Страница 5 из 11
В дальнейшем детальная модель описания с теоретическим обоснованием подходов была разработана последователями Р. Лангакера, прежде всего С. Кеммер и М. Барлоу. Кратко ее можно сформулировать в следующих положениях (см. [Kemmer & Barlow 2000b]):
– тесная связь между языковыми структурами и единицами речи;
– важность частотности употребления;
– производство как неотъемлемая, а не периферийная часть языковой системы;
– внимание к обучению и опыту использования при усвоении языка;
– языковые репрезентации как производные, а не хранящиеся в неизменном виде;
– тесная связь между использованием, синхронной вариативностью и диахроническими изменениями;
– взаимосвязь языковой системы с неязыковыми когнитивными системами;
– важная роль контекста в функционировании языковых систем.
Эти идеи были реализованы в серии конкретных исследований: как в цитированном сборнике [Kemmer & Barlow 2000b], так и в других работах ([Kemmer & Israel 1994; Israel 1996; Barlow 2000; Kemmer & Barlow 2000a] и др.).
Теория невидимой руки
Эта теория получила свое название от метафорически сформулированного подзаголовка книги Р. Келлера “Sprachwandel. Von der unsichtbaren Hand in der Sprache” [Keller 1990]. Прежде всего исследователь определяет природу языка как «феномен третьего типа» в отличие от естественных и искусственных объектов (например, разрушение камня или строительство дома, соответственно). «Феномены третьего типа» являются незапланированным результатом суммы коллективных ненаправленных однообразных действий (например, пробка на дороге). Такие явления часто лежат в основе социальных изменений; они же, по мнению Р. Келлера, определяют языковые изменения.
Теория невидимой руки объясняет феномены третьего типа как причинную последовательность индивидуальных действий, каждое из которых имеет по крайней мере частично схожие намерения [Keller 1990: 96–97].
В качестве удачной иллюстрации действия невидимой руки в социуме Р. Келлер приводит следующий пример. Предположим, что в некоем университетском кампусе существует четко спланированная система дорожек. Однако с течением времени появляются тропинки, противоречащие задуманной системе, но точнее учитывающие реальные нужды студентов и преподавателей. При этом никакой согласованной деятельности по прокладке тропинок не ведется: каждый пешеход прокладывает свой путь, исходя из собственных нужд (расписание, расстояние, особенности микроландшафта и множество других). Однако в итоге самые популярные маршруты превращаются в тропинки и, возможно, будут признаны и легитимизированы специалистами по ландшафтному дизайну.
Что касается языка, то исследователь формулирует правило, которое определяет и возможность возникновения изменений в языке, и его стремление к стабильности:
Говори так, чтобы быть социально успешным при минимально возможных затратах [Keller 1990: 138].
Очевидно, что это правило включает в себя и принцип экономии, сформулированный А. Мартине, и принцип кооперации, сформулированный Г. Грайсом. В то же время оно обозначает конфликт, который создает динамику в языке: минимальными затратами не всегда можно добиться социальной успешности. Таким образом, языковые изменения происходят не системно, однонаправленно, «экономически» целесообразно, а случайно, разнонаправленно и далеко не всегда в направлении, наиболее «выгодном» языковой системе. «Теория невидимой руки» определяет развитие языка как нетелеологичный (и, следовательно, бесконечный) кумулятивный процесс осцилляции между вариативностью и селективностью.
Итак, обобщая теоретические основы нашей работы, можно сказать следующее.
1. Идиоматичность не периферийное явление, приводящее к возникновению досадных «исключений» из стройной языковой системы, а ингерентное свойство языка, состоящее в развитии большей локальной связанности разнородных языковых единиц. Эти связи отнюдь не ограничиваются лексикой, но пронизывают весь язык, соединяя единицы разных уровней.
2. Идиоматизация является частным случаем общего процесса грамматикализации, в результате которого единица «теряет свою автономность, становясь объектом ограничений языковой системы» [Lehma
3. Наконец, идиоматизация – динамический процесс, в ходе которого изменение языковой системы проходит через множество локальных обобщений, часть которых исчезает из языка, часть составляет его идиоматизированный компонент, часть расширяется до языковых правил широкого охвата. В этом смысле языковые единицы представляют собой континуум градуальных переходов по шкале «свободные – идиоматизированные» без четко очерченных границ.
