Страница 24 из 25
По дороге волновались слегка, что не приглянемся мы с Дзыней слону, на ладошки плевали, волосы приглаживали. Но все удалось, увидел нас слон, улыбнулся и мне и Дзыне тоже по сто рублей протянул!
- Быстро на юг! - Дзыня говорит.
И в тот же день вылетели на юг - тут, кстати, и студенческие каникулы начались.
Помню, только самолет взлетел, Леха сразу шмыгнул с сумкой в туалет и вышел оттуда в плавках уже, в маске и с трубкой - чтоб ни секунды не терять!
В первый же вечер на танцы отправились. Леха, везет ему, какую-то местную красавицу пригласил - и в первый же вечерок довольно-таки здорово нас побили. С того вечера Леха, будучи человеком принципиальным, каждый день эту площадку навещал. И мы, естественно, с ним - свою ежедневную порцию побоев получать!
И вот идем мы однажды вечером по набережной, глядим, как солнце в море садится, - скоро, значит, на танцплощадку!
- Может, не пойдем сегодня? - я произнес.
- Пожалуйста! - Леха лицо напряг. - Вы, собственно, и не обязаны!
- Ну ладно, - Дзыня говорит, - зачем так ставить вопрос?! Но, может, пропустим вечерок? Голова больно гудит.
- Пожалуйста! - Леха говорит. - Я пойду один.
- Но зачем? - говорю.
- А что они подумают про меня?
- Не все ли тебе равно, что эти малознакомые люди подумают про тебя?
- А она? - Леха спрашивает.
- Кто она? Помнишь ли ты хоть ее лицо?
- Это абсолютно не важно! - надменно Леха отвечает.
- Да. - Тут я историческую фразу произнес: - Четко можно сказать, что ты кузнец своего несчастья!
- Так, - со вздохом Дзыня говорит, - придется карате применять!
- Придется, видимо, - согласился Леха.
Занимались они карате давно уже. Бегали с Лехой на цыпочках ног и рук, с диким воплем бились с размаху головой о стену, удары бровями разучивали: левой, левой, потом неожиданно правой.
В номере Дзыня достал из чемодана длинный ларец черного дерева батя-дирижер из Гонконга ему привез. На малиновом сафьяне лежат разные приспособления для карате. Особенно, помню, меня там жужжалка потрясла: боец крутит ее перед собой, она жужжит и всех, видимо, валит с ног.
Потом Дзыня шкаф распахнул, стал одежду выбирать для битвы. Решил одеться "совсем просто", как он сказал, - строгий джинсовый костюм!
Взяли мы волшебный ларец, но тревога меня не отпускала: не поймут они карате!
Так и получилось.
Дали нам, надо сказать, неплохо. Но на этом, к сожалению, история эта не прекратилась.
Леха с девушкой той, из-за которой сыр-бор разгорелся, переписываться стал! Тогда такое было: лишь то считается достойным, что достается с трудом.
И действительно: ничто нам так трудно не досталось, как невеста для Лехи.
Звали ее Дня. Каким-то холодом уже от самого имени веяло! Правда, Леха в разговоре со мной легкомысленно ее Дийкой называл, но чувствовалось - это только в разговоре со мной!
Однажды врывается ко мне потный, взъерошенный!
- Ну все! - Обессиленный, сел. - Согласилась она! Завтра приезжает!
- Ну, поздравляю тебя! - Лехе говорю. Кивнул, счастливый, потом озабоченно спрашивает меня:
- Ты человек умный, разбираешься, что к чему. Скажи, куда б ее завтра повести, чем поразить?
- А ты к слону нашему ее отведи! - говорю.
- Точно! - обрадовался Леха.
На следующий день звонит, расстроенный страшно:
- Дийка говорит: "Это абсолютная дичь!"
- Да вы, что ли, ходили уже?
- Нет еще...
- Ну так сходите же! - ему говорю. Вечером звонит, абсолютно уже убитый, еле говорит:
- Дийка требует... чтоб мы все деньги... взятые у слона... вернули ему, иначе она немедленно уезжает!
- Замечательно, - говорю.
Продали все, что могли, вернули деньги.
Вскоре после этого Леха мне говорит:
- Знаешь, чего мы тут с Дийкой надумали?
- Чего?
- Решили свадьбу нашу у тебя на даче играть!
