Страница 5 из 15
– М-м-м, – задумчиво протянул Терещенко. – Разговор к вам есть, товарищ лейтенант. А давайте пройдем ко мне, чтобы никто не мешал…
В кабинете особиста Грише бывать до того не приходилось. Присев на предложенный стул, он осторожно осмотрелся. Обстановка, впрочем, оказалась стандартной: стол, несколько стульев, металлический сейф в углу. Хотя капитан Терещенко и слыл в полку сибаритом, но по кабинету догадаться об этом было невозможно. Видимо, отсутствие комфорта на работе тот компенсировал особым домашним уютом.
– Как служба, лейтенант? – поинтересовался Терещенко. – Родителям, надеюсь, письма пишете? Как у них со здоровьем и вообще?
– Пишу. – Беляков кивнул. – Матери. У меня только мать, тырщ капитан. Отца не помню. Он давно нас бросил. А у матери все нормально со здоровьем. Скоро мне очередной отпуск полагается, вот и проведаю.
– Эт хорошо, когда все нормально…
Особист заметно нервничал. Побарабанив пальцами по крышке стола, он потянулся к пачке ленинградского «Космоса». И только в этот момент Гриша догадался, что с его личным делом капитан Терещенко все еще не успел ознакомиться. Видимо, только собирался.
– Знаете, зачем вас в штаб вызвали, лейтенант?
– Никак нет, тырщ капитан. Затрудняюсь с ответом.
Несколько долгих секунд Белякову пришлось вытерпеть пристальный взгляд Терещенко. Взгляд у капитана был холодным и колючим, как полярный ветер за окном, и проникал в Белякова почти до пяток. Какой-то очень не капитанский взгляд… Впрочем, настоящего звания особиста не знал никто. С таким же успехом тот мог быть и полковником. На его общевойсковом кителе красовались лычки инженера-связиста. По соседству, через забор, стоял батальон радиоразведки, так что капитан-связист ни у кого из посторонних подозрений вызвать не мог…
– Затрудняетесь, значит? – Терещенко сильно затянулся сигаретой. – А сегодня утром из штаба армии пришел приказ об отстранении вас от полетов, лейтенант. Почему бы это?
Беляков проследил взглядом за неспешным полетом облачка сизого дыма и подумал, что начинают сбываться предсказания Гольдберга. Впрочем, точность этих предсказаний Гришу совсем не радовала. Пока он ощутил только слабое движение воздушных масс. Но скоро ветер станет сильнее. Потом, если ничего не сделать, его втянет в самый центр циклона. А сделать он уже ничего не мог…
Длинную и пространную речь Терещенко Гриша выслушал в пол-уха, просто кивая в такт его словам. Он и так знал все, что мог ему сказать особист. В интересах государственной безопасности лейтенант Беляков должен сделать то-то и то-то. И, главное, не должен упускать возможных контактов с этим самым Гольдбергом. А всю информацию, которая касается Гольдберга, совсем не обязательно вносить в отчеты о боевом патрулировании. Лучше обо всем немедленно докладывать лично капитану Терещенко. И это можно считать приказом…
На политзанятия Гриша, естественно, опоздал.
– Что произошло у вас на этот раз, товарищ лейтенант? – едко поинтересовался замполит Чернышев.
По рядам офицеров прокатился смешок. Все знали, что регулярные взбучки, которые получал за свои опоздания Беляков, воспитательного эффекта почти не имели. Полковнику Чернышеву бравый лейтенант оказался не по зубам.
– Виноват, товарищ полковник! – Гриша решил, что подробности замполиту знать не обязательно. – Разрешите присутствовать на политзанятиях?
Чернышев демонстративно посмотрел на свои часы.
– Вольно, лейтенант. Так и быть, садитесь. Но за свое очередное опоздание вам придется подготовить две политинформации для личного состава второй эскадрильи. То есть, завтра и послезавтра. Вам все ясно?
– Так точно, – отчеканил Гриша и незаметно подмигнул Кашину. Полковника в очередной раз ожидает суровый северный облом. Следующим утром Гриша будет в карауле, а послезавтра – на Высоте.
