Страница 20 из 74
Комбат первым взобрался на отвесную днепровскую кручу, ведя за собой пулеметные расчеты. А потом, лежа за щитком «максима», расстреливал во фланг фашистов, пытавшихся сбросить в реку горстку бойцов батальона, которые выбрались вслед за командиром на высоту. Одну за другой уничтожал он своими тремя пулеметами огневые точки врага, одну за другой отбивал контратаки и обеспечил переправу через реку главных сил полка, а за ними и всей дивизии.
Ну как ему после этого боя не ценить пулеметы!..
Вскоре голос капитана послышался во взводе сержанта Никифорова:
— Ну здравствуй, дезертир!
— Да какой же я дезертир, товарищ капитан? — поняв шутку, с улыбкой ответил сержант. — Я же не в тыл, а на фронт…
Два дня назад при прорыве фашистской обороны Никифоров был ранен. В полковом медпункте сержанту перевязали рану, сказали, что отправят в тыл на лечение. А он решил, что больше медицине тут делать нечего, и очутился в своей роте, на передовой.
— Что у противника нового? — спросил Силин сержанта.
— Вот на том хуторке за ночь новый стог сена появился. Да какой- то стог неаккуратный… А справа, из-за сарайчика, похоже, что ствол пушки торчит.
— Наблюдай, сержант. Фрицы так просто не успокоятся. Будут пробовать нас отсюда столкнуть. А в хуторе, думаю, их танки накапливаются…
Когда Силин добрался до НП, шел девятый час. Было облачно, хмуро. Только на востоке солнце изредка пробивалось сквозь серую слоистую накипь облаков.
Над пшеничным полем нависла легкая дымка, красные крыши хуторка как бы затушевались.
— Давай карту, начштаба, — обратился комбат к капитану Спирину, — нанесем кое-что новое о противнике.
На снарядном ящике разложена карта. Спирин достал из-за голенища цветные карандаши.
«Встать! Смирно!», — раздалось в траншее рядом с НП. И вслед за тем голос с кавказским акцентом:
— Отставить! Зачем ты такой шум поднимаешь? Мы не на строевом плацу!
Откинув плащ-палатку, закрывавшую вход в блиндаж, вошел стройный, черноволосый с проседью полковник. Левой рукой он опирался на палку с серебряным набалдашником. Это был командир полка лезгин Хаирбек Заманов. В боях за Тернополь вражеский осколок раздробил ему ступню, но и двух недель не пробыл он в медсанбате, вернулся в полк.
— Докладывай, комбат, обстановку, — приказал полковник.
Он внимательно выслушал Силина, долго рассматривал местность перед фронтом батальона.
— Что ж, все правильно, комбат. Помни, не сегодня-завтра фрицы опять полезут. Не боишься? Готов встретить? — Полковник, не ожидая ответа, продолжал: — Имей в виду, дивизия главными силами дальше на северо-запад пошла, растянулась. Мой левый сосед дерется за село Белый Камень. Взгляни на карту. Вот-вот посадим фрицев в котел. А им этого ох как не хочется! Вот и будут рвать, лезть напролом. А скорее всего, через наши боевые порядки. Так что держись, капитан. Береги свой резерв. Думай, крепко думай, комбат!
«Не боишься?..» Не обидел Силина этот вопрос полковника. Знал, что нет у него оснований сомневаться в мужестве своего подчиненного. Он пришел в этот полк с орденом Ленина и Золотой Звездой Героя, которые ему вручили за форсирование Днепра. Трудные бои, которые вел его батальон в Тернополе, происходили на глазах Заманова. Полковник знал, как капитан Силин с штурмовыми группами по пять-семь человек каждая выбивал фашистов из старинных домов со стенами метровой толщины. Выбивал гранатами, автоматной очередью в упор, а то и штыком, прикладом — в рукопашной схватке.
Ни тогда, ни сейчас не думал сибиряк Николай Силин об опасности, которую несет каждая минута боя. Он думал лишь о том, что надо еще сделать, чтобы крепче стоял батальон на занимаемом рубеже.
Комбат отдал еще несколько распоряжений начальнику штаба, командиру приданного артдивизиона майору Шишканову, саперам…
— Товарищ капитан, может, позавтракаете? — Ординарец Кузьмич принес наполненный котелок. — Сегодня гуляш с гречневой кашей.
