Страница 8 из 20
— Так значит я Ваську Левшина на днях встретил. Ну, вы с ним на Украине шабашничали.
— Какой из себя?
— Среднего росточка, крепенький такой, черноволосенький.
— Без указательного пальца на левой руке?
— Он! Точно вы его срисовали.
— А теперь, Всеволод Матвеич, позвольте вам выйти вон.
— Это почему же?
— Для непонятливых объясняю: в бригаде у меня беспалых не было. Это раз. Два — никакого Ваську Левшина не знаю. Ну, так помочь до калитки дойти или сами докандыбаете?
Агеев облокотился спиной на груду досок, сказал:
— Я бы сам, да только кандыбать мне некуда и незачем.
— Вот это уже на правду больше похоже.
— Правда и есть.
— Допустим. Дальше.
— Старика на станции спросил: строит ли здесь кто дом. Он и подсказал.
— Ну?
— Деньги нужны.
— Всем нужны.
— Полторы тысячи нужны. Не отдам, могу загреметь.
— Так.
— А плотничаю на уровне.
Курышев вытащил из заднего кармана брюк листок бумаги, из-за уха достал карандаш. Изобразил какой-то орнамент.
— Берите топорик и изобразите.
Агеев взял доску, примерился, скосив глаза на рисунок, не очень-то умело принялся орудовать топором.
Петр Степанович по-прежнему сидел на бревнах, чему-то невесело улыбался. Потом подошел к Агееву, взял доску, прищурившись, оценивал работу:
— Желание есть, старание есть, с умением похуже. Ну, ладно. Считайте, что анкету вы заполнили, и отдел кадров не возражает. А теперь пошли.
— Куда?
— Бревно вон пилить.
Здесь у Агеева все получалось лучше. Пила у них в руках играла, звенела.
— Дом за полтора месяца надо поставить, — говорил ему Курышев. — Работать придется от зари до зари. Сухой закон у нас. Перекуров не бывает. И еще — за день до окончания работы уйдете навсегда — не получите ни копейки.
— Суровы вы, Петр Степаныч.
— Но справедлив.
— А как же мы вдвоем за полтора месяца дом поставим?
В бригаде есть еще два человека, Всеволод Матвеич. В отличие от вас — классные специалисты — и плотники, и каменщики, и отделочники. Николай Николаич Назаров — математик, и Владимир Константиныч Уваров — врач-рентгенолог.
— Ну и шабашка у вас! — восхитился Агеев. — Вы часом, Петр Степаныч, не кандидат наук, не доктор?
— Нет. Всего лишь инженер-строитель с большим стажем.
— А чего же в шабашники вы все подались?
— Как и вам, деньги нужны. Почему бы математику и врачу-рентгенологу в отпуск не подзаработать?
— Святое дело, — согласился Агеев, — вы тоже в отпуске, Петр Степаныч?
Курышев посмотрел на него, даже пилить перестал, и пила, взвизгнув, трепетала в воздухе.
— Должно быть, с утра не ели вы ничего, Всеволод Матвеевич. А голодные страх как любопытны.
— А чего я такого спросил?
— Не оправдывайтесь. Оправдание, как говорится, сгубило невинность. Ну так как — по чашке чая и бутерброду?
— Можно.
Они расположились на бревнах. Из большого китайского термоса Курышев разлил чай по стаканам. Вынул из фольги аппетитные бутерброды.
— Лишние вопросы и ответы, — говорил Петр Степанович, — накладывают определенные обязательства. И тогда уже не просто шабашка, а глядишь — и дружба начинается.
— А вы против дружбы?
— Для непонятливых объясняю: главное в этой жизни не втягиваться в отношения.
— Ну, это вы не правы. Дружба это…
— Вот вы бы и шли к своим друзьям. Брали бы у них полторы штуки. А вы к незнакомым прикандыбали.
— Кто же вас так обидел, Петр Степаныч? — спросил Агеев. — За что с работы-то поперли?
— Меня? — засмеялся Курышев. — Да отпускать не хотели. Директор спецтреста, где я работал, Мельников, дважды лично уговаривал остаться. А он — один из самых настоящих людей, которых я в жизни встречал.
— Мало платили, что ли?
— На шабашке, конечно, больше выходит. Но денег тогда хватало.
