Страница 92 из 108
Несколько мгновений старый джентльмен молча наблюдал за ним, сложив изящные худые руки на золотом набалдашнике трости. Наконец из уголков его глаз на худые, чисто выбритые щёки опустилась слабая благожелательная улыбка.
— Откровенно говоря, вы не очень популярны сейчас в еврейской общине.
— В христианской тоже, если это может служить вам утешением. Фактически я ни у кого не популярен.
— У меня популярны, — произнёс банкир медленно и с расстановкой.
— Что вы сказали?
— Сказал, что вы очень популярны у меня. — И снова улыбка раздвинула его щёки. — На этот раз я пришёл сюда по собственной инициативе. Должен признаться, что готов подвергнуться резкой критике за то, что собираюсь произнести, но я следил за вами некоторое время. Мне кажется, я понимаю, что вы стараетесь сделать. Я полностью сочувствую вам и пришёл предложить свои услуги. — Ховлин сделал секундную паузу и продолжал: — Я бы хотел принять небольшое участие в вашем предприятии.
Он говорил тем же тоном, которым бы выражал своё намерение купить маленький пакет акций в одной из железнодорожных компаний Ротшильда.
Феликс озадаченно смотрел на пожилого финансиста:
— Нет смысла говорить вам о том, что ваши услуги с благодарностью принимаются. Но, возможно, мне следует предупредить вас, что это моё предприятие, как вы выразились, совершенно неприбыльно, опасно и вряд ли успешно.
— Понимаю, — спокойно произнёс банкир, — я взвесил все шансы, перед тем как принять решение. Я не привык действовать импульсивно.
Феликс в первый раз позволил себе засмеяться:
— Могу сказать, герр Ховлиц, что вы не производите на меня впечатление человека, который действует импульсивно.
— Я не могу позволить себе действовать импульсивно, герр Мендельсон. Я банкир.
— Как и мой отец, и я жалею, что мало похож на него. Но, увы, я человек импульсивный. Именно повинуясь импульсу я приехал сюда и попал в нынешнюю незавидную и мелодраматическую ситуацию. Но даже рассуждая хладнокровно, я не представляю себе, как мог бы действовать иначе. Как вы знаете, весь этот скандал и шумиха были раздуты из-за произведения церковной музыки, которую я, чувствую, должен исполнить. Однако я ухитрился восстановить против себя почти всех и вызвать всеобщее возмущение и презрение. Кроме того, мне запретили принимать в своём доме тех, кого я хочу, и угрожают выгнать из города. Когда из-за меня мэр распустил группу ни в чём не повинных певцов и два беззащитных человека потеряли средства к существованию, я почувствовал, что у меня нет выбора, кроме как прореагировать адекватно. И вот я здесь.
Улыбка пробежала по лицу старика.
— Один замечательный человек однажды сказал нечто подобное: «Я не могу, я не отрекусь. Здесь я стою». Его звали Мартин Лютер. Я хочу сказать, что, для того чтобы отстаивать свою точку зрения, требуется мужество, и мало кто на это способен. Ещё раз предлагаю вам свою помощь.
— Сколько времени вы хотите нам уделить?
— Всё моё время. Мой банк давно перестал нуждаться во мне, и я оставил его в руках главного кассира, весьма компетентного человека. Мне положен отпуск, и я не могу придумать лучшего места, где бы я мог его провести, чем здесь. Вы можете использовать меня в любом качестве. Будучи банкиром, я являюсь управляющим и могу попробовать сделаться полезным в этой роли. Я также скрипач и играл разную музыку. — Он снова улыбнулся. — Но, откровенно говоря, банкир из меня получился лучше, чем скрипач.
Феликс вскочил на ноги:
— Мой дорогой герр Ховлиц, вы только что назначены управляющим, казначеем, бухгалтером и исполнительным директором этой организации. — Он ударил себя по лбу и продолжал со смущённым видом: — Есть одно деликатное дело, которое я забыл упомянуть. Все должны получать жалованье. Вы понимаете, для того чтобы избежать возможных...
— Вам незачем объяснять. Ваше решение просто доказывает, что вы сын банкира, помимо того что разумный человек, и понимаете, что очень мало важных вещей — даже в духовной сфере, — которых можно достичь без денег. Служители церкви прибегают к ним чаще всего. Вот почему они всегда просят их. Мой рабби, например, удивительно настойчивый человек в этом вопросе.
