Страница 20 из 25
Толкаясь, крича, хохоча, лезли они в длинный автобус...
А тут я еще встретил Аню, переводчицу, "переводчицу денег", как я про себя ее называл, ту самую девушку, что прислала вместо себя Фаныча в мою жизнь.
И на этом, надо сказать, совершенно успокоилась!
- Что делать? - только сказала она. - Тут у меня группа штатников по обменному туризму - удешевленники. Смета у них маленькая, а программу хочется составить поинтересней.
Она повернулась ко мне, но меня уже бил дикий смех.
- Удешевленники! - кричал я. - Колоссально! Надо бы не забыть!.. В баню их, по пятнадцать копеек!
- Между прочим, - сказала она, - когда ты смеешься, лицо у тебя делается совершенно идиотское!
- Ничего, - сказал я. - С лица не воду пить!
- А никто и не собирается с твоего лица ее пить! - злорадно сказала она.
И так, уже по инерции, мы шли с ней рядом, вошли в какую-то столовую самообслуживания. Я взял два рассольника, два бифштекса с гречкой, с гречневой сечкой... И тут же, конечно, ввалились Аникин с Фанычем. Аникин заорал, стал меня обнимать, раздавив в моем кармане спички... Мы с Аней молча доели все и ушли.
- Ну у тебя и друзья! - на выходе сказала она.
- Да?! - сказал я. - А я думал, Фаныч - это твой друг.
- Да нет, - после паузы сказала она, - такими друзьями я еще не обзавелась.
Мы долго шлялись по переулкам, потом присели на скамейку в неуютном земляном садике, у глухого, уходящего в небо красного кирпичного брандмауэра, и тут же стукнуло единственное в нем окошко - маленькое, с бензиновым отливом, у самой земли, и в нем показался Фаныч с блюдечком в руке. Он дул на чай, гонял по чаю ямку, задумчиво тараща глаза.
Подавленная такими случайностями, более того, решив, что это идиотские мои шутки, Аня, не прощаясь, ушла.
"А между тем, - подумал я, - это и есть теперь моя жизнь. А случайностями все это может показаться только очень со стороны".
- Ну что? - вдруг недовольно сказал Фаныч. - Брось-ка ты, знаешь... Тут нормальные, душевные парни тебя ждут, а ты... Хватит корчить из себя неизвестно что!
"И действительно, - в отчаянии подумал я, - хватит корчить из себя неизвестно что!"
- Ладно, - сказал я, - только скажите, как к вам пройти!
"И ладно, - думал я, - и пускай!"
На бегу я показал кому-то язык, высунул его больно, далеко - так что даже увидел его, вернее, белый блеск от мокрого языка, поднимающийся над ним и имеющий его форму.
... Раньше, приехав на юг, я сразу же бросался в море, ничто другое меня не занимало. Потом, поднявшись на набережную, с кожей, горящей от соленой воды и мохнатого полотенца, я сразу же встречал каких-нибудь своих друзей, мы шли под полотняный полощущийся навес... И только уже поздней теплой ночью я где-нибудь засыпал. Утром вставал и сразу же бросался в море, и снова начиналась эта ласковая, теплая карусель, когда можешь пойти сюда, можешь пойти туда, можешь сделать это, а можешь этого и не делать и знаешь - все равно будет все хорошо. Иногда целыми днями я сидел в теплой пыли у бочки с сухим вином, и все подходили какие-то прекрасные, давно знакомые люди, садились рядом...
Это было счастье, как я теперь понимаю.
Теперь же, только сойдя с автобуса, с двумя чемоданами, оттягивающими руки, я поплелся на квартирную биржу... Все хозяйки там хотели чего-то невозможного - например, супружескую пару, чтобы он непременно был брюнет, она - хрупкая блондинка или наоборот... Я только подивился изощренности их вкусов. Я же никому из них не пришелся по душе. Я стал искать помещение сам, надеясь все-таки на какую-нибудь внезапно вспыхнувшую симпатию, хотя навряд ли... Никогда еще, тем более с чемоданами, я не забирался в гору так высоко. Я заглядывал за все заборы, иногда, наоборот, видел вдруг зеленый, заросший, темный дворик у себя под ногами, далеко внизу, и, свесившись, кричал туда... Но везде неизменно получал отказ. Измученный, с саднящей от соленого пота кожей, с сухим, пыльным горлом я наконец сумел втиснуться в один дом, в узкую щель, оставленную дверью на цепочке...
