Страница 27 из 139
- Спусти штаны! - приказал ему Аввакумов.
Юсуп, посмотрев на Варю, отказался. Она, ни слова не говоря, скальпелем разрезала шов. Юсуп дрожал от стыда.
- Видишь, дурак! Штаны спортил! - ехидно ввернул Сашка.
Ночевать все-таки пришлось в Андархане. Когда эскадроны появились в кишлаке, навстречу бойцам вышел Дадабай, высокий, тощий старик; приветливо улыбаясь гостям, он поглаживал свою длинную седую бороду, пропуская ее сквозь пальцы. Дадабай умел кое-как говорить по-русски. На площади возле базара толпились испуганные жители. У некоторых эскадронцев, возбужденных боем, чесались руки.
Сашка ворчал:
- Глисту бы первого поставил к стенке!
- Тронь - к стенке встанешь ты! - сказал Аввакумов.
- А почему он в шелковом халате? - сказал Сашка.
- Опять споришь? Я тебе язык отрежу. Марш отсюда! - шутливо крикнул ему Аввакумов. - Поди-ка лучше позаботься о бойцах. Да устрой всем плов! Это по твоей части.
Сашка улыбнулся.
- Плов! Вот это правильно!.. - сказал он, прищурясь. - Можно плов… Такой закачу плов, что с котлом проглотите!
Сашка любил поесть. Он живо подозвал к себе своего ординарца.
- Коня мне, Петя! Поедем выбирать баранов! - весело сказал он и расхохотался. - Ответственное дело!
41
Все эскадроны разместились в Андархане. Часть их вместе с Денисом Макаровичем и штабом отряда попала в хамдамовский двор. В нем было много пристроек. Длинную узенькую галерею, вроде балкончика, застелили соломой и отвели командирам. В дом не входили, так как там остались женщины: Аввакумов не хотел нарушать местных обычаев.
Пленные - Хамдам, его брат Джаныш, Абдулла и еще несколько человек были заперты в сарай. Аксакал выслал дехкан в поле, и они собирали там трупы убитых басмачей.
Люди мылись после боя в арыке.
Под цветущими миндалями, точно обрызганными мыльной пеной, разожгли костер. Готовили плов. Надвигалась ночь. Многие, не дождавшись еды, уже заснули, уткнувшись в землю. Оська Жарковский присел к огню с книгой. По старой привычке, он не мог жить без книги и всегда брал с собой в поход что-нибудь для чтения. Возле огня лежали и другие бойцы.
Наступило полное спокойствие. Трудно было себе представить недавний бой, выстрелы. Все это казалось сейчас случайной вспышкой. Воздух был ласков и нежен. Тишина нарушалась только тем, что время от времени Оська перелистывал страницу.
- Чего ты шуршишь там? - недовольным голосом сказал Сашка.
- Читаю. Не видишь, что ли? - ответил Оська, не подымая головы.
- Роман? - спросил Сашка с ударением на «о».
Оська молчал.
Невдалеке от эскадронцев, на земляной софе, лежал Аввакумов. Он сказал:
- Жарковский! Почитай нам вслух!
- Ну вот, что же мне - читать с начала? - недовольно отозвался Оська. Видно было, что ему лень отрываться от книги.
- А ты читай где читаешь. Все равно! - сказал Аввакумов.
- Верно, почитай, гимназист! А то чего-то скучно! А мы послушаем! раздались голоса бойцов. - Давай! Потрудись!
- «В горной войне, - начал неуверенно, как бы стесняясь, читать Жарковский, - необходимо вести наступление не одной, а несколькими колоннами, и если хоть одной удастся пробиться на ту сторону хребта, то успех обычно бывает обеспечен. На примере альпийских походов 1796 - 1801 годов лучше всего можно убедиться в том, что даже самые неудобные горные проходы вполне можно преодолеть, если послать туда хорошее войско, с энергичными генералами во главе».
- Про генералов не читай! - крикнул из темноты Сашка.
- А ты не мешай! Спи, где камней побольше! Мягче будет! - шутливо отозвался Аввакумов.
Некоторые из бойцов подняли головы, другие даже сели.
- Подходящее для нас пишут. Не мешай, не мешай! - зашикали все на Лихолетова.