В настоящей работе исследуются русские фраземы разного типа: многокомпонентные лексемы, словосочетания, предложения. При единстве общего подхода предложенные ниже относительно самостоятельные исследования объединяет то, что все описанные единицы относятся к фраземам – в том смысле, как это было определено выше. В то же время в качестве объекта анализа были выбраны явления разных уровней, в которых идиоматизация затрагивает разнородные элементы структуры. Это позволяет с большей вероятностью экстраполировать результаты на другие зоны, выходящие за рамки исследованного материала. В итоге оказывается, что разнородный материал позволяет сформулировать пересекающиеся принципы и определить общую специфику процесса идиоматизации.
Анализ примеров не исключал исследовательскую интуицию, но опирался на корпусные данные, прежде всего на НКРЯ (www.ruscor-pora.ru). В этом отношении наше исследование является примером подхода, использующего корпус (англ, corpus-informed approach): корпусные данные здесь используются как источник примеров на естественном языке. Основное внимание в нашей работе уделяется не количественному, а качественному анализу.
Глава первая
От слова к сочетанию слов
Эквиваленты слова[7]
Термин «слово» сохраняет свое центральное положение как в лингвистических описаниях, так и в наивных представлениях людей о языке[8]. Широкое употребление этого термина не означает, что он четко и однозначно определен. Наоборот, нетрудно подобрать примеры, которые противоречат определению. Все это привело многих ученых к мысли о невозможности дать однозначное определение слову даже в рамках одного языка (см., например, [Леонтьев 1963]).
Если оценивать употребительность лексемы слово, то благодаря широкой гамме разных значений[9] оно превышает по частоте употребления все остальные метаязыковые имена (ср. [Арутюнова 2000: 15]). Однако определяя его строго лингвистически, мы сталкиваемся с трудностями[10]. Для иллюстрации этой сложности приведем очевидные противоречивые случаи:
(1) во дворе́
(2) ро́к-му́зыка
(3) дом-музей: дома-музея
(4) никто: ни у кого
В примере (1) два «слова» сливаются при произношении в одно «фонетическое слово»; в примере (2) приведено одно «слово» с точки зрения словарного представления, но с учетом двойного ударения и отсутствия редукции гласного в первом слоге «однословная» интерпретация становится менее очевидной; в примере (3) «однословность» нарушается морфологическими (словоизменительными) свойствами сложного слова; в примере (4) одно «слово» разделяется на две части, если оно употребляется с предлогом. Спрашивается, имеем ли мы дело во всех этих случаях с одним «словом» – с одной языковой единицей?
7
В этой главе частично использован материал из статьи [Мустайоки, Копотев 2004].
8
Этот факт обычно не выражается эксплицитно, однако А. Р. Лурия [1979: 47] отмечает, что слово – «основной элемент языка», а предложение – «основной элемент речи». И. Б. Левонтина [2000: 290], с другой стороны, пишет, что концепт слово – это «квинтэссенция ‘наивной лингвистики’, то есть того представления о языке, которое человек не выучивает в школе, а неосознанно воспринимает из самого языка».
9
Согласно И. Б. Левонтиной [2000: 290–292] лексема слово имеет в современном русском языке восемь основных значений, а С. В. Дегтев и И. И. Макеева [2000: 157–161] приписывают ему 35 различных значений в истории русского языка. Терминологическое употребление этой лексемы восходит к XVIII веку.
10
Как известно, уже Ф. де Соссюр отмечал «двойной смысл, характерный для термина слово со всеми присущими ему неустранимыми недостатками» [Соссюр 1990: 163]; курсив Ф. де Соссюра. В. М. Жирмунский [1963: 6] писал: «Слово это основная единица языка. Между тем определение слова и установление его границ представляет большие трудности» (см. еще статьи И. Е. Аничкова, В. 3. Панфилова, И. П. Ивановой, А. А. Леонтьева, С. Е. Яхонтова и др. в этом же сборнике; формальное определение слова в [Кузнецов 1964] и выделение двух основных значений слова1 и слова2 в [Мельчук 1997–2006: 1,96-349]).