Время и относительность (ЛП)

– Это твой дедушка? – спросила Джиллиан.

Я кивнула.

Дедушка что-то напевал себе под нос, нажимал кнопки, двигал рычаги, сверялся с приборами.

– Что он делает? – спросил Джон.

Хороший вопрос.

Позже...

– Всё очень просто, детка, – сказал дедушка. – Этот Холод был тут первый. Он проснулся после долгого сна и обнаружил, что его родная планета занята какими-то выскочками. Не удивительно, что он тут же взялся действовать. Жизнь принимает разные формы; в данном случае она активна во льду, но спит в воде. Поразительно. Уникально. Я ещё не определил, полностью ли его анимус заключён в H20, или же это бестелесная энергия, которая может придавать замёрзшей воде форму. Много тысяч лет назад, во время первого Великого Ледникового Периода, Холод был доминирующей формой жизни на Земле. Один из первых экспериментов Эволюции с разумом. И в высшей степени успешный, смею заметить. С ним у меня была самая интересная дискуссия с тех пор, как мы застряли в этом болоте.

– Холодные рыцари не из космоса? – спросил Джон.

– Боже мой, нет. С чего вы взяли?

– И не из России?

– Оно наверняка было в спячке в Сибири. Возможно, его разбудили те советские эксперименты по заморозке. Связанные с заморозкой их космонавтов на время долгих космических путешествий. Или же с хранением населения под землёй после ядерной войны до тех пор, пока страна снова не станет обитаемой. В чём был смысл проекта «Новосибирск», не совсем понятно. И то глубокое бурение на Аляске тоже могло разбудить спавшего. А может быть, Холод просто когда-то предвидел наступление тепла, того явления, которое позволило развиться разумным млекопитающим, и поставил, так сказать, геологический будильник. Как бы там ни было, Холод вернулся, он разминает свой ум и хочет снова жить тут. Его можно понять.

– «Его», – сказала я. – Не «их».

– Ты права, Сьюзен. Правильно подметила. В его теперешней форме анимус Холода, его суть, его мозг и глаза, ещё не повсюду, а только там, где движется лёд. Ему приходится концентрироваться, чтобы предпринимать какие-то действия, и ему для развития нужны правильные условия. Если предоставить ему свободу действий, он объединит всё. Весь лёд во всём мире станет его мозгом и телом. Вот тогда будет на что посмотреть.

– Это означает, что он станет сильнее? – спросила я.

– Если всё пойдёт без проблем. Если я внесу коррективы.

– Вы помогаете холодным рыцарям? – сказала Джиллиан.

Дедушка не сразу расслышал вопрос Джиллиан. Людей, которые пришли со мной, он не то чтобы игнорировал, а просто относился к ним как к бродячим собакам или к предметам мебели. Только когда они обращались непосредственно к нему, ему приходилось признавать, что они представляют собой разумные формы жизни.

– Не совсем, детка, – сказал он, держась руками за пушистые отвороты пальто. – Я всего лишь делаю всё возможное, чтобы не помешать ему. Моя пространственно-временная машина, боюсь, не совсем исправна, и это влияет на естественный процесс охлаждения. Расходуется огромное количество энергии, и мы непреднамеренно мешаем, ослабляем Холод. Этот мой приборчик – всего лишь демпфер, отводящий излишки измерений. Мы руководствуемся принципом невмешательства в дела туземного населения, и с нашей стороны было бы неправильно становиться на чью-либо сторону. Это первое, чему нас учат: не вмешиваться. У этого существа явно большое преимущество права первого. Если же вы и оно сможете договориться о совместном проживании, то так будет лучше для всех. Если же нет, то не думаю, что Земле вас будет сильно не хватать. Это может показаться грубым, но если вы хорошо подумаете, то поймёте, что это отнюдь не беспочвенный аргумент.

– Вы чужие, – сказал Джон, обвиняя дедушку, но глядя при этом на меня.

– Хм, что, чужие? Нет... никто не бывает чужим. Есть только жизнь.

– Это правда, – сказал Джон. – Инопланетяне из летающих тарелок живут среди нас, подрывают наше общество.

Дедушка фыркнул:

– Я не из летающей тарелки! Что это ещё за глупости? Так вы ещё договоритесь до летающих чашек и ползающих перечниц, а затем у вас вся посуда оживёт. Способность человеческой расы верить во всякую чушь – одна из её наименее приятных черт.

