Страница 64 из 76
Тайное сияние
Почему умирает поэзия?
Потому что умирает память?
Или куда-то уходят слова?
Писатель и учитель словесности, бывший министр культуры и туризма Южной Кореи Ли Чхан Дон — один из самых чутких авторов современного кинематографа. Мировой зритель впервые познакомился с его творчеством благодаря волнующей драме «Оазис», отмеченной несколькими наградами Венецианского кинофестиваля. В ней рассказывается о любви блаженного уголовника, только что вышедшего из тюрьмы, и девушки, страдающей церебральным параличом. Фильм вышел в 2002 году и на волне популярности Ким Ки Дука и Пак Чхан Ука многими воспринялся как продолжение линии «азиатского экстрима» с обязательными визуальными ударами, эпатажем, спекуляциями на тему человеческого уродства и прочими, уже растиражированными, приемами и темами. Однако на поверку картина оказалась совершенно не об этом…
Некоторые сцены «Оазиса» и правда шокируют — насильственная попытка первой близости, искаженное болезнью лицо и скрюченное в жгут тело главной героини… Но если в первой половине фильма это может вызвать неудобство и неприязнь, то после сближения персонажей происходит чудесное разрушение всех стереотипов восприятия — общественного и зрительского. Режиссер постепенно приглушает драматические нотки истории, добавляя ей трагикомического шарма. Влюбленную пару практически не волнует, что общество их отвергает, им вполне достаточно друг друга и своего маленького мира — квартирки со старым ковриком на стене, где изображен Оазис, их собственный рай. Одновременно с натуралистичными сценами в картине есть место для поэзии, достигаемой изобразительными средствами света и тени — так, в красивейшем эпизоде фильма, девушка зеркальцем ловит солнечные лучи, превращая их в стайку белых светящихся бабочек.
Ли Чхан Дона волнует удивительное в повседневном, красота в уродстве, поэзия в обыденности. Другой свой фильм он так и назовет — «Поэзия» (2010). Миджа (очень популярная в прошлом корейская актриса Юн Чжон Хи) — пожилая кореянка, любящая цветы и красивые наряды, вдруг обнаруживает, что забывает существительные. Выясняется, что у нее начинается болезнь Альцгеймера. Также женщина узнает, что ее внук с друзьями виновны в самоубийстве одноклассницы. Однако невыносимым последнее обстоятельство делают вовсе не подробности случившегося (внук с пятью другими учениками в течение полугода насиловали школьницу), а растворение трагедии в будничной рутине жизни. Ли Чхан Дон показывает, как страшное происшествие ничего не меняет в общем ходе вещей — внук смотрит за завтраком любимую телепередачу, родители учеников, надругавшихся над девочкой, как ни в чем не бывало трапезничают и выпивают, лениво разрабатывая план сокрытия преступления, а в кружок поэзии набираются новые слушатели.
Кадр из фильма «Поэзия». Популярная корейская актриса Юн Чжон Хи в роли Миджи
Когда семантическая память начинает разрушаться, героине дается шанс постигнуть новый язык — наджизненный и надсобытийный. Она записывается на курсы поэзии в местный Дом культуры. Поэзия — это всегда иной опыт языка и постижения мира. Учитель на курсах долго рассказывает об особом видении предметов, слов и образов. «Сколько раз в жизни вы видели яблоки? Тысячу? Десять тысяч? Миллион? Неправильно. Вы никогда прежде не видели яблока. Ни разу». В том, как понимает поэзию учитель, есть много от восприятия живописи художником. Можно вспомнить об опыте Сезанна, пытавшегося всю жизнь освободиться от штампов. Не стремясь намеренно их опровергнуть, но войдя внутрь предмета, в его суть, и медленно, вкрадчиво добывая нужный мазок постижения, художник все-таки пришел к некоторому освобождению, однако, как пишет Д. Г. Лоуренс: «После сорокалетней ожесточенной борьбы ему удалось до конца постичь одно яблоко, одну-две вазы. Не более того. Это кажется пустяком, и он умер, полный горечи»[104]. Именно в интуитивном познании реальности кроется возможность постижения вещей, находящихся за пределами нашего опыта. На мгновение забывая про трагедию, выходя из ее поля и оборачивая взгляд на красоту созревшего абрикоса, который «…бросается на землю, где его давят и топчут ради его следующей жизни», Миджа словно упорядочивает и возмещает разрывы, образовавшиеся между человеком и повседневностью вследствие произошедшего. Неподвижность природы по отношению к человеческому миру, ее регулярность и постоянство в сознании Миджа словно стягивают и заживляют эти раны-прорехи. Женщина находит спелый абрикос, когда идет навестить мать погибшей школьницы, и при встрече не вспоминает о смерти как о причине своего прихода, не извиняется и не вымаливает прощения, а щедро делится счастьем от испытанного ею опыта познания плода, на миг заставив безутешную позабыть о трагедии. Миджа в первый раз по-настоящему видит абрикос. И стихотворение в ее сознании распускается, как недоступный описанию, осязанию, осознанию и, в конечном счете, состраданию цветок — сначала запахами, потом цветом. Он сам — и описание, и осязание, и осознание, и сострадание, и в нем, как в настоящем поэтическом голосе легко уловить акцент смерти. Для этого Мидже достаточно ощутить все пространство вокруг как кенотаф погибшей девочки, и тогда каждый его элемент начнет говорить голосом ушедшей. Женщина пишет стихотворение единственным выразимым языком — языком погибшей Агнес.
Кадр из фильма «Поэзия». Ли Чхан Дона
Ли Чхан Дона можно было бы назвать очень европейским режиссером, однако он не придумывает истории на «экспорт» и не эпатирует зрителя восточной экзотикой, как это делают многие его коллеги, а, наоборот, фантастически растворяет элементы западной культуры в восточном пространстве, наполняя изобразительный язык фильмов особой неповторимой чувственностью.
Мы подходим к финалу. Растворились в памяти Миджи существительные — электричество и автовокзал, дочь и внук, и маленькая квартирка, и цветы, что пахли с балкона, и сухое тело парализованного старика… Но вот они, все еще здесь — вкус упавшего абрикоса, шелест дерева, которое разглядывала когда-то, цвет дороги, где играла в бадминтон, тень остановки, где ждала автобуса, запах школьного двора — пора прощаться, — мост, река и тот же, повторенный, полумертвый, полуживой взгляд сверху вниз, и дальше — по поверхности черной воды.
Как француженка Анна, искавшая свой ускользающий маяк и нашедшая его лишь во сне, героиня фильма Ли Чхан Дона пытается соткать в поэзию лоскуты своей жизни. Начиная как «туристка», смотря на мир словно сквозь шоры, Миджа постепенно осваивает новую оптику, для которой уже не нужен посредник. Теперь вода становится Водой, а ветер — Ветром. И пока нарастающая отрешенность Миджи выражается для окружающих в чудачествах старухи, героиня переступает ту грань, за которой поэзия реальна без существительных, за которой вкус абрикоса больше, чем сам плод, за грань, которую не готов переступить ни один из ее близких. Свое первое и последнее стихотворение Миджа пишет не в Корее, не в Азии и даже не на Земле… Его поймет тот, кто хоть раз — на одну минуту или на всю жизнь — снял «туристические» очки и посмотрел на мир честно, как ребенок:
каково там?
там очень одиноко?
на закате небо по-прежнему сияет красным?
птицы по-прежнему поют тебе вслед,
когда идешь по лесу?
можешь ли ты получить письмо,
что я не осмелилась отправить?