Страница 35 из 47
Внезапно, безо всякой видимой причины, маленький Аксель громко завопил.
Из всех композиторов, с которыми доводилось встречаться «Квинтету Кураж», Пино Фугацци оказался наименее симпатичным. До них уже доходили слухи, что своим значительным состоянием Пино обязан не популярности своего творчества на ниве авангардной музыки, но унаследованному от родителей бизнесу — заводу, производящему автоматическое оружие. Тем не менее дети не отвечают за грехи родителей, поэтому участники квинтета решили не выносить скороспелых суждений. Так или иначе, как к месту напомнил Бен, Тобиас Хьюм — композитор семнадцатого века, произведения которого все они больше всего любили исполнять, — в свободное от сочинения музыки время работал профессиональным убийцей, что совсем не умаляет достоинств созданных им песен.
Образ лихого Тобиаса Хьюма, откладывающего шпагу в сторону, чтобы написать бессмертную мелодию «Я б с радостию изменил мотив», грубо поблек в момент прибытия черного «порше», доставившего Пино Фугацци собственной персоной. Маэстро вплыл в гостиную, наряженный в красную рубашку от Галлиано с рисунком, состоящим из множества маленьких черных ушей, разбросанных по ее поверхности, черные слаксы от Армани, в карманах которых бренчала мелочь, и туфлях с кисточками. Он улыбался, но улыбка его оказалась на редкость неприятной.
— Как добрались? — спросила, изображая радушную хозяйку, Кэтрин, но в душе она чувствовала, что она вовсе не жаждет услышать ответ на этот вопрос.
— Prima, prima, — воскликнул композитор, продвигаясь в глубь дома стремительной, летящей походкой. Судя по всему, земное тяготение воздействовало в весьма незначительной степени на неполные сто пятьдесят сантиметров его роста. Несмотря на то, что Фугацци только что исполнилось двадцать девять, он был уже совершенно лыс. Лицом маэстро более всего напоминал макаку. Даже Бен Лэм, который обычно был подчеркнуто снисходителен к физическим недостаткам других, с явным недоумением взирал на ниспосланное им Судьбой существо.
Пино запарковал свой «порше» так близко к двери дома, насколько это было возможно сделать, не заезжая внутрь, и, все то время, пока синьор и синьора Кураж из кожи вон лезли, чтобы угодить гостю, бросал в окно беспокойные взгляды, словно опасаясь, что какое-нибудь злонамеренное лесное животное возьмет и угонит его великолепное авто.
Успокоившись наконец, он милостиво развел руки в стороны, словно давая знак начинать музыку.
«Квинтет Кураж» исполнил «Partitum Mutante» — всю от начала до конца, тридцать одна с половиной минуты без перерыва и (с учетом всех привходящих обстоятельств) исполнил весьма неплохо. Как всегда, когда дело доходило до выступления перед публикой — пусть она даже состояла из одного человека, — участники квинтета лезли вон из кожи, но преодолевали сопротивление даже самого неподатливого материала. Джулиану прекрасно удались отдельные нюансы, требовавшие большого самопожертвования. Дагмар пела просто великолепно. Роджер, когда его жена споткнулась в одном месте, замедлил темп, чтобы дать ей возможность собраться. И в финале Кэтрин исполнила свое соло даже с большей виртуозностью, чем обычно.
Как только изможденные певцы благополучно достигли берега, преодолев бурное море необычных гармоний, наступила обычная тишина, наполненная лишь шорохом листвы. Побарахтавшись в опасных водах более получаса, они наконец смогли перевести дух, и нельзя сказать, чтобы очень обрадовались, обнаружив напротив на диване внимательно разглядывающую их макаку, одетую в некое подобие детской распашоночки.
— Браво! — воскликнула макака, и рот ее расплылся в гримасе.
Затем Пино Фугацци рассыпался в обильных похвалах, за которыми, впрочем, последовала столь же обильная критика. В партитуру Пино за все время даже ни разу не заглянул: вдаваться в детали было явно не в его характере. С его точки зрения, основная проблема квинтета заключалась в непонимании сути и духа созданного им произведения.
Жестикулируя так, что, казалось, он вот-вот пустится в пляс, Пино Фугацци расхаживал перед певцами, звеня мелочью в карманах слаксов и разглагольствуя на весьма авангардной разновидности английского — очевидно, его собственного изобретения.
