Страница 19 из 23
- Нет!..
Я вскочила и бросилась к выходу из гостиной, не помня себя от страха и отчаяния, щедро приправленными острыми вспышками наслаждения от бусин. Ослеплённая противоречивыми эмоциями, задыхаясь от душивших рыданий, я бросилась по коридору вперёд, не разбирая дороги, не зная, куда бегу и зачем. Лишь бы подальше от Джонаса и его непристойных ласк, порочных поцелуев. От той бездны тёмного удовольствия, в которую я готова была рухнуть, едва он прикоснётся ко мне. Из горла вырвался короткий стон, перешедший в рыдание, я чуть не споткнулась, охваченная дрожью. И не понять, от вновь проснувшегося желания или от отчаяния.
Далеко убежать не успела, да и кто мне даст вырваться из этой клетки. Сильные руки сомкнулись вокруг талии, легко оторвав от пола, я слабо затрепыхалась, всхлипывая и задыхаясь от слёз.
- Пожалуйста… Н-не надо, Джон!.. – выговорила непослушными губами, уже не думая, что и за это меня тоже накажут. – От-тпусти-и!
- Малышка, ну что ты, тихо, - увещевательно зашептал брат на ухо, и в следующий момент я оказалась прижата к стене его телом, распластана, щекой ощущая шёлк обоев. Моя попка почувствовала недвусмысленное доказательство возбуждения Джонаса, его пальцы переплелись с моими. От горячего дыхания разбегались мурашки, собираясь внизу живота жарким озерцом. – Ш-ш-ш, непослушная моя, ты же знаешь, что тебе будет хорошо… Пойдём, Мари, не капризничай, - настойчиво повторил Джонас, отстранился и потянул за собой, обняв за талию.
Оказывается, мы стояли как раз около двери в его кабинет, находившийся здесь же, на втором этаже. Недалеко от спальни Джона. Эта вспышка словно разом забрала из меня все силы, я обмякла в руках брата, откинув голову ему на плечо и прикрыв глаза. Вернулась покорность пополам с отчаянием, и… Бусины. Проклятые бусины тёрлись об мою плоть, заставляя забывать о сопротивлении, отвлекая от отчаяния. Возбуждение высушило слёзы, вернулась дрожь, и тяжело дышала я уже не от короткого бега. Позволила Джону завести меня в просторный кабинет, в котором царил приятный полумрак. Послушно подошла за ним к тому самому столу, за которым обычно работал Джонас. Брат отпустил мою руку, и я остановилась, проследив взглядом, как он обошёл стол и устроился в кресле с высокой спинкой. Посмотрел на меня, медленно усмехнулся и мягко произнёс:
- Подойди, Мари.
Ох. Я приблизилась, как зачарованная наблюдая за наливавшимися золотом глазами. Вопрос вырвался сам.
- Кто ты?.. – собственный голос показался слабым и тихим, и я замолчала в замешательства.
Усмешка Джона сделалась странно мягкой, почти нежной.
- Твой опекун, Мари, и тот, кто о тебе заботится, - так же нежно ответил он и добавил. – Встань здесь.
Он указал перед собой и расставил ноги. Я послушно встала между ними, спиной к столу, покорно ожидая дальнейшей участи. Что-то во мне сдалось, и я позволила тёмному огню медленно разгореться внутри в предвкушении удовольствия. Джонас начал неторопливо, явно растягивая мгновения, расстёгивать пуговицы пеньюара, но не до конца. Ровно для того, чтобы… освободить низ живота, откинув края ткани. Горячие ладони Джона легли на мои бёдра, и он замер, разглядывая открывшееся зрелище. Я же тихонько опёрлась о стол ладонями, прислонившись к нему – коленки вдруг ослабели, а бусины с новой силой дали знать о себе, заставив тихо вздохнуть. Джон наклонился, согрел дыханием чувствительную кожу чуть ниже корсета, а потом переместил руки на талию и легко усадил меня на край стола. И я знала, что он попросит дальше.
- Раздвинь ножки.
Мой следующий вздох был глубже, от него грудь приподнялась сильнее, привлекая внимание к острым, напряжённым вершинкам, спрятанным в кружеве. Я развела колени, бесстыдно широко, открывая себя, и чуть откинулась назад, поставив ладони на шершавое сукно. Внутри всё дрожало в ожидании, и ни единой мысли о том, насколько низко я пала и… какой развратной выгляжу со стороны. Нас ведь в самом деле никто не видел, и никто об этом не узнает. Кроме Джеффри, но это совсем другой разговор. Джонас не торопился вставать с кресла, разглядывая меня с явным удовольствием, однако и прикасаться тоже не спешил, заставляя дрожать сильнее с каждым мгновением. Я едва удерживалась на месте, сражаясь с безумным, непреодолимым желанием задвигать бёдрами, вынуждая бусины между мягкими складками скользить на нити и доставлять мне ещё больше наслаждения. Ладони Джонаса провели по моим бёдрам и остановились над чулками, он придвинулся ближе и заглянул в мои широко распахнутые глаза.
