Страница 97 из 132
35
Я был холодным, холодным как лед… холодным как камень в Северных горах, треснувший от Северного ветра. Воздух, острый как нож, омывал беззащитное тело, покрытое мурашками. Я поежился, поплотнее укутался в потертое одеяло…
…и понял, что проснулся. На Юге, весь мокрый от жары.
Сонно выругавшись, я откинул одеяло и понял, что Дел рядом нет.
Невероятным усилием разодрав веки, я обнаружил ее в другом конце комнаты, сидящей у стены напротив кровати. Она сидела и рассматривала свое отражение в стали яватмы, которую держала двумя руками на уровне лица.
Мне даже в голову не пришло, что Дел могла избрать такую позу, чтобы отдохнуть. Она не пела, выполняя какой-нибудь загадочный Северный ритуал, не затачивала сталь. Она просто сидела и смотрела. С моего места широкий клинок закрывал ее глаза. Я видел только подбородок, рот, нос и верхнюю часть лба.
Я приподнялся на локте.
— Что ты делаешь?
— Смотрю на свое отражение, — тихо сообщила Дел и положила клинок на бедра. Пальцы одной руки зарылись в черные волосы, высохшие и потускневшие. Смотрела она, спокойно и сосредоточенно, в никуда. Взгляд был жуткий, отрешенный. Потом пальцы выскользнули из волос и безвольно упали на покрытое туникой бедро. — Ты знаешь, что я сделала? — прошептала она.
Я насторожился.
— Ты о чем? О краске? Но ты же сама говорила, что ее можно смыть.
Дел смотрела сквозь меня.
— Что я сделала, — повторила она и тяжело прижалась к стене, не спуская с бедер меч. На ее лице появилась странная смесь внезапного осознания и облегчения; усталое понимание и неясное открытие, которые, как она надеялась, могли принести ей покой. Она закрыла глаза, поежилась, и тихо засмеялась своим мыслям, бормоча на Высокогорном что-то непереводимое.
Я сел, свесил ноги с края кровати, почувствовал прохладу земляного пола.
— Дел…
Голубые глаза открылись и Дел наконец-то увидела меня.
— Все кончилось, — сказала она. — Ты не понимаешь?
— Что кончилось?
Она расхохоталась, потом замолчала, потом начала задыхаться и снова засмеялась, прижимая ладони ко рту тем особым, уязвимым, только женским жестом.
— Аджани, — прошептала она через пальцы.
Я моргнул.
— Дел, прошло почти две недели. Ты только сейчас поняла, что он мертв?
Остекленевшие голубые глаза смотрели на меня поверх потемневших ладоней.
— Мертв, — повторила она. А потом захохотала, торопливо вытирая мокрые от слез щеки.
Я затих, и только смотрел на нее, не понимая, что же делать. Я видел, что она плакала не от горя, от горя женщины плачут по-другому, а она сидела в углу, плакала и смеялась, и прижимала меч к груди как прижимают ребенка.
— Кончилось, — сипло сказала она и смех затих. — Моя песня наконец-то закончена.
Слезы ручьями текли по лицу, смывая все ее старания казаться Южанкой, но я подумал об этом и забыл.
— Баска…
— Я не позволяла себе задуматься об этом, — прошептала она. — Понимаешь? Не было времени. За нами гнались…
— И до сих пор гонятся.
— …и не было времени остановиться…
— Сейчас тоже нет. Мы должны ехать дальше.
— …не было времени подумать, а что же мне делать теперь?
Я похолодел.
— И что же тебе делать теперь? — аиды, что она сейчас скажет?
Дел печально улыбнулась.
— Заняться собой.
Я не сводил с нее глаз.
— Ты спрашивал меня столько раз, Тигр… и каждый раз я не давала тебе ответа, обещая подумать потом…
— Дел…
— Не понимаешь? Я наконец-то дошла до себя. Я знаю, что я сделала… но еще не знаю, что буду делать, — она криво улыбнулась. — Ты говорил, что наступит момент, когда я об этом задумаюсь, а я тебя не слушала.
Как мне показалось, момент этот наступил не вовремя. Я попробовал отвлечь ее другой темой, бесконечно более важной.
— Ну, знаешь, мы сейчас попали в такую историю…
Но Дел меня не слушала.
— Столько лет, — задумчиво продолжила она, — я отдала ему столько лет, не забрав для себя ни минуты.
Я понял, что она не ждет от меня никаких высказываний, и решил терпеливо выслушать.
— За одно утро он забрал все, что у меня было — близких мне людей, привычную жизнь, невинность. Сталью и плотью он изрезал меня изнутри и снаружи… — она опустила лоб на ладонь и тускло-черные пряди запутались в разведенных пальцах. — И знаешь, что я сделала?
— Спаслась, — тихо сказал я. — А потом собрала кровный долг за твою родню согласно Северному обычаю.
Дел улыбнулась мудрой, печальной улыбкой человека, завершившего важное дело и опустошившего себя ради него.
— Больше, — прошептала она. — И я отдала ему все это добровольно, годы в Стаал-Уста, потом годы поисков. Я отдала их ему — хотя Аджани ни о чем меня не просил, ни на чем не настаивал, — она прижала голову к стене, расчесывая черные волосы темными пальцами. — Я сделала то, что большинство людей, даже мужчин, сочли бы невозможным, или начали бы, но сдались по пути, узнав на какие жертвы придется пойти.
— Ты с честью выполнила данные тобою клятвы.
— Клятвы, — устало повторила она. — Клятвы могут изувечить душу.
— Но мы живем клятвами, — возразил я. — Клятвы заменяют пищу и воду когда пустой желудок сводит, а рот сухой как кость.
Дел посмотрела на меня.
— Убедительно, — пробормотала она и, помолчав, мрачно добавила: — Мы, ты и я, слишком хорошо это знаем, потому что мы позволили нашим клятвам поглотить нас.
Я едва дышал. Она говорила о себе, но все сказанное относилось и ко мне. Я верил, что исполню данные клятвы и эта вера заставляла меня прожить ночь и день. У чулы нет будущего, но клятвы создавали его.
— Все кончилось, — сказал я. — Аджани мертв. И если ты будешь терять дыхание на сожаления…
— Нет, — вмешалась она, не позволив мне закончить. — Я ни о чем не жалею… я правильно спела свою песню и дело наконец-то закончено. Я сохранила честь… — короткая сияющая улыбка осветила ее лицо. — Понимаешь, я только что — сейчас, в этот момент — поняла, что я наконец-то действительно свободна. Впервые с момента рождения я совершенно свободна делать то, что захочу, а не то, что выберут за меня другие.
— Нет, — тихо сказал я. — Пока ты остаешься со мной, пока за мою голову назначена награда, ты не свободна.