Страница 24 из 74
Память о славном патриоте колхознике Ф. А. Ильенко живет в сердцах бывших фронтовиков и людей нынешнего поколения.
Всем смертям назло
Много раз эта «тридцатьчетверка», идя по фронтовым дорогам, разворачивалась для ведения боя, утюжила позиции врага, преодолевала на своем пути противотанковые заграждения, минные поля.
Однажды в разгаре боя экипаж не заметил, как вражеский снаряд попал в борт танка. Вспыхнуло пламя.
— Оставаться на своих местах, продолжаем драться! — крикнул командир экипажа лейтенант Боровик — парторг танковой роты — уроженец Донбасса.
При помощи огнетушителя танкисты ликвидировали пожар.
Гитлеровцы не оставляли в покое «тридцатьчетверку» и очередным попаданием снаряда заклинили орудие. Погибли механик-водитель и радист. Боровик остался вдвоем с башенным стрелком — старшиной Николаенко.
— Берись за пулемет, бей по гадам короткими очередями, — наставлял Боровик старшину, который мастерски владел пулеметом.
Гитлеровцы подходили все ближе. Им хотелось взять живыми храбрецов. Но вражеские автоматчики сразу попадали под огонь пулемета Николаенко.
— Погибать — так с музыкой! — хрипел лейтенант. Он приоткрыл люк, бросил одну за другой две гранаты и снова захлопнул крышку люка.
— Пойдем на прорыв! — решил в эти критические минуты Боровик. Освободившись от противогазов, они вылезли из танка, поливая свинцом дымное поле.
Танков наших, как показалось Боровику в грохоте боя, вблизи не было. На этом участке противник, имея перевес в силах, потеснил наше подразделение. И никто уже, конечно, не мог и предположить, что в горящей «тридцатьчетверке» оставались еще в строю члены экипажа. А они не только были живы, но и боролись, исполненные решимости выстоять в этой трудной схватке с врагом, пробиться к своим.
Расчищая путь огнем пулемета и гранатами, танкисты отползли в густую нескошенную рожь. За ними устремились немецкие автоматчики, но, встреченные пулеметным огнем, отстали.
— Неужели из того сгоревшего танка! — удивлялись пехотинцы, увидев танкистов в наполовину истлевших комбинезонах, с кровавыми ссадинами на руках и ногах.
— Да, — отвечал лейтенант Боровик, — с того самого, ребята. Мы крепче огня. Выстояли, выжили всем смертям назло.
В. М. Житаренко, старший лейтенант
К БОЕВЫМ НАГРАДАМ — ТРУДОВЫЕ
И. В. Пробитый
Он часто бывает здесь. Подолгу стоит у обелиска. Ветер треплет чуб, слегка припорошенный инеем седины. А взгляд ветерана пробегает по ровным рядам фамилий, высеченных на плитах. И встают словно живые в памяти Ивана Васильевича Пробитого односельчане, Те, с которыми ходил в рукопашные схватки с врагом, кто не дожил до светлого Дня Победы и ему, оставшемуся в живых, завещал сделать послевоенную жизнь счастливой, высоко нести гордое знамя советского солдата.
Суровыми фронтовыми дорогами прошагал Иван Васильевич в составе 29-й гвардейской мотострелковой Унечской бригады. Освобождал Львов и Прагу.
За каждой боевой наградой ветерана (а их у него свыше десяти, в том числе два ордена Славы, два — Красной Звезды) — подвиг. Одним из первых форсировал Одер. В самый напряженный момент боя под Бреслау прикрыл собой командира роты.
Но, пожалуй, наиболее памятным для него был первый бой, когда боец Иван Пробитый получил из рук командира части первую награду — медаль «За отвагу».
…Тогда наши войска вели упорные бои за расширение «колтовского коридора», затягивая крепким узлом петлю вокруг окружаемой бродовской группировки фашистов. Враг предпринимал отчаянные контратаки.
Батальон гвардии капитана Федора Дозорцева в ночь на 17 июля 1944 года занял оборону на окраине села Почапы. Приказ требовал быть предельно внимательным, замаскироваться так, чтобы противник ни в коем случае не смог определить расположения огневых средств, систему боевых порядков.
Коротка летняя ночь. Но и нескольких часов хватило для того, чтобы оборудовать огневую. Иван Пробитый про себя отметил: встретим врага и угостим как полагается.
