Страница 49 из 75
Ах, русское чаепитие! Куда до него китайским чайным церемониям и восточным посиделкам в чайхане! Особое русское хлебосольство придало ему не просто ритуал отхлебывания жидкости, а род трапезы, не менее важной, чем обед и ужин. А что за чудеса кухни возникли, обязанные сему ритуалу! Знаменитые русские пироги и расстегаи, блины и кулебяки, печенье и бублики. За чаепитием заключались пари и союзы, ударяли по рукам партнеры, мирились соперники, велись важные беседы о мировых проблемах и местных сплетнях.
У Яблоковых все было подчеркнуто устроено на русский лад. Никаких пирожных с французскими названиями и прочих диковинок заморской кухни. Никаких чашек, а только простые стаканы в подстаканниках. В качестве исключения за столом находилось место только для ароматных хрустящих французских булок. Что поделать, любил Максим Фролович хруст французских булок, водилась за ним такая слабость. А Маргарита Павловна предпочитала лаваш, доставляемый из кавказского погребка «Эльбрус» с изображением армянина над входом и красноречивой надписью на двери: «Заходы, дюша мой!»
По первому стакану чая провели в молчании, словно пробуя крепко заваренный сакральный для русского человека напиток на вкус и аромат. Наконец Наталка, привстав, попыталась изобразить книксен:
— Извините за допущенную оплошность и позвольте представиться: Наталья Александровна Воинова, ученица выпускного класса С…кой женской гимназии.
— Ну, конечно! — Яблоков хлопнул себя ладонью по лбу. — А я-то вспоминал, где я мог вас видеть! Этот лоб! Эти воиновские глаза! Вам говорили, мадемуазель, что вы чрезвычайно похожи на своего знаменитого деда? А черные брови и роскошные волосы, несомненно, от вашей бабушки-турчанки. Боже мой, как я раньше не догадался!
— Вы знали моего дедушку? — дрожащим от волнения голосом спросила девушка.
— Не только знал, но и гостил у него неоднократно. И тебя не раз к себе на руки брал. Однако, ты уже тогда была постреленком и непоседой, ну никак не могла усидеть на одном месте, все норовила в лес удрать, похоже с этим сорванцом — и Максим Фролович указал на чрезмерно удивленного Николку.
— А что вы делали в наших краях? — совсем уж невежливо поинтересовалась Наталка, но Максим Фролович не обратил на это внимания.
— Дружил я с твоим дедом, несмотря на разницу в возрасте, почитай в десять годков. Любили мы с ним встретиться, поговорить, поспорить. Эх, золотое было время. Я тогда все Жигулевские горы исходил, записывал наши волжские сказки, предания песни. Была у меня мечта — найти среди волжских сказаний следы древнерусских былин. Кстати, — Батя, как за глаза называли реалисты своего директора, обернулся к Николке, — Я и вашего батюшку хорошо знаю, бывал у него в гостях. Вы знаете, что Ваша бабушка, Пелагея Никодимовна, — знаменитая сказительница, настоящий кладезь народной мудрости.
— Ну, кладезь, не кладезь, — отвечал Николка, польщенный, что и про его семейство вспомнили, — Но песен и сказок она изрядно знает. На все зимние вечера ее историй бывало хватало, а без ее песен я и уснуть то не мог. И вы знали бабушку Пелагею?
— Знал!? — полувопросительно ответил Батя. — Не просто знал, а записал с ее слов немало сказок и песен, благодаря вашей бабушке попытался ввести в научный оборот два варианта былин об Илье Муромце. Но не вышло… да, ладно, не будем о грустном. — он огорченно махнул рукой.
— Почему же не будем? — мальчик на удивление оказался настырным. — Чем ученым мужам не пришлись ко двору сказки бабуши Пелагеи?
— Не оценил степени косности нашей науки, закостенелости в ненависти к России и русским в просвещенных кругах. — было видно, что воспоминания даются Максиму Фроловичу с трудом. — Оказалась никому не нужной правда о старинах, то бишь, былинах. Молод, горяч был, не слушал предостережений от более старших коллег.
