Страница 20 из 34
Индустриальная модель стратификации, превратившая буржуазию и рабочий класс в базовые социальные группы общества, привела к заметному численному сокращению и снижению общественной роли традиционных средних слоев – крестьянства, ремесленников, мелких торговцев. Развитие производственной системы монополистического капитализма подорвало экономические основы существования этих групп. Вместе с тем, в период империализма происходит стремительный рост рыночного спроса на лиц наемного нефизического труда – категория служащих становится основой городских средних слоев. По сравнению с рабочими, служащие обладали рядом важных преимуществ: более устойчивым спросом на рынке труда (в силу квалификации и образовательного уровня), имели меньшую продолжительность рабочего времени, систему льгот, в том числе оплачиваемых отпусков, пенсий, пособий, большей свободой в организации труда. Однако они уступали рабочим по организованности в защите своих интересов, постепенно сокращался и разрыв в уровне оплаты труда. Так, например, в США в начале XX в. заработная плата рабочих была меньше в 2,5 раза, а к концу 20-х гг. – только в 1,8 раз. Невысока была еще и внутренняя дифференциация служащих по уровню доходов и социально-производственному статусу. Как и рабочий класс, этот социальный слой оказался интегрирован в индустриальную производственную систему в качестве массовой наемной рабочей силы. В то же время в составе городского населения начинается и рост т. н. «нового среднего класса», отличавшегося внутренней статусной дифференцированностью, привилегированным имущественным положением, значительным общественным влиянием. В начале XX в. к нему относили себя уже около 10 % населения промышленно развитых стран – главным образом, юристы, врачи, преподаватели, растущий слой «белых воротничков» (высококвалифицированные инженеры, банковские клерки, служащие частных кампаний и государственной администрации).
Значительную эволюцию претерпели в этот период и сельские слои населения. Крестьянство оказалось в чрезвычайно сложном положении к концу XIX в. В результате глубоких преобразований в аграрном секторе, произошедших в эпоху промышленного переворота, общий объем сельскохозяйственной продукции существенно вырос. Развитие мировой транспортной системы способствовало организации широкого экспорта продовольствия из регионов, где его производство было наиболее рентабельным (американское и русское зерно, новозеландская говядина и т. д.). Результатом стало драматическое для западноевропейских производителей падение цен на сельскохозяйственную продукцию и начало многолетней стагнации аграрного сектора в этих странах. Выход из этого кризиса мог быть найден только в коренной перестройке всей системы сельскохозяйственного производства, что было, в свою очередь, сопряжено с радикальными социальными изменениями. На смену традиционному крестьянству постепенно приходит фермерство.
Процесс фермеризации сохранял семейное хозяйство в качестве основной единицы сельскохозяйственного производства. Однако его техническая и технологическая база существенно меняется – происходит механизация труда, внедрение новейшей агротехнологии. Через систему кредита фермерское хозяйство оказывается связанным с общей структурой межотраслевого финансово-инвестиционного рынка. Организация централизованного снабжения и сбыта, развитие кооперации формирует новую систему агробизнеса. Тем самым, значительно повышается общая производительность сельскохозяйственного труда, освобождается значительное количество рабочей силы. Это приводит к новому и самому значительному витку урбанизации, массовому оттоку населения в города. Существенно меняется демографическая модель воспроизводства сельского населения – на смену многодетным патриархальным крестьянским семьям, состоящим из нескольких поколений, приходят «малые» фермерские, включающие, как правило, супружескую пару и несовершеннолетних детей. Все это позволяет фермерскому слою достаточно органично интегрироваться как в производственную систему, так и в социальную структуру индустриального общества.
Итак, социальная структура, сложившаяся в странах «первого эшелона» в период империализма, в целом носила достаточно жесткий биполярный характер. Ее относительная недифференцированность, общее сокращение численности и общественной значимости средних слоев оставляли лицом к лицу два основных класса индустриального общества – буржуазию и наемных работников. Тем самым, до предела усиливались предпосылки глобального социального конфликта, порожденного классовой формой стратификации – столкновения имущих и неимущих слоев общества. Однако появление «новых средних слоев», процесс фермеризации, рост «рабочей аристократии» (прослойки квалифицированных, получающих высокую оплату рабочих), появление акционерного капитала, создававшего основу для увеличения слоя средних собственников, отражали новые тенденции в развитии социальной структуры западного общества, качественной трансформации всей индустриальной модели. В области общественной психологии эти процессы привели к образованию так называемого «антиреволюционного синдрома» – устойчивой ориентации массового сознания на ненасильственные, эволюционные формы общественного развития, приоритет базовых либерально-демократических ценностей, сохранение классических атрибутов «западного образа жизни».
«Второй эшелон», или полупериферию индустриальной цивилизации составили на рубеже XIX–XX вв. страны «молодого капитализма» – Германия, Россия, Австро-Венгрия, Италия, Япония. Большинство из них встали на путь модернизации еще задолго до эпохи монополистического капитализма. Однако укрепление капиталистического уклада в экономике этих стран в значительной степени зависело от целенаправленной государственной политики. Подобные преобразования носили достаточно спонтанный характер, отражали политическую конъюнктуру, а результаты их были локальны и обратимы. Ситуация коренным образом изменилась на рубеже XIX–XX вв., когда мировой империализм превратился из газетного лозунга в экономическую реальность и политическую философию.
Упрочение международного экономического пространства, растущая торговая и финансовая экспансия ведущих держав, решающий виток колониального соперничества не оставляли иллюзий относительно будущего тех стран, которые не могли претендовать на лидирующие позиции в мировой иерархии. Экономическое отставание начинало непосредственно угрожать национальному суверенитету даже крупнейших европейских империй. В свою очередь, достижение любых масштабных военно-политических целей, укрепление геополитического положения страны оказывалось связано с необходимостью радикальной модернизации всей индустриальной базы. В итоге, на рубеже XIX и XX столетий, вне зависимости от особенностей внутриполитической ситуации, все страны «второго эшелона» встали на путь ускоренного индустриального развития. Оно было инициировано «сверху» и носило неорганический характер. Противоречивыми оказались и его последствия.
Форсированная модернизация в странах «второго эшелона» сопровождалась созданием высокомонополизированной индустрии, складыванием общенационального рынка, формированием разветвленной банковской системы, началом аграрных преобразований, бурным развитием транспортной инфраструктуры. В ведущих отраслях промышленности широко внедрялись новейшие технические и технологические достижения. Относительно невысокая внутриотраслевая конкуренция и ускоренная централизация производства способствовали не только быстрой монополизации экономической системы, но и распространению высших форм монополистических объединений. Однако общая структура национального промышленного и финансового капитала оставалась недостаточно развитой. Это создавало предпосылки для широкого государственного вмешательства в развитие экономики. Государство выступало не только крупнейшим инвестором, но и основным инициатором структурных преобразований. Большую роль в развитии индустриальной базы стран «второго эшелона» играл и зарубежный капитал, в первую очередь французский и английский.