Страница 136 из 139
Карим сидел спиной к окну, в темном углу кабинета, лицо Карима оставалось в тени. Свет из сада слегка задевал его левое плечо и левый висок.
Юсуп взглянул в лицо Кариму.
- Вот отчет… - сказал Юсуп, положив на письменный стол свою сводку по Бухаре.
«Что он так смотрит на меня?» - подумал Карим.
Взгляд Юсупа сейчас ему напомнил другие взгляды, взгляды его друзей и сотоварищей по преступлениям. Час тому назад здесь были двоюродный брат Курбан, и Фрадкин, и Мулла-Баба, явившийся к нему в секретариат будто бы с жалобой на неправильные действия фининспекции. Здесь же был и Вахидов. Эта четверка спрашивала его, п я т о г о, - до каких же пор он будет так легко уступать головы и умерщвлять своих. «Разве убийства таких людей, как Хамдам, способствуют успеху нашего дела? Чего ты боялся?» - допытывались они. Курбан чуть ли не открыто называл его трусом.
Они требовали от Карима отчета.
«То, что Хамдама сейчас нет в живых, чревато последствиями! - говорил Курбан. - К кому я поеду, если Фергана осиротела?.. Лучше бы ты убил тысячу людей и сумел бы выкупить Хамдама».
«Ты заставил Мулла-Бабу отправить его на тот свет. Это было легко сделать», - ядовито, но с вежливой улыбкой сказал Вахидов и взглянул на Фрадкина.
Фрадкин улыбался. Мулла-Баба, шевеля губами, читал молитвы. Все они глядели друг на друга, как змеи, сидящие в одном гнезде. «Неужели я с ними чего-нибудь добьюсь?» - подумал Карим. Он накричал на них, заявив, что никто из них не имеет права требовать от него объяснений.
«Если власть будет думать о том, как объяснить каждый свой шаг, она перестанет быть властью, - жестко сказал он. - И помните: кто подымал руку против меня, тот не выезжал из Средней Азии живым. И не уедет, пока я жив!» - добавил он.
С этими словами он отослал их. Он загнал их, каждого в свое стойло. Опасный, неверный Хамдам, который мог когда-нибудь встать на дороге, мертв.
Блинов далеко… Еще остается Жарковский, но это сладится, он человек с пятнышком. Карим был доволен.
Когда Юсуп вошел в кабинет, Карим приветливо сиял.
Но молчание, длившееся минуту, показалось ему необычайным. Улыбаясь, он протянул Юсупу кожаный портсигар с папиросами. Юсуп, отказываясь, покачал головой. Карим присмотрелся к нему, стараясь понять его мысли, и быстро сказал:
- Хамдам-то помер. Вот неожиданность!
Юсуп думал именно об этом. Вскинув голову, он крикнул:
- Да, да! Что такое?
- Смерть, - спокойно ответил Карим. - Она не разбирает.
- Но почему все развалилось? Почему всех выпустили?
- Ну! Это надо спросить Жарковского… Может быть, так надо… многозначительно проговорил Карим. - Мало ли по каким причинам. Мы не знаем.
Юсуп снова покачал головой, показывая сейчас, что он соглашается с Каримом. За минуту до этого он касался рукой револьвера, он был вспыльчивым человеком… Но у него была привычка военного - сперва осмотреться и, прежде чем принять решение, учесть обстановку.
- А это верно, что труп Хамдама вскрывали? - спросил он.
- Да… - ответил Карим. - Ну, дело не в этом. Вскрывают всех. Но я послал отсюда в Коканд специально профессора Самбора.
- Знаю Самбора. Я лежал у него в клинике. Ну, и что же?
- Ничего, - Карим вздохнул. - Хочешь, я дам тебе прочитать протокол… то есть копию! Оригинал, конечно, в ГПУ.
Порывшись в бумагах, он вытащил листок - копию протокола вскрытия:
- Вот.
У Юсупа слегка задрожали руки. Он пробежал глазами: «…тела Хамдама Хаджи… вскрытие производил судебно-медицинский эксперт гор. Ташкента профессор Самбор».
Далее сообщалось, что на трупе ни внешних, ни внутренних признаков насильственной смерти не обнаружено. В заключение профессор Самбор писал: «Смерть произошла от паралича сердца на почве крупозного воспаления, кроме того Х. Х. страдал воспалением двустворчатого клапана сердца, миокардитом, склерозом венозных сосудов сердца и аорты. Н а с и л ь с т в е н н а я с м е р т ь и с к л ю ч а е т с я».
- А почему подчеркнуто?.. Думали, что убит? - спросил он, глядя на Карима.
- Были слухи, что отравлен. Может быть, верно… Все может быть, сказал Карим.