— Я хочу вас петь очень громко, но очень тихо, — воскликнул он, когда ему удалось наконец подобрать слова. Чтобы лучше проиллюстрировать свое парадоксальное требование, Пино растопырил свои короткие пальчики в воздухе, а затем начал медленно водить ими из стороны в сторону, так что казалось, будто кисти его рук превратились в двух колышущих щупальцами осьминожков. — Словно некто падать в глубо-о-окое колодцо и оттуда громко-громко кричать.
Повисло молчание.
— Петь тише? — Роджер попытался сделать доступной мысль маэстро.
Фугацци кивнул, явно обрадованный тем, что его наконец поняли.
— Да, да, очень тише, — сказал он. — Но психически громко, вы меня понимать? Во рту тихо, но уши слышать сильно… Ну, это как когда вода кап-кап…
— Из крана?
— Да, вода кап-кап, когда темно, когда ночь. Все тогда очень-очень тихо и поэтому кап-кап очень-очень громко. Громкая тишина.
Несколько минут все обдумывали сказанное, а затем Роджер сказал:
— Вы хотите, чтобы мы пели очень-очень тихо, но нас бы подзвучивали микрофонами?
— Нет! Нет! Никакой микрофоны! — вскричал Пино, ухватив что-то невидимое, но крайне ему неприятное в воздухе прямо перед собой и швырнув его с омерзением — судя по всему, в плескавшееся у его ног такое же невидимое огненное озеро. — Громкость должна быть, потому что иметься напряжение!
— Эмоциональное напряжение?
— Нет, напряжение… напряжение концентрация. Концентрированное как…
— Бульонные кубики? — ехидно промурлыкала Дагмар, накручивая на палец прядь своих волос.
— Нет, как пуля! — торжествующе вскричал композитор. — Пуля, он очень-очень маленький, понимать? Но эффект очень-очень… очень-очень… — и он скорчил гримасу, отчаявшись совладать с этим варварским языком, на котором почти невозможно выразить простые итальянские мысли.
Кэтрин, подавляя искушение забыть об окружающем и как обычно унестись мыслями куда-нибудь далеко, изо всех сил старалась помочь Пино найти нужное слово. Она представила себе, как пуля входит в человеческую плоть — в тело, отчаянно не желающее умирать.
— Эффект ужасный, — сказала она.
— Я его ненавижу, — прошипела Дагмар, когда Пино уехал.
— Возможно, все дело просто во взаимном недопонимании, — робко попытался вмешаться Роджер.
— Я его ненавижу, — повторила Дагмар, продолжая наматывать свои влажные от пота волосы на пальцы. — Недопонимание исключено.
— Ну что тут можно поделать! — вздохнул Роджер. — У него свой взгляд на это произведение, у нас свой…
Бен расхаживал по дому, как медведь, от окна к окну, открывая их одно за другим настежь. И только когда он открыл самое большое и самое близкое к коллегам окно, остальные участники квинтета поняли, в чем дело — весь дом нестерпимо разил пронзительными духами, явно созданными на основе полового секрета какого-нибудь редкого вида мускусной крысы.
Всю следующую неделю участники квинтета шлифовали «Partitum Mutante»: общая ненависть к ее создателю сплотила их. Почти весь день они пели, а ночью, напевшись, крепко спали. Даже Кэтрин страдала от бессонницы гораздо меньше обычного. Стоило только пронзительному, плачущему воплю неведомой лесной твари разбудить ее, как она быстро засыпала вновь.
В «Шато де Лют» у Кэтрин сложилось нечто вроде распорядка дня, который она, к своему немалому удивлению, исполняла неукоснительно, словно религиозный обряд. И вот Кэтрин, которая давно смирилась с тем, что обречена всегда и всех разочаровывать и которая забывала обо всех тщательно продуманных с вечера планах, пробудившись утром в обычном суицидальном оцепенении, каждый день рано вставала, варила кашу для Бена, отправлялась кататься на велосипеде с Дагмар, а затем распевалась, готовясь к репетиции. Разглядывая в душе свое нагое тело, окутанное паром, Кэтрин гадала, на самом ли деле она стала выглядеть моложе, или это ей просто кажется.