Он переменил положение рук на набалдашнике трости и продолжал:
— Когда я узнал, что вы предлагаете музыкантам постоянное жалованье, вместо того чтобы зависеть от идеалов и доброй воли людей, я решил приехать сюда. Поэтому с вашего разрешения я запишусь в ваш реестр как скрипач, временно уполномоченный исполнять административные функции. — Он методично расстегнул жилет и достал из внутреннего кармана конверт. — Скажите, ваша организация принимает анонимные пожертвования?
— Этого даже не предусматривалось, — усмехнулся Феликс.
— Вот чек на пять тысяч талеров в Берлинский банк. — Ховлиц протянул конверт Феликсу.
Феликс задумчиво взвесил конверт в руке. Его отец поступил бы точно так же.
— Если финансовое бремя окажется для меня слишком тяжёлым, — сказал он, возвращая чек, — я попрошу его. А пока позвольте мне выразить глубокую благодарность за вашу щедрость.
Раздался стук в дверь. В комнату заглянула Сесиль:
— Обед готов, дорогой.
Он обернулся к ней:
— Это герр Ховлиц, наш новый управляющий. А это, герр Ховлиц, моя...
Но Сесиль схватила руки банкира с набухшими венами.
— Я чувствую, что мы сделаемся друзьями, — с чувством проговорила она. — Знаете, вы пришли как будто в ответ на мои молитвы.
После того как Феликс переехал из Лейпцига, вокруг него поползли разные слухи. Известие о том, что он обратился в любительские хоровые общества в соседних городах и предложил музыкантам регулярное жалованье, вызвало всеобщее негодование. Пастор Хаген взобрался на кафедру Святого Томаса и произнёс патетическую речь о злодеях, которые скупают совесть бедняков, чтобы творить дьявольскую работу. В заявлении, принятом от имени городского совета, мэр Мюллер писал, что вся затея является «перчаткой, брошенной в лицо Лейпцига». Тем временем сторонники Крюгера начали шептаться о том, что на некой ферме под предлогом занятий музыкой какая-то опасная нехристианская подпольная организация тренирует всякий сброд. Поговаривали о возмездии. В еврейском районе была закрыта свечная лавочка. Доктор Хурбах сообщил, что Феликс посещал его кабинет, жалуясь на постоянные сильные головные боли. Теперь все знали, что такие головные боли — верные признаки начальной стадии безумия. Вскоре люди стали говорить, что герр директор сошёл с ума. Некоторые, лучше информированные, утверждали, что он подал заявление об отставке и его направили в какой-то частный санаторий.
Поэтому, когда однажды утром в начале января Феликса увидели выходящим из экипажа перед гевандхаузским зданием, это вызвало крайнее удивление и массу слухов. С тех пор каждое утро его видели проделывающим то же самое, покидающим здание в четыре часа в двухместной карете или иногда в закрытых санях. Он занимался своим делом, не обращая внимания на слухи, циркулирующие вокруг его имени, выполнял свои разнообразные обязанности со всеми признаками хорошо сбалансированного ума.
Только лицо его побледнело и он стал ещё менее общительным. Он ни с кем не общался, кроме как по строго деловым вопросам. На заседаниях совета почти не принимал участия в дискуссиях, игнорировал насмешки и парировал вопросы. Когда Мюллер поинтересовался, зачем он переехал в Рейдниц, Феликс ответил, что сельский воздух намного чище, чем в Лейпциге.
Некоторое время его ежедневное присутствие в городе, явное пренебрежение общественным мнением вызывали у сплетников очередной шквал абсурдных и злобных выдумок. Затем внезапно, как проколотый воздушный шар, все обвинения в его адрес прекратились. Нехристианская подпольная организация пала первой, задушенная до смерти своей собственной абсурдностью. За ней вскоре последовала теория о сумасшествии, опровергнутая присутствием и поведением Феликса. Что до его святотатственного вмешательства в дела церкви, то люди устали и от этого тоже. Что такого богохульного в том, что люди собираются вместе и исполняют какую-то духовную музыку? Да, он использовал фермеров и рабочих. А кого ещё он мог использовать, если его светлость отказал ему в хоре Святого Томаса, а попечители не позволили привлекать певцов из Лейпцигского хорального общества?