Страница 64 из 74
Я обнял его. Рассказал, что принимал участие в освобождении Краснодона, что был у шурфа шахты, куда гитлеровцы сбросили более семидесяти замученных советских патриотов, в том числе и молодогвардейцев. Сообщил, что разговаривал с родителями погибших юных подпольщиков. Многих из названных мною людей Иван Туркенич хорошо знал. Лицо его нахмурилось, стало суровым, будто он вот-вот ринется в бой, чтобы беспощадно мстить врагу.
Да, у этого человека был огромный заряд энергии. Он не сел за бумаги, а сразу окунулся в боевую работу. Туркенича ежедневно видели на передовых позициях, в окопах, среди солдат. Вскоре он знал поименно весь комсомольский актив дивизии, а его знали в каждой роте.
В июне 1944 года во фронтовом блиндаже Ивана Туркенича приняли в члены партии. С партийным билетом у сердца он пошел в новые бои за родную землю.
Гитлеровцы предпринимали одну за другой отчаянные контратаки. Особенно жаркие схватки происходили на участке третьего штурмового батальона 197-го стрелкового полка. В критический момент, когда батальону приходилось особенно тяжело, в боевых порядках пехотинцев появлялся Иван Туркенич. Он первым бросался вперед с возгласом: «Комсомольцы, за мной!» Если кто-нибудь говорил Туркеничу об осторожности, он всегда отвечал: «Комсомольцы не задумываясь идут в бой, потому что Родина дороже жизни».
Штурмовая комсомольская группа со своим вожаком первой врывается в село Батьков. Автоматчик комсомолец Чистяков берет в плен фашистского оберефрейтора. Молодой коммунист сержант Попов уничтожает вражеский заслон — пулеметный расчет и двух автоматчиков. Образцы героизма проявили многие воины.
Бой за село окончен. Наступила ночь. Иван Туркенич с Чистяковым привели в хату, где временно разместился политотдел дивизии, гитлеровского оберефрейтора. Скупо мерцает самодельный светильник из гильзы снаряда. Начальник политотдела Иван Константинович Елисеев поднялся из-за столика и спросил:
— Значит, свеженький?
— Так точно, товарищ полковник!
— Хорошо. Сейчас доложу генералу Сараеву, — комдив умеет с ними толковать, имел не одну такую встречу в Сталинграде.
При упоминании слова «Сталинград» гитлеровца передернуло. На рукаве оберефрейтора сверкала серебряная стрела и два угольника. Он — связист штаба. На погонах вояки знак, который говорит о принадлежности его рода к «непобедимым нибелунгам» — потомкам сказочного немецкого короля. Но в данный момент «непобедимый потомок» выглядит более чем печально. Он что-то бормочет о семье, находящейся в Кенигсберге, о жене, любимых детках.
Туркенич, знающий немецкий язык, перебивает его:
— О Кенигсберге нам нечего рассказывать. Мы скоро там сами будем. Лучше расскажите, оберефрейтор, о том, что нам сейчас нужно. А нам нужно…
В это время в хату вошел комдив генерал-майор Сараев. Все встали. Поздоровавшись, он обратился к Туркеничу:
— Продолжайте допрос.
Рядом с пленным он увидел рядового Чистякова. На его груди сияли, медали «За отвагу» и «За боевые заслуги».
— Кто захватил «языка»? — спросил генерал.
— Рядовой Чистяков, — доложил Туркенич.
— Что ж, пора и к ордену представлять, — сказал комдив, пожимая руку солдату.
Туркенич еще долго выспрашивал у оберефрейтора необходимые данные. После допроса пленного должны были отправить в штаб корпуса. Узнав о том, что его повезут в тыл, а не на расстрел (этим гитлеровская пропаганда запугивала своих солдат всю войну), оберефрейтор повеселел, стал охотно выкладывать новые данные о дислокации немецких подразделений, расположении наблюдательных и командных пунктов, узлов связи. Генерал Сараев быстро делал соответствующие пометки на полевой карте. Дорога каждая минута. Пока эти данные поступили бы из штаба корпуса, прошло бы около суток. А тем временем можно будет проверить правильность показаний пленного связиста.