- Хочешь кончить, малышка? – мурлыкнул он, блеснув в полумраке кабинета налившимися золотом глазами, а сквозь рубашку я заметила, как пробивается голубоватое сияние.
- Хочу, - послушно прошептала сухими губами и неосознанно облизнула их.
- Попроси меня, Мари-и, - Джон подался вперёд, одарив меня жадным взглядом. – Как ты хочешь, чтобы я это сделал?
Возбуждение лизнуло изнутри огненным языком, обожгло спину россыпью обжигающих мурашек. А ноги раздвинулись шире, и я чуть выгнулась, на мгновение вспомнив утро. Там я тоже сказала, чего мне хотелось… Но получила прямо противоположное. Джонас играл сейчас по тем же правилам, или всё же?..
- Пожалуйста, Джон, - снова прошептала я хрипло, даже не пытаясь унять разошедшееся сердце. – Приласкай меня… ртом.
ГЛАВА 14.
По тому, как вспыхнули его глаза, я поняла, что в этот раз ответила правильно. Золото приобрело рубиновый оттенок, улыбка походила на оскал хищника, загнавшего жертву. Внутри всё затрепетало от сладкого ужаса и… желания, чтобы он поскорее сделал то, о чём я попросила. Слова вырвались сами:
- Ты… Не человек…
- Не думай об этом, малышка, - вкрадчиво ответил Джонас, медленно наклоняясь ко мне. – Просто не думай…
Его рот жадно приник к моей жаждущей плоти, язык раздвинул шелковистые складки, медленно слизывая, дразня, проникая в меня. Я задохнулась от волны ощущений, пряных, острых, невыносимо ярких. Бёдра приподнялись, подаваясь навстречу, ноги раздвинулись ещё шире, безмолвно приглашая продолжить. Я сходила с ума, извиваясь под порочными поцелуями, глубокими, непристойными. Стонала в голос, запрокинув голову и зажмурившись до вспышек перед глазами. Просила ещё и ещё, не останавливаться. Меня вновь наполняли эмоции, густые, как патока, пьянящие, как крепкое вино. Я захлёбывалась в них, тонула в горячей бездне, но казалось – мало, мало, нужно сильнее, больше. К языку и губам Джонаса присоединился палец, а бусины он так и не убрал… Его рот играл с ними, с моим лоном, нежно прижимал к жарко пульсировавшему местечку, чувствительно прихватывал, заставляя вскрикивать и царапать сукно на столе. Это была не я, я растворилась в этом тёмном наслаждении, потеряла себя. Стала другой, послушной игрушкой в руках… кого-то, не человека, зависимой от его развратных ласк. Я хотела, чтобы он брал меня ещё и ещё, своим ртом, пальцем, и не только ими. Я хотела Джонаса внутри, твёрдого и горячего, чтобы он до упора входил в меня, погружая всё дальше в непроницаемую тьму греха.
В какой момент мои пальцы вцепились в его волосы, прижимая ближе к сокровенному, требуя выпить меня, моё желание до последней капли, я так и не поняла. И когда губы Джона прижались ко мне ещё крепче, а язык поймал бусину и надавил ею на пылавшую огнём чувствительную точку, я сорвалась. Выгнулась дугой, не чувствуя тела, превратившись в горящий факел, и мой хриплый крик эхом заметался под сводами кабинета. Джонас не отпускал, крепко стиснув мои бёдра, не давая свести ноги и не отрывая рта. Эмоции хлынули из меня бурным потоком, сметая всё на своём пути, а его язык, едва они чуть-чуть ослабли, снова шевельнулся, не давая толком прийти в себя и снова сталкивая в пропасть наслаждения…
Сколько это длилось, не знаю, пока я, обессиленная, ослепшая, не распласталась на столе, тяжело дыша и часто сглатывая. Отстранённо отметила, что щёки мокрые – я плакала? С губ сорвался слабый всхлип, а тело ещё вздрагивало от отголосков только что пережитого. Знакомая спасительная апатия сковала разум, не давая снова задуматься о собственном поведении и развратности. Я лежала и мечтала о глотке прохладного мятного ликёра, почему-то ничего другого не хотелось. Ни чая, ни даже вина. Только ощутить на языке снова этот вкус, освежающий и бодрящий. До меня донёсся шорох, я почувствовала, как сильное тело мягко навалилось, прижимая к столу, но даже не пошевелилась, и не открыла глаз.