Страница 89 из 97
— Попробуй лучше одолеть меня. Мне для боя хватит зубов и когтей, — оскалил клыки Седой Волк — Волх Велеславич.
— Степной волк лесному не чета, — горделиво отозвался Умабий. — Да кто вы все такие, чтобы вызывать на поединок царей? Шайка бродяг со всего света! Где бы вы были, если бы не наше царство?
Ардагаст стиснул кулаки. Поединок! Это значит — Инисмею придётся мстить кому-то за смерть отца или тестя. Одна месть будет звать за собой другую, пока не разъест царство хуже ядовитого зелья. И он громко сказал:
— Хватит! Никаких поединков! Хотите, чтобы с Аорсией стало то же, что с Великой Скифией? Тогда Колаксаевы дары вовсе уйдут из этого мира, а вина за это ляжет на всех нас.
— Да, — склонил голову Вишвамитра. — Все наши подвиги обратятся в ничто, и мы будем достойны возродиться стервятниками. Но если мы не помешаем беззаконию, то отяготим свою карму не меньше.
Ардагаст обернулся к Фарзою:
— Пусть нас с тобой рассудит сама Огненная Правда. Войди в пещеру с дарами — мы не станем на твоём пути. Но если солнечное золото тебе не дастся...
— Я выйду из пещеры со всеми тремя дарами. Или не выйду живым, — с суровой решимостью обречённого произнёс Фарзой и добавил: — Только тогда вам с Вышатой вернут свободу.
— Наша дружина пойдёт вместе с вашей. И если что-нибудь случится с Ардагастом или Вышатой — ты нам больше не царь, — столь же решительно сказал индиец.
— А ты, мерзкий колдун, — указал Хилиарх пальцем на Валента, — тогда не скроешься во всех трёх мирах. Об этом позаботится Братство Солнца.
С юга донёсся крик грифона — грозный и манящий, словно бездна. Кому он вещал гибель? Никто из аланов и росов не ведал. И никто даже не подумал повернуть назад.
Было уже поздно, потому решили заночевать тут же, у горы, чтобы с утра идти к Перун-острову. Аланы и росы разбили два отдельных стана. Стемнело. В обоих станах не слышно было песен. Часовые настороженно поглядывали, в любой миг готовые поднять тревогу. Не полезут ли росы среди ночи отбивать своего царя? Не нападут ли аланы на сонных росов, не сделают ли что ночью с пленниками?
Пленных держали в одной юрте, под надёжной охраной. На ужин принесли жареной баранины и вина. Трое ели молча, без охоты. Потом Вышата сказал с невесёлой усмешкой:
— Побывали на Острове Неудачников и сами неудачниками сделались. Дотянулась-таки рука Братства Тьмы. Я думал, им не до нас, на юге завязли. А этот ворон чёрный сам явился. — Волхв с досадой тряхнул серебряной цепью. — Всё помню, а ничего не смогу. Зубов не заговорю, чёрта рядом с собой не увижу. А Лютица, бедная, всю ночь будет вокруг юрты — мышкой, заюшкой, птицей. Ведь непременно Валент какую-нибудь пакость устроит.
Ардагаст угрюмо напрягал мускулы, в который раз пытаясь порвать с виду больше похожую на украшение золотую цепь или хоть разогнуть кольца на запястьях.
Волхв покачал головой:
— Не старайся зря. Сила твоя не убыла, только цепи заклятой не разорвёшь и никакого оружия не удержишь, даже ножа.
— Зато на мне заклятых оков нет. Пусть только сунутся — успею выхватить у кого-нибудь оружие! — воинственно сверкнула узкими чёрными глазами Ларишка.
Сказала — и тут не пожалела. Хуже всего для мужчины — здорового, не раненого, — когда не он защищает женщину, а она его. Почувствовав это, она заговорила по-другому — тихо и виновато:
— Всё из-за меня. Завопила, как девчонка, которую впервые лапают. А этот урод даже кольчуги не смог порвать. Просто меня столько лет... никто не пытался... После того зверобога из гиндукушских пещер. Я думала, он за мной пришёл.
Ардагаст расхохотался от души:
— Какой там зверобог? Это же Мовшаэль, которого я мальцом в Пантикапее гонял! Трус, обжора и пьяница. Плохи дела у Валента, если он себе получше беса не нашёл! — Он неловко привлёк к себе жену скованными руками. — А я не жалею, что обернулся. И за тебя буду биться хоть голыми руками, хоть в оковах!
