Страница 24 из 97
Властно раздвинув зелёные ветви, между елями показался невысокий, но крепко сложенный старик. Большая голова прочно сидела на широких, в косую сажень, плечах. Добротно скованная кольчуга облегала могучую грудь. Длинные седые волосы падали из-под островерхого шлема на плечи, покрытые медвежьей шкурой. Окладистая борода белым снегом лежала на кольчатой броне. Того, кто вышел вслед за стариком, и человеком-то было трудно назвать. Мощное тело вместо одежды покрывали густые тёмно-рыжие волосы. Остроконечная голова, тяжёлые челюсти. В красных глазках, запрятанных под козырьком больших надбровий, светился злой и безжалостный ум. На шее висело ожерелье из звериных клыков и когтей.
— Застряли, лесные могуты? — с ухмылкой произнёс старик по-венедски. — Думу думаете, не повернуть ли назад, не поискать ли славной битвы с росами да манжарами?
— Ты чары навёл, старый хрен? Ещё и смеёшься? — взревел Шумила. — Так мы тебя без всяких чар в ежа обратим!
Медведич махнул рукой, и стрелы полетели в старика. Одни из них упали, звякнув о броню, другие — беззвучно ударившись у самого лица его в незримую преграду. Бурмила с яростным рычанием метнул в него тяжёлую палицу. Ткнувшись в ту же преграду, она отлетела назад и сильно задела по голове своего владельца, едва успевшего уклониться. Лаума, воздев руки, обрушила на старика заклятие, но тот даже не переменился в лице. Лишь взмахнул рукой — и внезапно налетевший вихрь сорвал колдунью с седла, поднял и забросил на верхушку ели.
— Что, медвежата, слабы тягаться с Громобоем-кузнецом? Слышали хоть про меня от батьки своего Чернобора?
— Как же, слышали, — отозвалась с дерева Лаума. — Был такой дурак, что вздумал с великим волхвом Лихославом тягаться, хоть сам едва чаровать умел. Поднял глупое мужичье дреговицкое и повёл на Чёртов лес: постоим-де за правду, избавим венедский край от бесовых слуг.
— Только не сладил он и с учениками великого волхва, — ехидно подхватил Шумила. — Погасил ливень чародейный огонь кузнеца, буря завалила деревьями его лапотную рать, а вихрь унёс его самого на край света, меж востоком и севером. Ну что, нашёл здесь правду? Лесную или болотную?
Приободрившиеся Чёрные Медведи засмеялись. Старик смерил их спокойным, уверенным в себе взглядом:
— Нашёл. Правда не в лесу, не в болоте, не в огне. Она — в силе! Обретёшь силу — будешь прав. Занесло меня к самому Уралу, в дебри непролазные, куда лишь самые смелые охотники да самые лихие шаманы пробирались. Жил один, как зверь, без огня, без железа. Однако выжил! Голыми руками медведей одолевал. С лешими, водяными бился, с яг-мортами, лесными людьми. Колдуна — яг-морта победил, а потом вместе с ним бился с охотниками-манжарами: они и меня за дикого человека приняли. Двенадцать их было — ни один не ушёл.
— Ты моего учителя силой победил, не чарами, — не приятным, рычащим голосом проговорил волосатый человек-зверь.
— Верно. За мою силу и уважил он меня, лесным чарам научил. Древним, нелюдским. Потом взял я силой йому-ведьму. И она меня полюбила и научила волшбе давней, страшной. Той, что от главной Йомы, владычицы леса и смерти, — вы её зовёте Ягой. Куда там вашим ведунишкам из Чёртова леса! Там окраина лесов, а сердце — возле Урала... А я ведь и кузнечного дела не забыл, и огненной волшбы.
— Если ты теперь такой могучий волхв, почему не вернулся, чтобы одолеть Лихослава? — насмешливо прищурилась Лаума.
— Зачем? Лес велик, есть на ком силу показать, с кем силой помериться. Вернулся я к людям — к пермякам. Да и задал жару всем этим великим охотникам, могучим воинам, чёрным да белым шаманам! Теперь в мою дружину самые лихие из них всех идут, а я и не всякого беру. Лучшее оружие в земле коми — у меня, и только для лучших бойцов. Ведь я — лучший в этой земле кузнец, сильнейший шаман, зовут меня здесь Корт-Айка — Железный Старик!