– Что-то я совсем запутался, – сказал Зак. – Летающие тарелки?

– Дедушка, – сказала я, – ты должен помочь этим людям.

– Конечно, Сьюзен. Подожди, сначала я завершу с Холодом, и тогда подумаю.

– Тогда они уже умрут... вымрут!

– Да, вполне возможно. Но я в этом не виноват. Это нас не касается, Сьюзен. Ты же знаешь это не хуже меня. Мы не должны вмешиваться. Время должно идти своим чередом.

Я ощупала сознание дедушки. Его туманные пятна больше, чем мои. Многого не хватает. А приоритеты с возрастом становились всё сильнее. Может, он и был рецидивистом-нарушителем правил, но его привычки уже устоялись.

Я разозлилась. Это был не его характер. Таким его сделали.

– Это не справедливо, – сказала я. – Что эти люди сделали такого, чтобы заслужить вымирание?

Дедушка посмотрел на моих друзей, как на образцы.

– Ты про вот этих? Ничего такого, насколько мне известно. А вот что касается всей человеческой расы, то... посуди сама. Когда Холод был тут один, это была спокойная планета, посвящённая абстрактным мыслям, познанию и самовыражению. А с тех пор, как появились млекопитающие двуногие, тут сплошные ссоры, кровопролитие, и прочий тарарам. Для вселенной будет лучше, если наш морозный друг продолжит то, на чём когда-то остановился. Холод строил соборы из живого льда, он мог создавать скульптуры на уровне отдельных снежинок. Ты когда-нибудь видела что-нибудь столь же совершенное, как снежинка?

– Да, – сказала я и указала на Малколма.

Дедушка посмотрел на мальчика. Малколм попытался улыбнуться. У него не было передних зубов.

– Не сомневаюсь, он очень милый.

Он вернулся к своим приборам и переключателям.

– А теперь уходите все, – сказал он, – и не мешайте мне работать.

У меня в голове словно образовалась трещина, в которую хлынули воспоминания и боль. Главное правило о невмешательстве было зашито в меня так же, как и в дедушку. Это был и инстинкт, и имплантат, и традиция. Мы унаследовали поразительные таланты, возможности контролировать пространство и время, но приоритет нашей культуры – не пользоваться этими возможностями, за исключением некоторых тривиальных целей. Тот, кто не соглашается с этим, может обезуметь, или даже его разум будет стёрт.

Мы с дедушкой сбежали, нарушили все правила. Кроме одного. Мы не вмешивались. Мы наблюдали. Что бы мы ни делали, это ни на что не влияло.

Я схватилась за голову и согнулась пополам, прислоняясь к Будке.

– Что это с Сьюз? – спросил Зак.

– У неё иногда голова болит, – сказала Джиллиан. – Она иногда уходит в Сумеречную Зону.

– Она пришла из Сумеречной Зоны, – сказал Джон. – Вы что, не слушали? Она и этот старик. Они не отсюда. Они не такие, как мы. Они не люди. Вот почему лёд её пропустил, вот почему он её не тронул. Холодные рыцари убивают нас, человеческих существ. А она не человек. Они не имеют ничего против неё.

Моя голова так разболелась, что я не могла говорить.

Джиллиан стояла и думала над тем, что сказал Джон, над тем, что она видела и слышала. Среди них она быстрее всех поняла, что происходит.

Стиснув зубы, я боролась с болью.

– Сэр, – сказала Джиллиан, обращаясь к дедушке, словно он был учителем. – Можно задать вопрос?

– Задавайте. Но я не обещаю, что мой ответ будет вам понятен.

– Вы бы смогли остановить холодных рыцарей, если бы захотели? Заставить их уйти?

– Не их, а его. Единственное число. Я же это ясно объяснил.

– Но вы смогли бы?

Дедушка на мгновение задумался.

– О да, думаю да. Это довольно просто. Если этот прибор включить наоборот, он сможет заземлить большую часть холодной силы. Усилить ненамеренное влияние моей пространственно-временной машины и откачать почти всю энергию Холода. Заставить его, так сказать, втянуть когти. Анимус тогда оказался бы локализован, возможно, даже заперт в единственной снежинке. Один кристаллик льда оказался бы по своей конфигурации достаточно сложным, чтобы стать для него временным вместилищем.