Честно говоря, для меня это неожиданностью было - что свадьба их у меня на даче будет.
"Ну ладно уж, - думаю, - все-таки он мне друг. Не так много у него радостей в жизни. Пускай!"
Когда я в день свадьбы приехал на дачу, Леха, гордый, а-тю-тю-женный, водил меня по прибранным, украшенным комнатам.
- Красиво, старик? А? Красиво?
Я зато привез массу жратвы, все деньги, можно сказать, стратил. Ладно уж!
Потом гости появились. Какой-то романтик с гитарой. Доманежиевский, литературотоваровед. Еще какие-то. Никто не был знаком ни с Лехой, ни со мной, и никто, главное, и не собирался с нами знакомиться!
Невеста приехала в велюровой шляпке. Где-то на крайнем Западе, говорят, снова такие в моду входят, но у нее-то она от позапрошлой моды осталась - это видно!
Ну ладно уж - решил сготовить им грудинку баранью с разварным рисом. Когда я притащил из кухни блюдо, перегородка между столовой и кабинетом была свалена, лежала на полу, гости ходили по помещению туда-сюда.
- Это по договоренности, старих, по договоренности! - Леха залопотал.
Какой я ему еще "старих"?! И по какой это "договоренности"? Видимо, не так себя понял!
Потом кто-то столкнул со стула мой пиджак прямо в ванночку с проявителем. В доме воды не было, пришлось бежать чистить пиджак на улицу к колонке. Тут вдруг подошел ко мне какой-то странник, с палкой и бородой (вот это действительно - "старих"!).
- Милок, помоги до дому добраться!
- А где ваш дом-то?
Показал светящиеся маленькие окошки - жутко высоко, видимо, на небе.
- Да нет. Понимаете, не могу. Пиджак вот проявил, надо теперь закрепить.
- Я уж рассчитываю на тебя, милок.
Что значит - "рассчитываю"? Минуту назад он вообще ничего о существовании моем не знал.
Впился он в локоть мой железными пальцами. Повел. Долго шли мы с ним, приблизительно вечность. Вошли наконец в какие-то сени. Странник взял стакан, с шуршанием запустил в какой-то мешок.
- Семецки, сусаные. На цедаке, под залезом.
- А-а. Спасибо! - говорю.
Выскочил, заскользил быстро вниз. И главное, когда наверх еще поднимался, видел, оглядываясь, зарево какое-то. Радовался, как дурак: "Северное сияние?"
Но когда, с болью дыша, примчался вниз, все было кончено.
Дача сгорела, невеста, вспылив, уехала, только Леха, балбес, болтался по пепелищу, лопоча:
- Все нормально, старих, все нормально! Потом он шел сбоку от меня, заглядывал в лицо.
- Ничего, старих? А? Ничего?
- Ладно уж, - ответил я, - ничего!
Вскоре после этого Леха от муравьев своих любимых решил избавиться. Пришел однажды к нему, застал в горьких слезах. В одной руке у него маленькая, в другой хлорофос. Из маленькой глоток отопьет, потом хлорофосом на себя брызнет.
- Надоели мне эти муравьи, - в слезах говорит. - Не выйти с ними никуда в приличное общество!
И снова из маленькой отхлебнул и хлорофосом себя обдал!
Вышли мы с ним потом на улицу, сразу же к нам огромная колонна муравьев побежала. Потом, едкий запах хлорофоса почуяв, передние тормозить начали, заворачивать. Колонна вопросительным знаком изогнулась.
Впервые я видел так наглядно, как от человека удача его уходит!
Потом защитили мы дипломы. Нас с Лехой в зональный институт проектирования направили, а Дзыня, ловкач, в архитектурно-планировочное управление проскользнул.
И надо отметить, что руководитель нашей с Лехой мастерской - все у нас Орфеичем его звали - не особенно нас взлюбил.
Ну, понять можно его: папа у него был Орфей, а он лишь Орфеич получился, поэтому злоба из него так и лилась. Пытался незадачливую свою жизнь под обстоятельства подвести: такие, мол, нынче обстоятельства, что лучше и пытаться не надо ничего сделать. Слышал я разговоры эти миллион раз! Будто раньше когда-то обстоятельства другие были. Ерунда! При любых обстоятельствах, самых крутых, пытаться надо делать что-нибудь, а от трудов твоих и обстоятельства, глядишь, к лучшему переменятся!