— А меня здесь зовут Яг-морт. Других яг-мортов они у себя давно не видели, — зловеще осклабился волосатый, показав мощные клыки. — Их предки загнали нас в леса к Уралу. Теперь все они знают мою дубину и мои чары. Умные — хлеб сеют, скотину пасут. А я нашлю засуху, падеж — и опять им негде искать еды, кроме леса. А там я с дубиной, неведомо за каким деревом, и снова им страшно, как во дни зверобогов!
Человек-зверь говорил по-венедски, и довольно чисто. В его речи, во взгляде горящих красных глаз чувствовалась непримиримая злоба к людям, но не тупость. Не глуп, видно, лесной житель, если выучил язык, на котором и говорил-то с одним Громобоем. Ох и не глуп... С кем же будут эти двое хозяев прикамских лесов, признающие лишь свою силу и волю?
Лаума, уже спустившаяся с ели, цепким взглядом окинула бронзовые фигурки на поясе Корт-Айки. Медведь, орёл, волк, змея... Звери Грома и Тьмы. Ни коня, ни оленя. Но волк и даже змея посвящены и Солнцу. Чьей же силой волхвует теперь непокорный кузнец? Что у него на цепочке под бородой во всю грудь?
— А мы вас, могучих волхвов, и ищем, — осторожно заговорила колдунья. — Великий шаман Саудев послал нас к вам. Мы все ведь одним богам служим, верно?
— Дурак был Саудев, как и все его полубесы, — бросил пренебрежительно старик. — Больно на ящерицу свою надеялся. А слугой и холопом я никому ещё не был. Чернобога здесь зовут Куль. — Он небрежно достал из-под бороды бронзовую фигурку бога с двумя змеями в руках, стоявшего на двуглавом ящере. — Я ему нужен, а он мне. А силу я беру отовсюду. У Тьмы, у Грома, у Ветра, у Чёрного Солнца...
— А как же с Огненной Правдой, кузнец?
— Она мне в чащобе выжить не помогла. Моя воля — вот моя правда!
— Волю-то твою и укоротят те, от кого мы уходим. Вышата, что предал и сгубил своего учителя Лихослава, и Вышатин выкормыш Ардагаст. Мало им власти и богатства, нужна ещё и Огненная Правда. Всех изводят, кто по ней жить не хочет! — сказал Шумила.
— Вот дурачье-то! Сами покоя не знают и другим жить не дают. И целое племя такое же глупое сотворили. Называется оно — росичи, — глубокомысленно произнёс Бурмила. Его большую медвежью голову столь глубокие мысли хоть редко, но посещали.
— Помню я этого Вышату, — отмахнулся кузнец. — Он тогда сбежал из Чёртова леса, чтобы со мной не биться. Теперь, вишь ты, великий волхв! А что они с Ардагастом несут всему лесу, я знаю. И приготовил им подарок — Колесо Чёрного Солнца. Вам его не сделать, вы не кузнецы, да и солнечных чар боитесь. А такое уже погубило одного Солнце-Царя. На юге, в горах Кавказских.
— Слышали мы, есть и у тебя соперник, — вкрадчиво заговорила Лаума. — Бурморт, верховный жрец пермяков. И владеет он самым святым местом — Гляден-горой. Ты ведь сам его не одолел, правда? А вместе с нами...
— Для того вас и ждал, — спокойно ответил Корт-Айка и одним движением руки снял заклятие с коней. Те весело заржали, перебирая ногами. А из-за елей, будто из-под земли, уже выезжали дружинники обоих колдунов. У кузнеца — ражие молодцы в добротных панцирях, вида самого разбойного. У Яг-морта — больше нелюди да полулюди: лешие, черти и те, кого они с похищенными либо блудливыми бабами приживают. И вот уже слились три дружины в одну разбойную, беззаконную рать и двинулись на север — к святой и богатой Гляден-горе.
Там, где речка Нижняя Мула выходит из лесов навстречу полноводной Каме, поднимается над широкими заливными лугами высокая, с крутыми склонами Гляден-гора. На вершине её — вековой заповедный бор. А на мысу, между поймой и глубоким логом, — городок. В его валу со стороны бора нет даже прохода. Из поймы же в городок ведёт по склону тропа — крутая, неширокая. По ней, однако, и верхом ездят, и скотину гонят на пастбище. А над городком в серое осеннее небо вонзается острой верхушкой, превосходя высотой все деревья бора, громадная вековая ель. Она была стара и священна уже тогда, когда скифы только начинали ходить в набеги на лесной край, и тогда, когда Аристей, ещё не ставший вороном Аполлона, пробирался к восточному краю света.