Когда оберефрейтора увезли, Туркенич сел за составление листовок-«молний». Гвардии старший лейтенант аккуратно выводит на листовке фамилию рядового Чистякова, кратко сообщает о геройском поступке бойца, призывает всех следовать его примеру. Затем Туркенич пишет листовку о смелых и решительных действиях комсомольца Иванова.
В сумерках на Иванова напали два фашиста. Одного он успел свалить выстрелом из винтовки, а со вторым дело дошло до рукопашной. Иванов изловчился и, оглушив гитлеровца прикладом, взял его в плен.
Третья «молния» была посвящена самоотверженным действиям младшего сержанта Зайкина.
Разгромив окруженную бродовскую группировку гитлеровцев, наши войска пошли вперед — на Львов, к Висле. Ожесточенные бои вели полки 99-й дивизии на подступах ко Львову. Иван Туркенич дни и ночи проводил вместе с бойцами в блиндажах и землянках переднего края, вдохновляя воинов призывным словом и личным примером на подвиги. Он не раз вел их в атаки и рискованные рейды.
Как-то перед штурмом немецкого опорного пункта командир дивизии генерал-майор Сараев поставил разведчикам задачу: во что бы то ни стало захватить «языка». Молодые воины стали со всей тщательностью готовиться к ночной вылазке. Вместе с разведчиками во вражеский тыл отправился и Туркенич. Когда группа возвращалась с «языком» к переднему краю, она была обнаружена дозором противника. Завязалась перестрелка. Командира разведгруппы тяжело ранило. Боевые побратимы подхватили его под руки. Командование взял на себя Туркенич. Он вывел всех бойцов и раненого командира на участок фронта дивизии. «Язык» дал ценные показания.
В результате успешного наступления советские войска форсировали реку Сан и вступили на многострадальную польскую землю. Под мощными ударами нашей армии гитлеровцы, ожесточенно огрызаясь, отходили все ближе к своему логову. Жаркие бои разгорелись в районе Жешува.
Нелегкой ценой давался каждый километр — поредели боевые ряды дивизии. Все работники политотдела пошли в части. 14 августа, находясь на передовых позициях 206-го стрелкового полка, в одной из трудных схваток Иван Туркенич с возгласом: «Комсомольцы, за мной!» — поднял в атаку роту бойцов. Гитлеровцы не выдержали дружного натиска пехотинцев и начали удирать. Но на помощь отступавшим фашистам подоспели артиллерийские и минометные батареи. Они открыли сильный огонь, чтобы сорвать нашу атаку. Туркенич бежал впереди с зажатой в руках гранатой. Вдруг рядом разорвалась мина. Молодогвардеец упал. Осколок пробил грудь, прошел возле сердца. Туркенич жил после ранения несколько часов. Возле него сидел, не отлучаясь, работник политотдела капитан Павел Соболев. Туркенич не терял сознания. Разговаривать ему было тяжело, но он еще несколько раз выразительно повторил: «Дело будет доведено до конца…»
…На лесную поляну с разных концов узенькими просеками и дорожками стекались военные и гражданские с букетами цветов. Пришли комсорг полка Жарданов, комсорг батальона Литвиненко, работники политотдела Соболев, Григорьев, Хорис. К группам советских воинов присоединились также польские граждане.
Полковник Елисеев открывает делегатское комсомольское собрание. На этом собрании в последний раз присутствовал Иван Туркенич. Товарищи по оружию обращались к нему, как к живому:
— Ты слышишь, Иван, как идут танки? — говорил Павел Соболев. — Это наши танки идут на запад! Ты слышишь, как громыхают пушки? Это наша пехота шагает к Висле.
Траурная процессия из леса взяла направление к городку Глогув. На южной окраине Глогува процессия останавливается, перестраивается и движется на центральную площадь. Впереди шла комсомолка Надежда Щедрина. Она несла на алой подушке боевые ордена Туркенича, за ней — комсомолка Валентина Крицкая с портретом бесстрашного командира краснодонских молодогвардейцев, вожака армейской молодежи. Венок из белых цветов опоясывал траурную рамку. За машиной — делегации воинов всех полков дивизии.
У могилы выступали товарищи Туркенича по оружию. В заключение слово взял бургомистр городка Глогув. Он передал советским воинам букеты цветов, которые принесли польские девушки и юноши.
— Сегодня, — сказал бургомистр, — мы хороним советского героя, пришедшего в Польшу, чтобы освободить нас из фашистской неволи.