Страница 32 из 47
— Можешь брать из продуктов все, что хочешь, — сказала Дагмар.
Кэтрин совсем позабыла о присутствии немки.
— Ой… спасибо! — сказала она.
— Только если кроме меня никто больше не будет ездить в магазин, то я скоро останусь совсем без денег, — добавила Дагмар. Малыш все еще посасывал ее грудь, притихнув словно довольный котенок.
— Просто скажи об этом Роджеру, он все организует, — сказала Кэтрин. Сама она многие годы уже не подписывала чеков и не бывала в банке. К тому же в последнее время у нее появилась маленькая пластиковая карточка, при помощи которой из отверстия в стене появлялись деньги — при условии, что ты не забыл одно четырехзначное число и, разумеется, саму карточку. Впрочем, в Мартинекеркском лесу засовывать карточку было совершенно некуда.
— Как ты спала прошлой ночью, Дагмар? — спросила Кэтрин, ставя миску Бена в мойку.
— Великолепно, — сказала Дагмар.
— Ты не слышала ничего необычного где-то под утро? Кто-то кричал в лесу.
— Меня из пушки не разбудишь, — сказала Дагмар и тут же добавила, посмотрев на Акселя: — Ну, его-то я слышу сразу.
В это верилось с трудом, учитывая, насколько тихим ребенком был Аксель, но Дагмар, очевидно, знала, что имела в виду. Кэтрин удивилась тому, что когда немка опускала голову вниз, чтобы посмотреть на своего малыша, у нее под загорелым, худым лицом сразу же образовывался двойной подбородок, который старил ее лет на пять. К тому же Кэтрин заметила на лбу у Дагмар бледный шрам, которого она не замечала раньше. Очертания будущих морщин, следы прошлых рубцов — тайная история тела, неведомая никому, кроме его обитателя.
— Тебе здесь нравится? — спросила Кэтрин.
— Конечно, — отозвалась Дагмар. — Просто замечательно, что они дали нам возможность здесь поработать. Я уже десять лет как профессиональный музыкант и к тому же у меня теперь есть ребенок — пора бы начать получать деньги за репетиционное время. Верно?
— Я не совсем о том. Я об этом месте — и об этом произведении — они тебе нравятся?
Дагмар отняла малыша от груди.
— На музыку Пино Фугацци мне, честно говоря, наплевать, — сказала она, пожав плечами. Детская слюна блестела на ее соске и вокруг него. Кэтрин поспешно отвернулась. — Но я должна спеть ее хорошо. Если мне когда-нибудь окончательно надоест музыка, которую ставят передо мной на пюпитр, я порву шоппу и сочиню свою собственную, верно?
Кэтрин, все еще смущенная своей реакцией на обслюнявленный сосок, была еще больше смущена новым оборотом, который принимала беседа. Тяжелый немецкий акцент, с которым Дагмар произнесла слово «жопа», больше чем что-либо другое подчеркивал ее иностранное происхождение, а ее откровенное безразличие к доверенному им произведению было просто поразительным.
— Ты пишешь музыку?
Краем глаза Кэтрин заметила, что Дагмар натянула футболку обратно, прикрыв смутивший ее выступ плоти.
— Конечно, — сказала Дагмар, устроив поудобнее у себя на коленях кудрявую головку малыша. — А ты разве не пишешь?
Кэтрин никогда в жизни не сочинила и одной ноты. Она недурно играла на фортепьяно, баловалась флейтой, могла воспроизвести мысленно в голове любую партитуру с листа — хотя, конечно, не с такой точностью, на которую был способен Роджер. Когда она начинала читать партитуру, то ее мозг представлялся ей старым радиоприемником, на котором время от времени сбивается настройка, в то время как мозг Роджера — проигрывателем для компакт-дисков, воспроизводящим каждую деталь звучания с неумолимой цифровой точностью. Что же касается того, чтобы самой испещрять нотный стан значками — нет, такое ей даже и в голову не приходило. Каждый раз, когда она пела ноту, не совпадавшую с той, что была для нее написана, раздавался голос Роджера, который говорил «фа-диез, Кэт, не фа-бемоль» или что-нибудь в этом роде.
— Похоже, у меня к этому нет способностей, — сказала она Дагмар.
Немка, судя по всему, вовсе не собиралась спорить. Ее карие глаза были такими же темными и непроницаемыми, как бельгийский горький шоколад.
— Ну, если ты так считаешь… — пожала она плечами.