Однако позавтракать не удалось. На севере, на фоне тяжелой пелены облаков, замелькали один за другим красные сполохи. Прокатились громовые раскаты, вокруг взметнулись грязные султаны разрывов, засвистели осколки.
— Спирин, быстро свяжись с ротами! Шишканов, как твои пушкари? Проверь! — крикнул комбат, бросившись к амбразуре.
Налет был сильным, но непродолжительным. Как только стихла артиллерия, послышался знакомый, противный вой: четверка «мессеров» пронеслась на бреющем, поливая передний край свинцовыми очередями.
— Ну, сейчас жди танков с пехотой, — проговорил замполит старший лейтенант Колесников. — Встретим как полагается! Верно, командир?
— Не впервой, есть у нас опыт, — ответил Силин.
— Пойду во вторую, — сказал Колесников. — Новый ротный. Надо ему помочь.
— Иди, Сергей, только будь осторожен.
Серые облака опустились еще ниже. Лениво начал брызгать не по-летнему холодный дождь. Хутор, который виднелся перед фронтом батальона, затянуло мокрой кисеей, однако комбат разглядел, как разваливался там стожок, как качнулся деревянный сарайчик и из-за них выползли три «тигра». Взахлеб, на высокой ноте застрочили автоматы идущих следом гитлеровцев.
Все ближе и ближе их цепь. И вот заговорил наш передний край. Тяжелые вздохи гаубиц перекликались со звонкими ударами «сорокапяток». Четко стучали «пэтээры». Застрочили «максимы», «Дегтяревы».
Перед самой траншеей второй роты свечкой вспыхнул один «тигр». Среди помятой пшеницы юлой завертелся, разматывая гусеницу, и замер на месте другой. Поредела цепь гитлеровской пехоты.
Комбат взялся за бинокль. Справа, перед первой ротой, танки немцев вроде бы начали пятиться, а пехота совсем исчезла.
— Эх, плохо видно справа! — проворчал Силин. — Что докладывают из первой?
— Автоматчики залегли, танки отходят. А вот с Гребенниковым связь прервана. Послал связистов на линию, — ответил начштаба.
Слева было лучше видно, но беспокоило больше положение второй и третьей рот. Там появилось еще два танка, которые подошли к самой траншее, и цепи пехоты снова стали гуще. «Что же там Сергей делает? — вспомнил комбат о замполите. — А может, пора бросить туда резерв?»
Обстановка во второй роте сложилась трудная: фашисты лезли упорно, потери в роте уже велики, противотанковых средств не хватало. Но бойцы дрались зло, пренебрегая опасностью. Прошло то время, когда наши солдаты только приноравливались бить немецкие новинки — «тигры», «пантеры», «фердинанды». Теперь научились они уничтожать бронированных хищников.
Какой-то смельчак выполз за передний край, подпустил фашистский танк вплотную и метнул в него одну за другой две бутылки с горючей смесью. Танк вспыхнул ярким костром, цепь фашистов, идущих за ним, залегла. Но вот из-за гребня выползли еще две «пантеры», а за ними шло около полсотни эсэсовцев. Старший лейтенант Гребенников напрасно крутил ручку полевого телефона, чтобы попросить у комбата «огонька». «Сорокапятку», которая была с ротой, подбили, а две гаубицы стояли далеко на фланге и неизвестно почему молчали. Связь была прервана…
К командиру роты подошел невысокий, коренастый боец — рядовой Старощук.
— Товарищ старший лейтенант, разрешите мы с Пузырем вон за те кустики выползем и во фланг ударим…
— Действуй, Старощук. Только ведь по голому месту проползти надо метров сто…
— Проползем!
Солдаты со станковым пулеметом перевалились через бруствер.
Через несколько минут из кустов застрочил «максим». Хорошо выбрал момент Старощук! Почти поравнялась с ними цепь фашистов, и внезапный огонь во фланг был губительным.
А к этому времени замполит Колесников, собрав десятка полтора бойцов левофлангового взвода, выскочил на бруствер окопа.
— За Родину, в атаку! — устремился он вперед, увлекая за собой остальных.
Не ожидали фашисты этого броска, попятились, стали удирать. Не меньше полусотни гитлеровцев уложил на месте свинцовый ливень автоматов.
Контратака была короткой. Санитары несли убитых, тяжело раненных солдат. Принесли на носилках окровавленного Колесникова. Он еще дышал. Прибежавшая медсестра вынула шприц, чтобы сделать укол. Но медицинская помощь уже оказалась ненужной.