- Ну ладно уж... - недовольно сказала хозяйка. В квартире было прохладно, ее насквозь продувал сквозняк, поднимая занавески.
- Только уж сразу договоримся, - сказала она, - чтобы не было потом недоразумений.
Я был согласен. Я уже где-то привык к такому обращению, хотя и не совсем понятно - где...
- Рубль за койку и три шестьдесят за прописку.
- Как? - удивился я.
- Ну да, - быстро заговорила она, - рубль за прописку с приезжих и два шестьдесят с хозяев. Ну, мы с мужем рассудили - какой же смысл нам свои еще деньги платить? Логично?
- Что ж, логично, - подумав, сказал я.
Потом она раз сто вбегала в мою комнату, пока я лежал на холодной простыне.
- Только, пожалуйста, наденьте костюм - мой муж не любит, когда так... Только не свистите, пожалуйста, - скоро придет муж, он этого не любит...
Что же вообще он любит?
Потом я заснул и проснулся в темноте. И услышал на кухне до боли знакомый голос. Я вышел. За столом сидел Фаныч. Он недовольно посмотрел на меня... Так получалось, что мы вроде незнакомы.
... Как потом я узнал, с женой он разъехался довольно давно и вот вдруг решил ее навестить, помириться, может быть. То-то она и суетилась, всячески ему угождая.
- Извините, ради Бога, - поздней ночью, улыбаясь, вбежала хозяйка, не возражаете, если в вашей комнате вот аквариум с окунем постоит? Мой муж, знаете, этого не любит...
И вот все спят. И окунь спит у себя в аквариуме. Но храпит - дико!
А потом, когда я вернулся из туалета и зажег испуганно свет, на своей постели я увидел огромного жука - развалился, высунув свои полупрозрачные мутные крылышки, которые почему-то не влезали под твердый панцирь!.. Видно, решил, что я такой уж друг животных!
Утром я пошел к хозяевам, чтобы выразить свое недовольство. Но их уже не было. Она, как я узнал, работала в пункте питания. А Фаныч, как обычно, в ушанке с утра уже бродил по поселку, неодобрительно на всех поглядывая. На первый взгляд он казался сторожем... Но сторожем чего?
Часам к двум все как раз набивались в этот пункт питания. Кафе "Душное"... Кафе "Душное". Вино "Липкое"... Что сразу же привело меня в бешенство - как искусственно и любовно там поддерживается медленная, огромная и, главное, всегда покорная очередь! Вместо двух раздач всегда работала только одна, хотя девушек в белых куртках вполне хватало.
- Ишь чего захотел, - сказал мне оказавшийся тут же Фаныч (после двух до самого закрытия он хмуро сидел тут), - чтобы очереди еще ему не было!
- Да, - закричал я, - захотел! Захотел, представьте себе! А порции! сказал я. - Что у вас за разблюдовка?
(Увы, я уже усвоил этот язык...)
- А чего ж такого, интересно, ты хочешь? - спросил Фаныч.
- Боже мой! - закричал я. - Всем нам осталось жить, ну, максимум тридцать, сорок лет, неужели уж не имеем мы права хотя бы вкусно поесть?!
- Ну что, что?!
- Может быть, омар? - неуверенно сказал я. Очередь злорадно заржала.
- Омар... - недовольно бормотал Фаныч. - Комар!
И тут еще, как назло, прилетела стая воробьев - стали клевать мое второе, переступая, позвякивая неровной металлической посудиной, чирикая: "Прекрасное блюдо! Как, интересно, оно называется? Замечательное все же это кафе!"
- Вот, - сказал Фаныч, - пожалуйста, ребята довольны! Только таким вот, как вы, все не по нутру!..
Раньше, еще год назад, я бы и не задумался над этим, просто не обратил бы внимания, но сейчас мои мысли были заняты этим целиком. По утрам, когда все бежали на пляж, я надевал душную черную тройку, брал портфель и шел хлопотать по различным присутственным местам.
- Я таки найду управу! - злобно бормотал я...
Прошло уже две недели, а юга я так практически и не видел. Калькуляция, разблюдовка - вот что теперь меня увлекало. Только однажды, между двумя аудиенциями, заскочил я на базар, купил грушу с осой... И только однажды, свернув на секунду с пути, в костюме