, ни на угрозы, хотя и тех и других в его адрес раздавалось немало.

Он шел по зданию редакции и опять здоровался с каждым встречным, даже если уже видел этого человека утром. Когда-то он специально целый месяц ходил к психиатру, наблюдал, как врач ведет прием, строит беседу с больными. Это помогло овладеть навыками правильного общения с людьми. Андрей Владимирович оказался талантливым учеником, и теперь мог за считанные минуты, перекинувшись всего парой фраз, найти общий язык с любым собеседником – очень ценное для журналиста умение.

Дойдя до кабинета заместителя главного редактора, Ремизов вежливо постучался. Вообще-то, они были на "ты", называли друг друга "Андрей" и "Виталик", но когда Виталий Вениаминович Спрогис "пошел на повышение", вопрос о соблюдении субординации возник сам собой. Поэтому в присутствии сотрудников редакции Ремизов обращался к Спрогису только как "Виталий Вениаминович", не дожидаясь, пока тот сам попросит его об этом. Сказывалась характерная черта Ремизова – он не терпел никакого давления, даже в самой мягкой форме.

– Да! – послышался из-за двери голос Спрогиса.

Ремизов вошел. Виталий был один в кабинете. Он увидел Ремизова, улыбнулся и поднялся ему навстречу.

– Акробату пера! Как дела? – воскликнул он – видимо, у Спрогиса было хорошее настроение.

– Шакалу ротационных машин! Мое почтение! – в тон ему отозвался Ремизов.

Приятели рассмеялись и пожали руки.

– Ну что? Как статья? – спросил Виталий, знаком приглашая Ремизова сесть напротив. – В среду напечатаем?

– Нет, – Ремизов решительно мотнул головой. – Не получится.

– Почему? – насторожился Спрогис. – У меня твоя статья уже в плане стоит. Ты же мне утром обещал, что к среде будешь готов.

– Понимаешь, – Ремизов не знал, что сказать – такие проколы случались с ним нечасто. – Понимаешь, не смог я накопать чего-нибудь такого… Нет подходящего материала.

– То есть? – не понял Спрогис. – Вообще нет?

Ремизов пожал плечами в ответ.

– Ты хочешь сказать, что статьи не будет ни в среду, ни в четверг, ни в пятницу? Так? – уточнил Спрогис.

Ремизов утвердительно кивнул.

– Ладно, – Спрогис развел руками – что ему еще оставалось делать? – Ну дай хоть что-нибудь. Ты же знаешь, у нас договор с рекламодателями. Два частных сыскных агентства и одно охранное хотят видеть свою рекламу только в тех номерах, где выходят твои статьи. Они за это деньги платят, а ты уже неделю не давал никакого материала. А сейчас заявляешь, что еще неделю ничего не дашь? Андрюха! Ну ведь без ножа режешь! Давай что есть!

Ремизов задумался:

– Виталь, нет ничего. Если б было что законченное – дал бы. А так – ничего нет. Может, скоро удастся нарыть что-нибудь интересное. Прошла кое-какая информация, но ее еще нужно проверить.

– И долго ты ее будешь проверять?

– Не знаю.

Спрогис покачал головой – он был сильно расстроен:

– Да, Андрей. Подставил ты меня. Как теперь выкручиваться? Придется в качестве неустойки в следующий раз им цену снижать. Процентов на двадцать. Клиенты солидные. К тому же постоянные. Имеют полное право быть недовольными. Ах, Андрей! Хоть бы предупредил заранее.

– Так вот – предупреждаю. Да ладно, ты не переживай раньше времени – может, к следующей неделе у меня что-нибудь появится. Кто знает? – утешал Ремизов шефа.

Спрогис с надеждой взглянул на него:

– Андрюха, правда! Ты уж постарайся! Ты…

В этот момент постучали.

– Да! – крикнул Спрогис. – Войдите!

Дверь бесшумно отворилась, и в кабинет аккуратно проник молодой журналист, пишущий на политические темы. Он пришел в "Столичный комсомолец" совсем недавно, из какой-то второразрядной газетки, и был принят в штат с испытательным сроком.

– Извините, Виталий Вениаминович! – тихо сказал он. – Вы заняты?

Журналиста звали Борис Туманов. Был он худенький, белобрысый и некрасивый. Но в этой пустяковой – иначе и не скажешь – внешности имелось нечто особенное. Какой-то азартный блеск в глазах. Туманов принадлежал к великому племени охотников, но только опытный взгляд таких матерых волков, как Спрогис или Ремизов, мог это заметить.

Подрастающий хищник прикрыл узкой ладошкой рот и, сгибаясь в позвоночнике, прошелестел:

– Я могу зайти позже.

– Нет, нет. Проходите. Мы, в общем-то, уже закончили, – пригласил его Спрогис. И, обращаясь к Ремизову, – Андрей Владимирович, я вас прошу. Уж постарайтесь! Ладно?

Ремизов встал, машинально огладил пиджак, пальцами проверил пуговицы (нижняя всегда должна быть расстегнута – иначе примут за швейцара и начнут кидать рубли в руку), сдержанно ответил:

– Конечно, Виталий Вениаминович. Я сделаю все возможное.

– Спасибо, – Спрогис остался сидеть. – До свидания, – он не стал протягивать Ремизову руку.

– До свидания, – Ремизов учтиво кивнул и вышел.

КОЛЬЦОВ.

Дела у фонда "Милосердие и справедливость" сразу пошли в гору. Поначалу вспыхнула было война: некоторые авторитеты не захотели терять контроль над российским рынком наркотиков. Однако серьезной угрозы для объединившихся чеченцев, азербайджанцев и таджиков они не представляли: скорее всего потому, что в этом виде преступного бизнеса "славян" почти не было.

Но те немногие, которые попробовали возмутиться, немедленно поплатились за это: чеченцы действовали предельно жестко и агрессивно, вели себя нарочито вызывающе, грубо попирая все "законы" и "понятия". Случалось так, что, договорившись с конкурентом о "мирной" встрече, чеченцы приезжали на "стрелку" с оружием и безжалостно истребляли противников.

В конце концов с ними просто решили не связываться, и они стали монополистами. Помимо мощной чеченской группировки как таковой, спешно создавались бригады бойцов, которые вливались в состав азербайджанских и таджикских группировок – они охраняли сеть сбыта и следили за порядком. Проблем с "молодыми кадрами" не возникало: на родине было полно парней, не имевших ни работы, ни денег, зато обладавших реальным опытом боевых операций. Этот опыт, помноженный на природную воинственность, подкрепленный культом физической силы и примененный в условиях Москвы, приносил ощутимые результаты: заняв однажды какие-либо позиции, чеченцы никому их уже не уступали, а, напротив, только стремились усилить и постепенно расширить сферу своего влияния.