Вышата с отцовской улыбкой взглянул на них:
— Нет, никто вас не одолеет. Ни живых, ни мёртвых. Убить только могут.
— Ничего! — бодро расправил усы Ардагаст. — Лишь бы там не оказаться в одном месте с такими, как Валент.
— Не окажетесь, если будете такими, как сейчас. Вы ведь дорогу на Белый остров уже знаете. Не только ту, что прошли. Но и другую, длиной во всю жизнь, — уверенно сказал Вышата. — А теперь давайте-ка спать. Завтра весь день ехать. А потом — ночь на Рождество Даждьбожье. Самая святая и страшная во всём году, кроме Купальской.
Укрывшись белым плащом волхва, он отвернулся к стенке. Ларишка стащила кольчугу, с сожалением взглянула на мужа:
— Из-за этой цепи даже панцирь снять не можешь. Ничего! Эта ночь будет наша — им всем назло. А следующая — как Даждьбог даст. Подними-ка руки.
Миг спустя они уже лежали, крепко обнявшись, и жадно ласкали друг друга. Даже панцирь не мешал им, не холодил тела — рядом был горячий очаг, — только глухо шуршал железными пластинами под тёплым плащом.
А стерёгшие юрту аланы долго смотрели, как пришелец в чёрном с серебром плаще бродил вокруг неё, что-то нашёптывая и водя руками. Ему то и дело мешали: то зайчиха, то кукушка, то мышь, а то вдруг появлялась неведомо откуда большая серовато-жёлтая львица и грозно урчала, оскалив зубы. Всё это продолжалось, пока из своей юрты не вышел Инисмей и не тряхнул чародея за шиворот, проговорив так, чтобы и дружинники слышали:
— А ну, иди, не мешай добрым людям спать. И знай: если что, я до тебя доберусь прежде Братства Солнца. Не забыл ещё Пантикапей?
Только после этого львица обернулась мышкой и прошмыгнула в юрту с пленниками.
Глава 8
ОСТРОВ ГРОМОВОГО ЗМЕЯ
В царском доме в Суботове ужинали. За столом сидели царица Добряна, её отец, великий старейшина северян Доброгост, дядя царя — великий старейшина бужан Добромир, и царский наместник, оседлый сармат Ардабур. Детей царица уже уложила спать.
Низенький лысый северянин выглядел совсем потешно рядом с дородным, с седой бородой во всю грудь Добромиром и столь же могучим чернобородым наместником. Дядя Ардабур, как все его называли, уже девять лет в отсутствие царя поддерживал строгий порядок в землях по Роси и Тясмину. Рачительный хозяин, он был верной опорой Добряне. Знатные сарматы уважали его, а венедские старейшины — хитрого многоопытного Добромира. Все трое не отличались военными подвигами, зато пользовались славой людей степенных, хозяйственных и рассудительных.
До рождественского Святого Вечера с его двенадцатью блюдами были ещё целые сутки, но на столе уже стояли и пироги с зайчатиной, и рыбный холодец, и голубцы, и ячмень с мёдом. Ели из простых, от руки вылепленных глиняных мисок, пили пиво из глиняных кружек, зато вино — из кубков цветного стекла. Рассуждали о том, что мог бы царь после стольких славных подвигов и уважить главную землю своего царства и знатнейших её людей — вернуться домой к Рождеству. А то ведь царская русальная дружина ни разу ещё на Святки здесь не плясала, не колядовала, а все в полюдье, у нуров-волколаков.
Вдруг за окном послышался шум крыльев. Одиннадцать соколов и орлица опустились посреди двора и оборотились дружинниками-нурами и Миланой. Царица бросилась открывать, радостно обнялась с волхвиней. Хотела угостить нуров, но Милана неожиданно сказала:
— Добрянушка, нам бы только перехватить чего, да забрать русальные жезлы, да обратно лететь.
— Где же тогда царь будет Рождество праздновать? И к чему спешка такая? — Голос Добряны дрогнул.
— Ох, подруженька! Беда: Ардагаста с Вышатой Фарзой в цепи заковал! Мы узнали, только когда сюда летели.
И Милана рассказала то, что ей мысленно передала Лютица. Оба старейшины замерли, разинув рты. Доброгост испуганно съёжился, выронил дорогой стеклянный кубок, но быстро подхватил. Ардабур тихо ругнулся в бороду. Добряна побледнела, стиснула руки и если не заголосила, то только чтобы не разбудить детей. С дрожью в голосе проговорила: