Страница 7 из 47
Да, по сравнению с Адрианом все остальные собаки — невзрачные.
Без десяти восемь Шейн начала подниматься по лестнице в сто девяносто девять ступеней. Взглянув сверху на гавань, она увидела Магнуса и Адриана — две крошечные фигурки, бегущие по Морскому бульвару. Ее меланхолия тут же сменилась странным волнением пополам с возмущением. Почему они бегают там, когда она здесь? Они что, специально ее избегают?! Иначе с чего бы они предпочли бульвар, где пахнет рыбой и где одни только пабы и увеселительные заведения для туристов… ведь тут, у лестницы, так красиво…
Ее самое сильно насторожил ее первый безумный порыв — подпрыгнуть на месте и помахать Маку рукой, хотя он все равно бы ее не заметил. Это был очень тревожный знак. Похоже, она начала увязать — причем глубже, чем ей представлялось. Надо немедленно что-то делать, пока не поздно. Пока она еще в состоянии мыслить здраво.
Я приехала в Уитби, чтобы работать, напомнила она себе. Я приехала вовсе не для того, чтобы уехать в расстроенных чувствах. Вовсе не для того, чтобы об меня вытирали ноги.
Она представила свои чувства в образе истеричной послушницы в монастыре, а разум — в образе мудрой и участливой аббатисы. И вот аббатиса дает юной послушнице добрый совет: учись сдерживать свои чувства. Шейн представила себе келью, где молилась святая Хильда: голые стены, пространство, залитое золотисто-янтарным светом, благодатное место, где можно укрыться от смятения и тревог и обрести долгожданный покой.
Когда Шейн пришла на участок, где проходили раскопки, Прю уже убирал синий брезент, которым они накрывали участок на ночь. Глинистая почва по краям ямы была какой-то уж слишком мокрой. В пятницу вечером землю полили из шланга, чтобы она не пересохла за выходные, но в выходные был дождь, и глина размокла сверх нормы. Шейн тихо порадовалась про себя, что ее «надел» был почти в середине участка. Да, вполне вероятно, святая Хильда не одобрила бы ее суетного желания оставаться сухой и относительно чистой за счет своих же коллег, которым придется копаться в мокрой земле, но резинки ее поддерживающих колгот постепенно теряли свою эластичность — по чуть-чуть после каждой стирки, — так что уж лучше не пачкать их лишний раз.
— Ты нормально сегодня спала? — спросил Прю, сворачивая очередной кусок брезента, под которым открылась могила Шейн. То есть, конечно, не ее могила, а могила, с которой она работала.
— Дай-ка я угадаю… ты смотрела ночной канал… этот фильм про ограбление, где все пошло криво. Там еще эта актриса играет… ну, как ее там? — Прю всегда забывал имена собственные. — Ну, эта… она недавно еще растолстела…
— Нет, я не знаю, — сказала Шейн.
Следующим на участок явился Джеф, сухопарый, морщинистый старый хиппи, который, похоже, работал на всех более или менее важных раскопках в Британии после войны. Потом подошли Кайра и Тревор, муж и жена. Сегодня был их последний день в Уитби — завтра они улетают на Ближний Восток, на раскопки от Национального географического общества. Там и климат теплее, и платят больше. Интересно, кто их заменит? Очень приятные люди, по словам Нины, начальницы на раскопках. Из Северного Уэльса.
В десять минут девятого собрались уже все. У каждого был свой «надел», свой участок работ — как у средневековых сборщиков картофеля. Всего их было четырнадцать человек, и все они рылись в земле на месте древнего кладбища в поисках хрупких останков давно уже мертвых людей, внимательно изучая почву, изменение цвета которой могло указывать на присутствие старого гроба, или полуистлевшей кости, или зубов — бледных осколочков в темной земле.
Все уже найденные тела — вернее, скелеты — были похоронены лицом к востоку, к Иерусалиму, чтобы мертвым было сподручнее восстать в Судный день. Года через четыре, когда работы в Уитби будут закончены и кости заново похоронят при участии викария, который их благословит по всем правилам, мертвым придется уже самим разбираться, откуда ждать трубного гласа.