- Ну, как же?.. Ведь Самбор - знающий человек, - проговорил Юсуп, взмахивая листком.
- Ну-у, - протянул Карим. - Есть многое на свете, друг Горацио… Знающие не всегда все знают.
- Ну кто? Кто мог? Кто мог это сделать?
- Свои.
- Боялись разоблачений?
- Конечно! Этот человек много унес с собой в могилу, - хладнокровно ответил Карим, почесывая висок. - Это означает, что мы ничего не сделали, что наш классовый враг оказался изворотливее, хитрее, чем мы ожидали… говорил Карим, закуривая новую папиросу. - Прохлопали! Скоро начнется сев, - продолжал Карим, вспоминая свою речь, напечатанную в газете. - С дорог весны мы должны убрать всех оппортунистов, всех бюрократов, всех классовых врагов… мерзавцев, негодяев!
Юсуп смотрел на узкие, как две ленточки, губы Карима.
- Надо выработать ряд жестких мер… Устроим специальное заседание… Обсудим… Надо быть начеку… Начеку! - отрывисто, властно, с энергией и ненавистью в голосе говорил Карим, устремив взгляд на чернильницу. Затем с чернильницы он перевел взгляд на Юсупа. - А главное - надо во что бы то ни стало поймать врага, - добавил он, будто чувствуя, что чего-то не досказал. - И я поймаю его. Клянусь!
- Ты так это говоришь, таким тоном, как будто ты не уверен в этом, сказал Юсуп и рассмеялся. - Неужели ты в этом не уверен?
- То есть как не уверен? - спросил Карим и вдруг почувствовал, что он краснеет в первый раз в жизни и что руки у него мгновенно стали мокрыми и горячими. Этот совершенно невинный по форме вопрос, такой легкий, такой простой и такой, по существу, глубокий, вонзился в Карима, точно игла, и вдруг нарушил годами выработанную привычку быть готовым ко всему. Ни одно прямое, брошенное в лоб обвинение никогда не подействовало бы так на Карима.
- Хоп, хоп! - сказал Юсуп. - Мне надо идти. До вечера!
- До вечера, - повторил Карим и улыбнулся, чувствуя, что делает это последним напряжением нервов, потом протянул руку Юсупу и крепко ее пожал. Он проводил Юсупа до двери, а когда дверь за Юсупом закрылась, он схватился за портьеру и так дернул ее, что материя затрещала. Портьера повисла на одном последнем кольце.
Лицо Карима перекосилось, как будто кто-то ударил его по голове. Он опустился в кресло и просидел в нем минут пятнадцать, не двигаясь, молча прислушиваясь к звону капель за окном, падавших с методической точностью, будто часы, отбивавшие секунды. У него слегка закружилась голова… Он быстро провел рукой по волосам, успокоил себя и нажал кнопку к Вахидову, чтобы сдать ему подписанные бумаги.
Секретарь Вахидов, войдя в кабинет, удивленно оглянулся на портьеру, потом на Карима.
- Это я нечаянно… - пробормотал Карим, усмехнувшись. Голос у него охрип, ему пришлось откашляться. - Поправить надо, - сказал он, указывая на портьеру, затем дотронулся пальцем до лба и подумал: «Какая глупость! Неужели конец? Нет, это нервы. Просто показалось…»
Карим тряхнул головой, отгоняя от себя страшные мысли.
Юсуп покинул здание Совнаркома. По-прежнему у входа шагали постовые милиционеры. Дождь не унимался. На секунду все показалось ему как в Ленинграде: обхлестанные дождем машины, мокрые деревья, блестящий от дождя асфальт, влажный песок на аллее бульварчика. Невольно вспомнились колонны Смольного. «Если бы Киров был тут… - подумал Юсуп. - Пойти бы к нему, вот как пришлось побывать у него в Ленинграде…»
Юсуп присел на скамью в конце бульвара, выходившего на улицу. «Что же мне делать? - подумал он. - К Жарковскому идти нелепо, он считает, что все расследовано, все закончено. Обратиться в партийные организации?»
Это было трудное состояние. Но Юсуп был настойчив и упорен. Некоторые его спрашивали: «Чего вы добиваетесь? Какие у вас факты, черт возьми, чтобы говорить о таких вещах?» Он отвечал: «У меня есть жизнь. Это ведь тоже факт, черт возьми. Она тоже что-то доказывает, надо только внимательно слушать и прилежно смотреть и говорить об этом…» Шел месяц, другой, он везде говорил о деле Хамдама. Он писал даже Блинову, Лихолетову. Верный себе, стремительный Александр сразу ему ответил: «Чуешь дымок - жарь, ставь вопрос… А еще лучше - приезжай в Москву, посоветуемся, разберемся».