Страница 5 из 5
- Ура-а! Ура-а! Ура-а-а!
Я лошадь за шею обхватила, высунулась и вижу: бегут нам навстречу люди. И хоть они и далеко еще, а уж вижу, что это не просто люди, а военные: в шинелях, с винтовками со штыками... И столько их там бежит, что и сосчитать нельзя.
А впереди на коне командир скачет и наганом над головой размахивает...
Я его еще и разглядеть не успела, а уж у меня дух захватило и сердце в груди заколотилось.
Я, как угорь какой-нибудь, из седла выскользнула, на землю спрыгнула и - бегом навстречу.
- Папа! - кричу. - Папочка! Папка!
А за спиной слышу:
- Стой! Гадина!
Оглянулась - несется ко мне атаман Соколовский.
Весь изогнулся, чуть из седла не валится. Лицо у него злое. Глаза горят. Оскалился.
- Стой! - кричит.
И вижу, саблю надо мной поднимает.
Я съежилась. Присела. Потом у меня что-то в ушах затрещало. Что-то грохнуло. Ноги у меня подкосились. И я память потеряла.
ЗОЛОТАЯ САБЛЯ
Очнулась - кто-то мне голову гладит.
А голове больно. В голове шумит.
Где-то как будто стреляют. Где-то "ура" кричат.
А я даже и вспомнить не могу, что со мной, где я... Носом поглубже дохнула: папоротником пахнет. Глаза приоткрыла - что такое? Кто это надо мной?
Я даже головой замотала.
- Уйди! - говорю.
Страшно мне стало.
А потом посмотрела получше и узнала: Ноченька это, корова наша... Нагнулась ко мне, сопит и тепленьким своим языком плечо мне вылизывает.
Я у нее, помню, спрашиваю:
- Ноченька! Милая! Где это мы с тобой? А?
А потом голову повыше подняла и вижу: поляна или опушка лесная. Луна светит. Елочка растет. Около елочки конь какой-то гуляет, уздечкой звенит. А рядом со мной вижу: лежит человек. Лежит на спине, руки раскинул. На правой руке кровь. А в руке сабля с золотой рукояткой.
Я тут и вспомнила все. И Соколовского - атамана - узнала.
Думаю:
"Вот оно что. Значит, не убил ты меня? Значит, самого убили!.."
А в голове больно-пребольно. Прямо трещит голова.
Встать хотела - не могу. Все крутится, качается, будто я целый час на одной ножке вертелась.
Легла я и голову уронила.
Вдруг, будто сквозь сон, слышу, кричат:
- Вот она!
Я опять голову через силу подняла, вижу: люди бегут на полянку. Впереди Вася, братишка, бежит. За ним дядя Федор, охотник. А за ними с конем в поводу - папа!
Я только "папа, миленький" и успела сказать. А уж он меня на руки подхватил, обнимает, целует и в лоб, и в нос, и в глаза, и куда попало...
- Живая? - говорит.
- Живая, - говорю.
- Ну и молодец. Нам больше ничего и не надо.
А что дальше было, я уж не помню. Потому что я опять память потеряла. И как меня в город везли - не знаю. Говорят, меня папа сам на своем коне довез. А Вася и дядя Федор будто бы сзади бежали...
ВЫРОСЛА
Ну, а дальше и рассказывать нечего.
Бандитов, конечно, всех переловили. В тюрьму посадили.
Мост новый построили.
А я только три денька всего и повалялась в постели.
У меня ведь ничего страшного не было. Ведь Соколовский меня зарубить не успел. Папа, когда увидел, что он на меня с саблей летит, выстрелил и пробил ему руку. Сабля только тупым концом и ударила меня по затылку. Зато у меня до сих пор лысинка на этом месте осталась на память.
А я лежала - не жаловалась. Чего мне жаловаться? Со мной ведь папа рядом сидел!
Правда, нам с папой даже и поговорить как следует не дали. Уж столько народу, столько людей меня навещать в эти дни приходило, что даже неловко было.
Все они на меня глядели, удивлялись: вот, дескать, храбрая какая девочка - бандитов не испугалась!
А я хоть и молчала, а сама думаю:
"А вы почем знаете, что не испугалась? Еще как испугалась-то".
Папа у нас неделю только и погостил. А потом опять воевать уехал.
А через день или через два меня в комсомол приняли.
Как-то вечером возвращаюсь с Ночкой из стада - вижу, ребята идут. Комсомольцы. И с ними наш Вася.
Увидели меня - честь отдают.
- Здорово, - говорят, - товарищ военный инвалид. Мы к вам.
Я говорю:
- Ну что ж, милости просим.
Привела, усадила, спрашиваю:
- В чем дело?
- Дело, - говорят, - такое. В комсомол хочешь?
А я хоть и обрадовалась до полусмерти, а сама и виду не подаю. Отвернулась даже. Говорю:
- Я же - маленькая...
Тут Вася мой подскочил, кулаком по столу ударил и говорит:
- Ну, ну! Не фасонь! Ты! Матрена Ивановна! Маленькая, да удаленькая...
Ребята смеются...
- Правильно, - говорят. - Об чем разговор? Пиши заявление.
Тогда я подумала и говорю:
- Ну, хорошо, ладно. Вот с коровой управлюсь и сяду писать...
А сама думаю:
"Чего мне писать? У меня уж все написано и переписано".
У меня ведь заявление-то месяца три уж под подушкой лежало. Уж и пожелтело небось... Всё дожидалось, пока я вырасту.
1940
ПРИМЕЧАНИЯ
РАССКАЗЫ О ДЕТЯХ
Эти рассказы давно уже стали классикой, на них воспиталось не одно поколение читателей. Они издавались в сериях "Библиотека пионера", "Золотая библиотека", в сборниках, представляющих советскую детскую литературу за рубежом. Дети, их судьбы, характеры всегда волновали писателя. В каждом из ребят, независимо от возраста, Л.Пантелеев видит личность, с уважением и пониманием относится к трудностям, с которыми они сталкиваются на нелегком пути взросления. Какими же представляет своих героев Л.Пантелеев? Он считает, что самые лучшие человеческие качества - честность, храбрость, достоинство - проявляются не только в исключительных обстоятельствах, но и в самой обычной, будничной обстановке. Вот почему написанный в мирные дни рассказ "Честное слово" о верности маленького мальчика данному слову так актуально прозвучал в первые дни войны. Его не только опубликовали, но и читали по радио.
Осень и зиму 1941-1942 годов Л.Пантелеев провел в осажденном Ленинграде. Наряду со взрослыми судьбу блокадного города разделяли дети. Вместе с ребятами писатель дежурил на крыше, тушил зажигалки, дети окружали его и на Каменном острове в больнице, куда его привезли в состоянии крайнего истощения. "Присутствие детей, - пишет Л.Пантелеев, - подчеркивало великий человеческий смысл нашей борьбы". О мужестве ленинградских детей в дни войны и блокады написано большинство рассказов этого раздела.
НОЧКА
Первая публикация: "Ночка", журнал "Костер", 1940, № 6. Отдельное издание: "Ночка". М.- Л.: Детгиз, 1948.
Г.Антонова, Е.Путилова