Сегодня одна из молоденьких девочек была явно не в настроении. Взгляд у нее был какой-то тусклый, уголки губ печально опущены вниз, как у грустного клоуна. Она отводила глаза, чтобы не встретиться взглядом с молодым человеком, который работал на соседнем «наделе». Еще вчера они с ним перемигивались, украдкой улыбались друг другу, о чем-то болтали вполголоса. Сегодня же каждый старательно делал вид, что другого просто не существует — как будто они не работали рядом, бок о бок, на расстоянии в какие-то несколько дюймов, — а если кто-то из них и бросал выжидающий взгляд, то исключительно в сторону Нины, как будто надеясь, что она разведет их по разным участкам, как можно дальше друг от друга. Шейн смотрела на них и думала: вот он, предостерегающий знак. Живая аллегория (как назвала бы это святая Хильда) непостоянства людской любви.
— Похоже, я что-то нашел, — объявил кто-то из археологов, спустя пару-тройку часов после начала работ. Он показал остальным какую-то бесформенную штуковину, которая могла оказаться гвоздем от гроба. Но это станет известно только после просвечивания рентгеном.
В полпятого Шейн отложила лопатку, отряхнула руки и направилась к выходу. Она уже подходила к лестнице, как вдруг над верхней ступенькой поднялась собачья голова.
— Ав! — радостно поздоровался с Шейн Адриан. — Ав! Ав!
Шейн на миг замерла в нерешительности, а потом помахала рукой. Она поискала глазами Магнуса, но его что-то не было видно.
Адриан побежал к ней, помедлив только, чтобы обнюхать каменный порог церкви и основание Кедмонова Креста. Решив не писать на могилу первого англосаксонского христианского поэта, пес подлетел к Шейн и принялся прыгать вокруг нее, подвывая от радости.
Она опустилась на одно колено и запустила пальцы в густую шерсть на шее у Адриана, а тот все пытался подпрыгнуть, чтобы лизнуть ее в лицо. В таком положении их и застал Магнус. Шейн даже не видела, как он подошел.
— Прошу прощения, но мы тут так славно общаемся, — сказала она. Со стороны она, наверное, выглядела по-дурацки. Но ей было уже все равно. Бурные чувства, проявленные Адрианом к ее скромной персоне, привели ее в полный восторг. Ей в жизни никто так не радовался — никогда.
Сегодня Мак был в рубашке, легких брюках «Chino» и замшевом пиджаке. В руках он держал большой пластиковый пакет, и за исключением этой детали он сейчас был похож на молодого столичного доктора, который спокойно обедал в маленьком лондонском ресторанчике, и вдруг ему позвонили на сотовый и попросили срочно прийти к пациенту на дом. Шейн было так странно видеть его таким… только теперь она поняла, что всегда представляла его себе, одетым исключительно в шорты и футболку. Как будто он только и делал, что вечно бегал по Уитби кругами. От этой мысли ей стало смешно, и она рассмеялась, ничуть не стесняясь. Вообще-то она была жутко закомплексованной и поэтому очень сдержанной в проявлении чувств, но возня с Адрианом привела ее в такой восторг, что она как-то забыла обо всех своих комплексах. Она опустила глаза, чтобы Мак, не дай Бог, не подумал, что она смеется над ним, и ее взгляд уперся в его черные кожаные ботинки, начищенные до зеркального блеска. Ей подумалось, что таких идеально чистых ботинок просто по определению не бывает в живой природе. Она опять рассмеялась. Ее собственные ботинки со стальными набойками на носах были сплошь заляпаны грязью — как и подол длинной юбки.
— Вы с ним лучше не цацкайтесь, с Адрианом, — заметил Мак. — А то он почувствует ваше хорошее отношение и вконец обнаглеет. Еще стибрит какую-нибудь из ваших древних бесценных костей.
Это была идиотская шутка, совершенно неостроумная и невнятная, и Шейн решила пропустить слова Магнуса мимо ушей. Она поднялась на ноги и почувствовала на себе его пристальный, оценивающий взгляд, который сразу вернул ее с небес на землю. Да, видок у нее еще тот. Мягко скажем, неэлегантный. А если по правде, то просто убогий.