Страница 12 из 16
Врач объяснил:
– Мы удалили ему селезенку, собрали сломанную бедренную кость и восстановили другие органы.
Еще они наложили корсет на переломанные ребра Вона, очистили его кровь и ввели ее обратно вместе с почти четырьмя литрами донорской.
– Мы делаем все возможное, чтобы он выжил, – заверил врач.
Вон очнулся. При виде нас его лицо осветилось радостью. Потом он попросил:
– Мам, пощупай мой живот.
Раздувшаяся, твердая как камень брюшная полость означала новые проблемы.
Через считанные минуты врачи ворвались в палату.
– Вону нужна новая операция. Немедленно! Он буквально истекает кровью изнутри.
Его спешно увезли.
После операции Вон лежал в коме.
– Кажется, лекарства не помогают, – сказал врач. – Если он не придет в себя этим вечером, боюсь, надежды мало.
Мы с Гордоном сели у койки сына вместе с Майклом, «кровным братом» Вона. Гордон задремал. Я похлопала мужа по плечу:
– Почему бы тебе не поехать домой отдохнуть? Мы с Майклом останемся.
Гордон обнял меня на прощанье и пообещал сменить нас.
Пробравшись между трубками и проводами, я поцеловала сына в лоб и принялась молиться усерднее, чем когда-либо в жизни.
В два или три часа ночи я почувствовала, что задыхаюсь в темной, мрачной палате, полной пищащих мониторов. Перед уходом мой священник сказал: «Я храню гостии[2] в часовне». Будучи евангельским священнослужителем, я знала протокол. Я поспешила к часовне, нашла гостии и взяла одну из них.
Вернувшись в палату Вона, я сказала Майклу:
– Врачи сделали все, что могли. Остальное зависит от Бога.
Доверившись чуду евхаристии, я разломила гостию на три части. Один кусочек я положила на язык лежавшего в коме сына, второй дала Майклу, а остаток положила себе в рот и стала молиться:
– Дорогой Боже, пожалуйста, исцели Вона, потому что врачи не могут этого сделать. Прошу, вмешайся, чтобы мы получили назад своего сына.
Сделав все возможное, мы с Майклом отправились по домам. Я рассказала обо всем Гордону. Он принял душ и поехал в больницу.
Я едва успела переодеться, когда муж позвонил мне:
– Скорее! Возвращайся!
Я приготовилась к худшему.
Гордон добавил:
– Когда я вошел в палату Вона, там никого не было, с койки наполовину снято белье.
Я упала на стул, давясь рыданиями.
– Я запаниковал, – продолжал муж. – Я думал, что наш Вон умер.
Я вцепилась в трубку обеими руками.
– Думал?..
Гордон продолжал:
– У меня перехватило дыхание, и я упал на колени. Потом я вышел из палаты – и увидел чудо.
– К-какое ч-чудо? – заикаясь, спросила я.
– Стоя перед дверями пустой палаты, я увидел Вона, который со своей стойкой для капельницы шел по коридору. Он не был подключен ни к каким мониторам. Рядом с ним была медсестра. Она очень жалела, что они не записали это быстрое выздоровление на пленку, потому что врачи не могут его объяснить.
Зато могу объяснить я.
В ловушке под надгробным камнем
Я обложу тебя пластырем и исцелю тебя от ран твоих.
– Мама! – Вопль моей шестилетней дочери Блейк взорвал безмятежность мартовского дня.
Я почувствовала, что это не обычный возглас – «иди-посмотри-что-я-нашла» или «дай-ка-я-наябедничаю-тебе-на-брата». Случилось что-то серьезное. С бьющимся сердцем я бросилась в угол двора, где играли дети. Ничто не могло подготовить меня к тому, что я увидела!
Наш двухлетний сын Мэтью лежал на влажной траве маленького кладбища, граничившего с нашим участком. Его головку придавил к земле массивный надгробный камень из гранита. Малыш не шевелился и не издавал ни звука.
– Пожалуйста, Боже, нет! – взмолилась я вслух. – Не может быть, чтобы это было на самом деле. Пусть это будет ужасный сон, Боже. Пожалуйста!
– Тим! – крикнула я мужу. – Беги сюда!