Кэтрин внутренне содрогнулась — она надеялась, что Дагмар попытается подбодрить ее. Какие странные эти немцы: неужели они не понимают, что заявление о собственной неспособности является, в сущности, просьбой о поддержке? Наверное, не так уж и плохо, что им не удалось высадиться в Британии во время войны.
— Для начала у меня нет соответствующей подготовки, — сказала Кэтрин. — Люди вроде этого самого Пино годами изучают композицию.
На Дагмар этот аргумент не произвел абсолютно никакого впечатления.
— По-моему, мурлыкать себе под нос в ванной — это уже сочинять музыку, — сказала она, перекладывая Акселя к себе на руку. — Я пою, когда катаюсь на велосипеде и когда баюкаю ребенка. И разумеется, то, что я пою, ничуть не похоже на «Partitum Mutante».
Она улыбнулась, и Кэтрин улыбнулась ей в ответ. Это был самый подходящий момент для того, чтобы завершить беседу.
— Я сейчас буду укладывать Акселя, — сказала Дагмар. — А тебе, по-моему, стоит сходить прогуляться. Там, снаружи, прекрасная погода, а лес просто великолепен.
— Я схожу, — пообещала Кэтрин. — Это отличная мысль. Но, наверное, Роджер захочет начать репетицию прямо сейчас.
Взгляд, которым наградила ее Дагмар, заставил Кэтрин броситься искать туфли, сгорая от стыда.
Домработница Джина прибыла в маленьком белом «пежо» как раз в тот момент, когда Кэтрин вышла за дверь, что было Кэтрин очень на руку — ведь теперь Роджер точно не станет ругаться из-за того, что репетиция все не начинается.
Слегка опьяненная собственной дерзостью, Кэтрин направилась в сторону леса, даже не предупредив никого в доме о своих намерениях, и, только пройдя первые деревья, обернулась назад, чтобы посмотреть на дом. Роджер и Джулиан наперебой болтали с Джиной, которая, вопреки всем ожиданиям, оказалась блондинкой лет двадцати с небольшим, с фигурой танцовщицы и элегантным, под стать ей самой, профессиональным оснащением. Все в Бельгии неизменно оказывалось лучшего качества, чем можно было ожидать. Даже пылесос, который Джина пыталась сейчас вытащить через заднюю дверцу «пежо», не прибегая к помощи чужеземцев, выглядел словно призер конкурса промышленного дизайна, способный безо всяких усилий засосать все, что угодно, в свой элегантный прозрачный корпус.
Насколько Кэтрин было известно, Роджер никогда не изменял ей. Это было не в его стиле. Когда он принимал какое-то решение, он уже никогда не отступал от него ни на шаг, невзирая на обстоятельства. И вряд ли в ближайшее время инфаркт или инсульт разлучат их. Он был всего на четыре года старше ее и в прекрасной физической форме. Они будут вместе всегда, если только она не умрет первой.
Кэтрин повернулась спиной к шато и направилась в глубь леса. Она ступала по плотному, хрустящему ковру опавших листьев и толстого мха, время от времени расковыривая землю носком ботинка, чтобы отметить свой путь на случай, если заблудится. Небо было ясным, дул тихий ветерок. Кэтрин не сомневалась, что ее следы будут заметны долго.
Во время войны нацисты, наверное, казнили людей в этом лесу. Ведь в Бельгии же была война, разве нет? Со стыдом она поняла, что толком этого не знает. Она вообще ничего толком не знала, кроме вокального искусства. Роджер вырвал ее из подросткового гетто в колледже Святой Магдалины и навсегда избавил от необходимости что-либо знать, взяв на себя всю ответственность за общение с окружающим миром. Он сообщал ей то, что, по его мнению, касалось ее, и умалчивал о том, чего ей знать не следовало. К тому же в последнее время она стала ужасно забывчивой. Возможно, Роджер ей что-нибудь и рассказывал о Второй мировой войне в Бельгии, а она наверняка все просто забыла.
В любом случае, если допустить, что нацисты сюда все-таки добрались, лучше места для расстрелов, чем этот лес, невозможно придумать. Кэтрин попыталась представить себе, как должен чувствовать себя человек, которого окружают солдаты, подгоняют его к краю братской могилы, а затем расстреливают. Она попыталась почувствовать сострадание к тем, кто не хотел умирать: к женщинам с детьми, например. Но ей удавалось думать только о том, как это прекрасно, когда за тебя все решает кто-то другой — ну, скажем, какой-нибудь нацист, который подводит тебя прямо к краю могилы и стреляет в затылок — туда, куда ты сама все равно себе выстрелить не сможешь.