- «Я беру нынешнюю военную систему в том виде, в каком ее создал Наполеон, - продолжал Жарковский уже в полный голос. - Две ее отличительные особенности: массовый характер наступательных средств в виде людей, лошадей и пушек и подвижность этих средств. Подвижность неизбежное следствие массового характера армии. К подвижности нужно прибавить известную степень умственного развития солдата, который в некоторых случаях должен помогать сам себе. Он должен быть интеллигентным…»
- Слушай! Кто это написал? - взволнованно спросил Блинов, перебивая Жарковского.
- Энгельс, - ответил Жарковский.
- Ах, Энгельс! - таким равнодушным тоном протянул Сашка, что все рассмеялись.
Юсуп наклонился к Аввакумову:
- Хозяин, какой человек?
- Друг Карла Маркса. Знаешь Карла Маркса?
- Видал.
- Ну вот. А Сашка ничего не знает. Они были друзья, Энгельс и Маркс. Как мы сейчас.
Аввакумов обнял юношу, и Юсуп ласково прижался к плечу командира. Он все-таки чувствовал себя одиноким среди людей, говоривших на чужом языке. Но с Аввакумовым время летело незаметно, как с родным, близким человеком. У Юсупа ныла рана, горела голова, поднялась температура. Ему хотелось плакать.
Когда поспел плов, ужинали не все. Юсуп только напился чаю. С помощью командира он добрался до галерейки и лег на солому. Варя положила ему компресс на лоб. У него посинели губы. Юсуп вскрикивал в бреду.
Денис Макарович устроился тут же, возле него, и никак не мог уснуть. Опять вспомнилась мать. «Чего-то я не сделал ей? - подумал он. - Как будто бы остался должен?» Он вспомнил, как однажды они поссорились и она сказала ему: «Смотри, Дениска! Смотри, паршивец! Будешь потом вспоминать, да поздно будет…»
Возле ворот шагали часовые. Костры потухли. Когда набегал ветерок, зола вспухала темно-алым блеском.
Оська, кончив читать, захлопнул книжку, зевнул, взял свою манерку для плова и, накинув на плечи шинель, скрылся, как привидение. Возле костра остались только Варя да Сашка. Сашка, играя прутиком, косился на Варю. Она вязала себе чулки.
Сашка спросил:
- Вы и мужское можете вязать?
- Могу. Это же все равно.
- Свяжите мне!
- Что?
- Что-нибудь.
- Вы покраснели как рак, - сказала Варя и улыбнулась.
Он скользнул по ней взглядом. Ему почему-то стало жалко эту девушку или женщину… Тут же подумал он: «Убьют еще в такой кутерьме…» Ему захотелось погладить ее или хотя бы дотронуться только до ее нежных стриженых кудерьков на затылке. Он лениво поднялся с земли и ткнул ногой костер.
- Будешь рак! - сказал он растерянно.
Варя так громко рассмеялась, что ему стало легче, как будто он объяснил ей самое главное из всех тех мыслей и чувств, которые смущали и томили его душу.
Муратов крикнул из темноты:
- Кончай базар, кончай!
Сашка плюнул и повернулся спиной к огню. В самом конце двора кто-то бубнил неторопливо и спокойно, точно напевая колыбельную:
- Да очень просто! Когда германец подвез им в помощь свою артиллерию, нас тоже глушили из таких орудий под Перемышлем. Как ударит, мы все брюхом в землю, и рот раскрыт обязательно, чтобы сотрясение организма не получилось. Встал - и все в порядке. Только перед носом яма, шесть сажен ширины, четыре глубины. Вот какие дела! А пехоты гибло… ее даже не считали! Снаряд-то в пятьдесят пудов. Ужасно подумать!
Хамдам, выломав ногтями кусок глины, смотрел в щелку. Раненый Джаныш - ему порубили спину - скрипел зубами, Абдулла спал. Сегодняшний бой Хамдам вспоминал как позор. Впрочем, он никогда не надеялся на этих людей. Он был прав.
- Хочешь бежать? - спросил Джаныш.
Хамдам горько вздохнул:
- Около сарая ходит Нияз, красная собака. И на дворе не спят.
- Если бы ночью напал на них Бегмат. Он может вернуться? Как ты думаешь? - простонал Джаныш.
Хамдам не ответил.
В доме, в женской его половине, находились две жены Хамдама. Аввакумов, чтобы никто их не тронул, поставил у дверей караул. Поэтому они считали себя арестованными. Крепко обнявшись, они держались друг за друга и всю ночь вздрагивали от каждого шороха за стеной.