Тим перепрыгнул через низкую изгородь, окружавшую кладбище. Хотя он большой и сильный мужчина – 196 см и 113 кг, – казалось невероятным, чтобы один человек мог сдвинуть гигантское надгробие. Но Тим на адреналине одним рывком откатил его от Мэтью и помчался к дому за телефоном.
Я подняла сына с земли и бережно прижала к себе безжизненное тельце. Глаза его были закрыты, он дышал слабо и с трудом. Кровь текла из носа, ушей и рта.
– Не умирай, – попросила я, покрепче обнимая его. – Пожалуйста, Мэтью, не умирай.
Тот мартовский день принес первое тепло в этом году, и нашу семью охватила весенняя лихорадка. Я мыла окна, а дети играли во дворе. Тим объявил, что такой день идеально подходит для того, чтобы заново покрасить старую плетеную мебель. Зная, что невысохшая краска и маленькие дети плохо сочетаются между собой, я отогнала Блейк и Мэтью подальше от дома.
– А можно, мы поиграем на кладбище? – спросила Блейк. Я согласилась.
Кладбище было предметом жгучего интереса с тех пор, как мы пару лет назад купили участок земли в сельской местности. Оно было заброшенным и заросшим. Мы не знали, кто несет ответственность за поддержание в порядке его могил – все они относились к XVIII–XIX векам. Поэтому мы стали неофициальными хранителями кладбища. Иногда мы прогуливались среди могил, читая надписи на надгробных плитах. Блейк дивилась большому числу детских могил.
– Почему в старину так много детей умирало? – спросила она.
– Тогда у людей не было такого хорошего медицинского обслуживания, как сейчас, – объяснила я.
Эти слова вспомнились мне, когда я держала на руках хрупкое тело Мэтью. Смогут ли доктора сегодня, в век медицинских чудес, вылечить маленького мальчика, чью голову придавил могильный камень? И доживет ли он до больницы?
Я закрыла глаза и снова начала молиться: «Пожалуйста, Боже, пусть Мэтью живет. Не отбирай у меня сына!»
Когда я открыла глаза, на меня снизошло странное спокойствие. «Сохраняй веру. Все будет хорошо. Мэтью в Моих руках». Эти слова переполнили мое сердце, когда я гладила мягкие волосы сына и ждала прибытия «скорой». «Сохраняй веру».
Вертолет коснулся земли через считанные минуты после того, как на наш участок въехала машина «скорой» с сиреной.
– У нас «горячий груз»! – прокричал шофер пилоту. – Доставьте его в больницу как можно скорее!
«Горячий груз»? Никогда раньше не слышала такого выражения. И все же эти слова не вызвали паники в моем сердце. Покой, который я ощутила несколько минут назад, остался со мной. «Мэтью в Моих руках».
В вертолете родителям лететь не разрешалось, поэтому мы сели в грузовик Тима и помчались в больницу. Когда мы добрались, Мэтью уже увезли оперировать. Друзья и родственники собрались в комнате ожидания. С каждым объятием или рукопожатием я чувствовала себя сильнее.
– С Мэтью все будет в порядке, – твердила я. – Я это знаю.
Пять долгих часов спустя нас с Тимом допустили в педиатрическую палату интенсивной терапии. В белой колыбели, иммобилизованный шейным воротником, с трубками, присоединенными к разным частям его тела, Мэтью ничем не напоминал того бойкого ребенка, который резвился в саду и залезал на могильные камни всего несколько часов назад.
– Он не умрет. Правда, док? – запинаясь, проговорил Тим. – Скажите мне, что с моим сыном все будет в порядке!
– Мы пока не можем этого знать, – мягко ответил врач. – Чудо уже то, что он вообще жив. Есть некоторая вероятность паралича. Может быть, и мозг поврежден. Возможно, пострадали его слух или зрение.
Кровь отхлынула от лица Тима, и он рухнул на стул. Я подошла и обняла его.
– С Мэтью все будет в порядке, – сказала я ему.
– Как ты можешь такое говорить? – воскликнул муж. По его щекам текли слезы. – Откуда тебе знать?
– Я знаю это от самого лучшего авторитета, – сообщила я. – От высшего.
2
Гостия – евхаристический хлеб, который используется в литургии.