– Докладываю специально для опоздавших, – Чернышев прокашлялся и поверх очков сурово посмотрел на Белякова. – Сегодня мы продолжаем обсуждение материалов октябрьского пленума ЦК КПСС. Тема нашего занятия: «Роль и место Вооруженных Сил на современном этапе, в условиях полной и окончательной победы социализма». Как я уже докладывал вам, товарищи офицеры, защита отечества была и остается важнейшей внешней функцией социалистического государства. Необходимость этой функции обусловлена существованием в современном мире агрессивных империалистических сил и опасностью военного нападения на страны социализма…
Дальше замполит прочувствованно поведал о том, что и сам знал только понаслышке. О том, как правильная и дальновидная политика марксистко-ленинской партии Союза Советских Социалистических Республик позволяет поддерживать на должном уровне оборонную промышленность, которая производит в достаточном количестве современные виды оружия, являющегося одним из решающих факторов военной мощи всех государств социалистического содружества. Не забыл упомянуть и о том, что в современной войне большое значение имеет моральный дух народа и его армии, а Вооруженные Силы по-прежнему стоят на переднем крае обороны социалистического отечества. А роль их на современном этапе состоит в том, чтобы защищать мирный, созидательный труд народа, который уже построил социализм и в настоящее время продолжает строить коммунизм…
Беляков затосковал уже через пять минут. Похоже, конспект лекции Чернышев опять списал из учебника по научному коммунизму. Из того же самого, по которому Гриша сдавал когда-то госэкзамены в Ленинградском инженерно-строительном институте. Убаюкивал Белякова и монотонный голос замполита. С трудом поборов зевок, Гриша перевернул общую тетрадь на обратную сторону. Пока есть время, можно написать несколько строк для матери. А то последнее письмо отправлял еще в прошлом месяце. Спасибо капитану Терещенко – напомнил…
«Дорогая мамочка», – аккуратно вывел в тетради Беляков. Потом перечеркнул и написал ниже: «Любимая моя мамочка». Вздохнул, вычеркнул слово «моя», и задумался. На этом, походе, его фантазия иссякла. А о чем, собственно, писать? В принципе, каждую неделю все события повторялись. В личной жизни никаких изменений тоже не происходило. О службе писать вообще нельзя. Военная цензура каждую строчку обнюхает…
– Чего такой смурной? – шепотом поинтересовался Кашин.
– Хотел письмо матери отправить, – так же шепотом пояснил Беляков. – И понял, что писать-то и не о чем…
Когда две запланированные встречи с Гольдбергом сорвались, капитан Терещенко занервничал. А Гриша успел понадеяться, что американца неожиданно перевели на другое направление и все как-то само уляжется и образуется, но надеялся он, естественно, напрасно. На третий раз Гольдберг объявился. И пришел не один, а в обнимку с большой квадратной бутылкой.
– Что отмечаем? – хмуро поинтересовался у него Беляков. – Удачную вербовку?
– Не надо быть таким подозрительным, Гриша, – уклончиво ответил Гольдберг. – К нашим делам моя сегодняшняя радость не имеет никакого отношения. Кстати, о наших делах. По вашему лицу я вижу, что события развиваются в нужном направлении. Вы уже получили добро от КГБ на мою вербовку?
– Пока только на наблюдение, – признался Беляков.
– Отлично. – Гольдберг хитро прищурился. – Тогда и мы не будем торопиться. Вы, Гриша, сможете отныне наблюдать за мной, сколько вам будет угодно. Я открыт для контактов. Но для начала, чтобы наблюдать вам было легче, предлагаю вместе выпить вот это.
Гольдберг потряс своей бутылью, выудил из Гришиной тумбочки два пыльных стакана и щедро наполнил их янтарной жидкости.
– Я пить не буду, – поморщился Гриша, решительно отставляя стакан.
Гольдберг пожал плечами и быстро опустошил оба стакана сам.
– А я вот, сознаюсь, иногда употребляю односолодовое виски. И настроение он него поднимается, и последствий для организма никаких…
– На Высоте алкоголь действует сильнее. Нам медики объясняли…
– На какой еще Высоте? – удивился Гольдберг.
– Как это – на какой?