Он остановился передохнуть, достал носовой платок и долго сморкался, так что его плешь покраснела и покрылась испариной. Возникшей паузой немедля воспользовалась Маргарита Павловна и наполнила стаканы ароматной темной жидкостью:
— Вы ешьте, ребята, не стесняйтесь, раз уж Максим Фролович оседлал своего любимого конька — это надолго.
Наконец Яблоков закончил свои гигиенические процедуры и уставился на собеседников:
— На чем я остановился?
— На том, что русские ученые есть ненавистники своего народа. — предельно конкретно подсказала Наталка, которой не нравилось отношение Яблокова к коллегам. Еще один неудачник от науки сваливает свои провалы на козни коллег.
Между тем Максим Фролович продолжил:
— К сожалению, это правда, милая барышня. А как можно расценивать доминирующие в нашей научной среде взгляды на русских как на нацию рабов, а на Россию как на вековую тюрьму? Что преподают нашим студентам профессора? Лекции о татарских основах Русского государства! О влиянии крепостничества на характер русского народа! О неправовом и насильственном генезисе образования России! Вся отечественная наука дает обоснование насильственному уничтожению Русского государства.
— А, может, не все ладно в стране нашей, если такие мысли витают и в научной среде? — приготовился было спорить Николка.
— Не будем о текущем моменте, договорились? — прервал его Яблоков. — Так мы увязнем в спорах и до былин не дойдем. Вы, батенька, нынче обижены на весь белый свет, а для размышлений и суждений требуется холодная голова.
Таким тоном с Николкой мало кто разговаривал, учитывая его физические возможности и репутацию, но это был БАТЯ — непререкаемый авторитет среди учеников. Поэтому он предпочел смолчать и слушать, ведь слушать — совсем не значит соглашаться. Батя, между тем, продолжил:
— Ведь что такое былина, точнее старина? Не что иное, как героический эпос нашей страны, аналогичный «Песне о нибелунгах» и «Песне о Роланде». Все это — боевые песни дружинников в период складывания государства, и носители их — профессиональные военные, феодалы. А найдены былины были у поморов Русского Севера, в крестьянской среде. Начало положено экспедицией в Олонецкую губернию Александра Федоровича Гильфердинга. Авторитет его оказался так высок, что отныне былины ищут исключительно в Архангельской, Вологодской и Олонецкой губерниях. Считается, что они сохранились только в среде не знавших крепостного права поморов, а Русский Север — нечто вроде холодильника, где былины остались нетленными едва ли с часов Киевской Руси. Попытки найти былины в центральной, коренной России воспринимаются научным сообществом как отъявленная ересь. Мой доклад на заседании Русского географического общества о найденных следах автохтонных былин в Симбирской и Казанской губерниях просто подвергли остраскизму. Оппоненты кричали, что русские в условиях татарского ига и крепостного права не могли сохранить свой героический эпос, что крепостное право выработало у русских рабскую психологию и что рабам не по силам создать такие поэтические образы богатырей!
Максим Фролович прервался, отдышался, отхлебнул чаю и продолжил значительно более спокойным тоном.
— Все мои труды — результаты многолетних экспедиций не были приняты во внимание. А ведь я нашел и записал более десятка былин, которые могли прийти сюда только из Московской губернии. Кстати, сказания бабушки Пелагеи к ним не относятся.
— Почему?
— Мало записать былину, надо провести сравнительный анализ с подобными сюжетами, оценить стиль, приглядеться к носителям этого варианта, выяснить путь, по которому былина пришла в эту местность.
— Так сложно? — протянула девушка.
— А вы как думали, дитя мое? Былина о многом может рассказать. Когда началась крестьянская колонизация поволжской степи, сюда пришли мирные земледельцы, носители окрестьяненного варианта былинных сюжетов. В них подчеркивается крестьянский характер Ильи Муромца, присутствуют приметы народного сельскохозяйственного быта, делается упор на охрану и защиту русской земли от басурман и супостатов. А в старинах бабушки Пелагеи, напротив, любовно и со знанием дела описывается боевое оружие, доспех и сбруя, подробно рассказывается о поединках с находниками. А что из этого следует?