Под бомбами и снарядами ему еще не приходилось бывать. А вообще-то в жизни Пробитого это далеко не первый бой.
Вспомнил солдат родную Хмельниччину. Есть там село с красивым названием Лесоводы, Издавна славились тамошние места и своими плодородными землями, ухоженными заботливыми руками хлебопашцев. Уже в тридцатые годы стал крепким колхоз: обильные урожаи собирали люди, перепахав вековые межи, вкусив радость свободного труда.
Но грянула Великая Отечественная война, в село ворвались фашисты. Почти все колхозники ушли в партизаны. Отряд народных мстителей, базирующийся в окрестных лесах, уничтожал вражеских солдат и офицеров, захватывал оружие и боевую технику.
В один из летних вечеров сорок третьего года выстрелом в упор был убит фашистский наймит, заместитель начальника железнодорожной станции Лесоводы, отличавшийся особой жестокостью. Полицию района подняли на ноги. Ей удалось напасть на след подпольщиков, арестовать их связную — Марфу Беду. Патриотку зверски пытали, но так и не узнали от нее фашистские палачи имени того, кто произвел выстрел мести. А им был двадцатилетний Иван Пробитый. И сейчас, лежа в окопе возле села Почапы, Иван Пробитый поклялся: закончится война, останется живым — в центре Лесоводов своими руками соорудит памятник отважной односельчанке…
…Свой окоп Иван Пробитый вырыл за углом полуобвалившегося дома: отсюда хорошо просматривалась лежащая впереди лощина, по которой могут подойти атакующие. И когда уже можно было разглядеть отдельные кусты в лощине, разбитую телегу возле них, когда нервное напряжение понемногу начало спадать — за углом послышался шорох. Острый слух бойца его сразу уловил: наверняка ползет человек. Сжался Пробитый, даже дыхание затаил. Через минуту-другую шорох повторился. Тот, кто крался сюда ползком, действовал не менее осторожно. Проползет немного — остановится, видимо, чутко вслушиваясь в предутреннюю тишину. Непросто будет справиться с таким!
А шорох все приближался. И казалось Пробитому: вот-вот покажется из-за угла лицо незнакомца. И тогда…
Тогда он выстрелит в него в упор. Как стрелял в изменника Родины на станции Лесоводы… Но тут же, подумав, заключил: нельзя! Выстрел демаскирует весь батальон. Нужно действовать тихо, без шума.
Приготовился было к «встрече», но еще через минуту-другую понял: схватки не будет. Шорох отдалялся.
Вздохнул облегченно. Как-никак, опасность встречи с сильным и опытным врагом (другого в разведку, разумеется, не пошлют!) миновала. А затем обругал себя. Вот как ты понял приказ! Затаился, ждал: если враг наткнется на тебя — буду, дескать, защищаться. А удалился он — ты чуть в ладоши не захлопал. Но ведь не зря тот змеей уползает: видимо, свое дело уже сделал, пронюхал что к чему. Так неужто можно его упускать? Нет, не по-солдатски это!
И Иван пополз за «гостем». Однако у лазутчика было преимущество: он оторвался от преследователя на добрых два-три десятка метров.
Попробуй догони! Ведь догнать «гостя» надо незаметно, ни в коем случае не вспугнуть. Иначе он обязательно поднимет шум!
Локти, чувствовал Пробитый, начинают кровоточить. Все-таки не привык по-пластунски землю мерить. От перенапряжения гудело в голове. Разведчика настиг как раз в тот момент, когда немец, видимо почувствовав себя в безопасности, перевернулся на спину, чтобы отдышаться. Резкий бросок на грудь, пальцы впились в горло. И опять мысль, как игла, пронзила мозг: а ведь «язык» ой как нужен живым! Пальцы расслабились — и здесь пришлось пожалеть о своем решении. Враг оказался физически намного сильнее, чем он предполагал. Теперь уже гитлеровец подминал Ивана, а его правая рука тянулась к ножу.
А там, за каких-то несколько десятков метров отсюда, сидят в окопах ничего не подозревающие товарищи. Лазутчик доставит собранные разведданные. А через несколько часов противник нанесет по батальону точно рассчитанный удар. Кто будет виновен в неудаче? Кто, как не он, солдат Иван Пробитый?