— А потом — пагубные страсти? Кино, вино и домино? Или покруче — водка, лодка и молодка?
— Задам я вам, отрок, небольшую задачу. Жил-был человек. Была у него красавица жена, хорошая квартира. И друг верный. Спрашивается: что должно было произойти, чтобы в один не слишком прекрасный миг он всего этого лишился? Задача решается в одно действие.
— Проще простого, — сказал Агеев. — Человека этого посадили.
— Глупости. Красавица жена носит передачи, верный друг добивается в инстанциях снисхождения. А квартира — куда она денется — живи не хочу.
— Тогда так. Он с женой попадает в автомобильную катастрофу. Со смертельным исходом. Верный друг умирает от тоски. А в квартире поселяются очередники райисполкома.
— Неслабо, — одобрил Курышев. — Вы в детстве, Всеволод Матвеич, стишками не баловались? Это я к тому, что с фантазией у вас все в порядке и с образным мышлением тоже… Задачу усложняю: все трое живы и двое из них даже, похоже, счастливы.
— С этого бы и начали. Тоже мне задачка. Красавица жена спуталась с верным другом…
— Зачем же так грубо?
— Ну, полюбила его. А верный друг, оказывается, уже давно пылал к ней страстью. Только чем-то они должны были пожертвовать и оставить мужу, бывшему, квартиру, чтобы он не вкалывал на шабашке на кооперативную.
— Есть такая поговорочка: «Он не так глуп, каким он кажется, когда вы его узнаете поближе».
— Спасибо. Только одно непонятно, — проговорил Агеев. — Зачем из треста было уходить?
— Чтобы с бывшей женой не встречаться, поскольку она тоже там служила.
— А зачем…
— За работу, отрок. За работу. А то нужную сумму не получите, а это ведь бог знает к каким последствиям привести может…
Георгий Анатольевич Лебеденко производил впечатление человека потертого, тронутого молью, хотя на нем был дорогой костюм, на галстуке сверкал зажим старинной работы с красивым камнем, может, и рубином, и часы Георгий Анатольевич носил старинные, массивные, золотые, и такой же массивный старинный перстень украшал его безымянный палец. Перстень был великоват, и Лебеденко, любуясь им, то поглаживал его, то крутил вокруг пальца. И костюм, который сидел идеально, и все прочие аксессуары были словно не его — из пункта проката, что ли, с чужого плеча.
То, что Лебеденко находился в РОВД, и напротив него сидел Крымов, задавал ему всяческие вопросы, казалось, ничуть Георгия Анатольевича не смущало.
Объяснив, что образование у него высшее — экономический факультет МГУ, Лебеденко без всякой связи заметил, что нынче жаркое лето, все время мучит жажда. И кивнул на сифон, стоявший на небольшом столике.
— Позвольте? — И, не дождавшись ответа, налил стакан до краев, с удовольствием, смакуя, пил. Рука слегка подрагивала. Перехватив выразительный взгляд Крымова, с интересом взирающего на дрожащую руку, улыбнулся уголком губ. Спросил:
— Думаете — злоупотребляю?
— Я просто знаю об этом.
— Еще бы! Общественность у нас на высоте. Хороший нюх, мертвая хватка.
— Да бросьте вы, Георгий Анатольевич, — миролюбиво проговорил Александр Иванович. — Ни нюха, ни хватки. Иначе давно бы вас привлекли.
— А за что?
— Три с половиной года не работаете, а еще спрашиваете. С последнего места вас уволили за прогулы. Или, может быть, уволили тогда незаконно?
— Да как вам сказать?
— Лучше всего откровенно.
— Видите ли, я работал инженером-экономистом в одном в общем-то приличном учреждении. Не скрою от вас: пупа на работе не рвал. Но дело свое знал. Тоска меня иногда охватывала неописуемая. Жалование — 180 рублей, перспективы — нулевые…
— Так какие же перспективы, если пупа не рвать?
— Я, понимаете, Александр Иванович, — правильно? Хорошая у меня память на имена? Так вот смысл жизни — в чем? Я — холост, детей нет.
— Никогда не были женаты?
— Не был. Да и зачем? Если б встретил ту, единственную… но, увы. Встретил многих. Добрые, славные, отзывчивые. В гости приходили с удовольствием, бокал вина принимали с удовольствием, от всего остального тоже никто не отравился.